– По-моему, это прежде всего уважение к выбранному тобой объекту, – не задумываясь ответил он.
– Всего-то? А секс?
– Это страсть. Это желание угодить своим физиологическим потребностям. Это просто гормоны. Если ставить его во главу угла, то к старости ни один бы не справил золотую свадьбу.
– Интересно. А что значит уважение? За что? Как тогда объяснить, если женщина, к примеру, Ева Браун любит Гитлера? За что его можно уважать? Он же исчадие ада!
– Кому как. Каждый выбирает в силу своих фантазий. Возможно, Ева не видела в нем это исчадие, не замечала, не вникала в суть, а выделила в нем ум и властность, или в душе сама была такой. Это вопрос тонкий. И почему сразу Ева Браун? Сколько незнакомых нам девушек любят убийц и насильников, ждут их из зоны, защищают, как могут, а порой и просто не верят в их преступления. И вот сидит такая особь за решеткой, барышня не имеет с ним никакого секса, но продолжает любить.
– Слушай, Миш, ты просто потрясаешь мой маленький мозг такими открытиями! – воскликнула Светлана. – Очень хотелось бы продолжить этот спор, только вот не по телефону. Просто у меня сейчас деньги на нем кончатся. Может, встретимся?
В ее предложении Родин не усмотрел никакой обычной бабской хитрости. Она говорила вполне искренне, явно заинтересованная разговором. Да ему и самому понравилось с ней говорить. Еще тогда, в холодном прокуренном тамбуре. И хоть не был он сейчас настроен к приему гостей, не колеблясь, ответил:
– Давай. Заходи. Теперь с меня чайная церемония.
– Диктуй адрес.
Светлана появилась в его квартире через полтора часа. За это время Михаил успел сбегать в ближайший гастроном и купить соответствующие вечеру продукты. Кроме того, заранее разобрал свой диван, чтобы на нем не было тесно двоим, и застелил чистым бельем. В конце концов, до золотой свадьбы со Светланой еще очень далеко. Чего ханжить? Предстоящие беседы на высокие темы не помешают пока еще высокой резвости гормонов, а будут лишь приятным дополнением.
Света скинула ему в руки свою короткую белую курточку из искусственного меха и, как принято у нее самой, процокала высокими шпильками сапожек прямиком на кухню. Движения ее были стремительными и воздушными.
– Ба! Да ты как ждал! – воскликнула она, указывая на стол, сервированный по всем правилам. – Ммм, просто барское угощенье! Миша, ты каждый раз удивляешь меня все больше и сильнее.
Михаилу было приятно. Но не ее похвала, а то, что она совершенно не обращала внимания на скудный и совсем устаревший интерьер его жилища. Ей явно было фиолетово, что тут десятилетиями не производился ремонт, и уж тем более наплевать, насколько тут чисто или грязно. И если перед ее посещением он немного переживал на этот счет, то сейчас полностью расслабился. Нет, Светлана из тех редких женщин, кого больше волнует душевное состояние, а не состояние твоей квартиры и счета в банке. Одним словом – богема.
Она уселась на табурет возле окна и, не дожидаясь, пока Михаил предложит ей зажигалку, сразу прикурила от своей. Ему оставалось лишь поставить перед ней стеклянную пепельницу, до хрустального блеска отмытую накануне. Затем зажег газ под чайником и сел напротив, внимательно рассматривая ее лицо, словно видел впервые. Сразу пришли на ум незабываемые строки: «…и сердцу милые черты».
– Итак, на чем мы остановились? – сразу с места в карьер начала она, затушив недокуренную сигарету и подцепляя вилкой кусочек брауншвейгской колбасы, мастерски нарезанной Михаилом. – Извини, я ужасно голодна. Ну?
– Кажется, на писателе Рузикове, что удостоил своим посещением наше захолустье.
– А. Так он сам отсюда. У него тут родители живут, – отмахнулась она, жуя жесткий ломтик, и потянулась за следующим, игнорируя хлеб. – Нет, мы говорили о любви и уважении. Меня очень заинтересовало твое размышление на эту тему. Значит, ты полагаешь, что взаимоуважение и есть любовь?
Родину показалось, что сейчас она берет у него интервью. Слишком уж напористо задает свои вопросы с довольно сосредоточенным видом.
– Я не говорил о взаимности, – качнул он головой. – Тут уж как кому повезет.
– А-а-а, вот так вот. Это ты про безответную любовь, которая теперь превращается в безответное уважение? – улыбнулась она.
Закипел чайник, возвестив о том резким свистком.
– Тебе чай или кофе? – спросил Михаил, уклонившись от ответа. Ему становилось скучно.
– Кофе, – кивнула Светлана, отправляя в рот кубик сыра с виноградиной, нанизанные на зубочистку, и, словно угадав его настроение, вдруг спросила: – А ты играешь в шахматы?
– Играл. Когда-то.
– Может, сгоняем партейку?
Для Родина это было полной неожиданностью. Он вновь оживился и, залив растворимый кофе кипятком, подал этой странной женщине чашку и отправился в комнату соседа на поиски шахмат.
Светлана выиграла. И не просто так, а с исполнением ее желания. Михаилу было весьма интересно, что она предложит. А она все тянула время, глядя в потолок и шевеля губами. Видимо, перебирала варианты.
– Может, я пока всхрапну, гроссмейстер? – поторопил он ее, теряя терпение.
– Сейчас. Погоди.
Прошла еще пара минут, и она выдала:
– Я хочуууу… я очень хочу…
– Ну?
– Тебя.
Михаил не выдержал и расхохотался. Она тоже засмеялась:
– Прости, но когда тебя вижу, на большее не хватает фантазии.
Они угомонились далеко за полночь. Лежа на диване, оба смотрели в темный потолок и снова разговаривали ни о чем и обо всем. Светлана даже предлагала посмотреть на творчество Рузикова и была просто потрясена известием о том, что у Михаила нет компьютера.
– Как?! А откуда же ты берешь информацию?!
– Какую и о чем? Что мне нужно, я и так знаю, а новостей хватает и из телевизора и газет.
– Ты что, читаешь газеты?! – не меньше удивилась Светлана, приподнявшись на локте и заглядывая ему в лицо, освещенное лишь лунным светом.
– Это преступление?
– Нет, это просто невероятно! И ты их покупаешь в киосках?
– Ворую из соседских почтовых ящиков.
– Нет, я серьезно!
– Да, покупаю. И что?
– Ну, ты даешь! – залилась она хохотом, откидываясь на подушку. – Ты на самом деле уникален. Господи, как мне повезло с тобой познакомиться. Я узнала столько нового, – продолжала она подсмеиваться. Но Родину это не казалось обидным. Ему было легко и весело. И очень захотелось рассказать ей о своей находке на складе. Раньше он всегда делился с соседом своими сокровенными мыслями. После его смерти возник некоторый дефицит общения. Светлана же, неглупая, жаждущая новизны и приключений, вполне подходила не только на роль самки, но и на роль собеседника, если не друга. Во всяком случае, Родину сейчас так и казалось. Вот только рассказывать пока особо не о чем. Завтра он спустится вниз, все обследует и уж тогда непременно поделится своими открытиями и впечатлениями.
Они расстались ближе к обеду следующего дня. И Михаил, проводив ее до автобусной остановки, снова зашел в магазин, чтобы пополнить разом опустевший холодильник. Затем, преодолев пешком пару кварталов, зашел в «Дачник». Купил недорогой противогаз, что в мирное время больше пользовался спросом для работы с вредоносными химикатами от вредоносных насекомых, вернулся домой, проверил приобретение на качество, перемыл посуду и, еще немного почитав «Гулливера», отправился на смену в предвкушении чего-то необыкновенного. Ему никак не хотелось верить в то, что он обнаружил простой колодец. Ведь для чего-то его выкопали. Аккуратно оштукатурили. Провели вниз лестницу. Зачем? Чтобы просто был? Нелогично. Наверняка на дне будет какая-то тайна.
То ли талантливый Свифт сподвиг его почувствовать себя неким открывателем вселенских тайн, то ли хотелось по-настоящему удивить Светлану, не столь важно. Важно, что сегодня Родин на работу шел, как на праздник, на котором ожидались подарки, сюрпризы и приятные неожиданности. Он давно не чувствовал себя таким счастливым и безоговорочно верил в удачу. И это подсказывало ему не только великолепное настроение, но и чутье. Чутье охранника. Он привык дотошно вникать в каждый укромный уголок подведомственного ему хозяйства. И как тогда, в военной части, так и теперь на простом складе почти никому не нужных старых инструментов. И это чутье его никогда не обманывало.
Поздним вечером, когда все домочадцы готовились ко сну, Анна позвала отца на веранду для серьезного разговора. Немного удивившись, он согласился и покорно пошел за ней, накинув поверх пижамы старенький клетчатый плед. Сад освещала полная луна. Даже свечи не понадобилось, чтобы хорошо видеть друг друга. Нервно постукивая непригодившимся спичечным коробком по столешнице, Анна ждала, когда отец поудобнее устроится в скрипучем плетеном кресле. Она хотела поведать ему все, что произошло с ней за эти два дня. Тем более что Лидия Васильевна уже рассказала ему о странном визите молодого чекиста. Уж лучше она сделает это сама, чем ждать, пока тетка навыдумывает бог весть что, все больше озадачивая главу семейства своими глупыми историями. Анна не боялась раскрыть всю правду. Она ощущала себя не падшей девкой, переспавшей с солдатом, а спасительницей их рода. У нее не было раскаяния. Но было желание быть услышанной и понятой. А еще хотелось человеческого тепла и участия. Мать таких вещей не поймет и не примет. Да у нее просто удар случится. Другое дело – папа. Умный, благородный человек. Он и сам многим жертвовал ради семьи. Ему вполне можно довериться и спросить совета.
И она рассказала. Все. Ничего не скрыв и не утаив. Пока говорила, отец не проронил ни слова. Только тени прыгали на его стареющем лице, когда он стискивал зубы, играя желваками. Когда Анна замолчала и пытливо посмотрела отцу в глаза, ожидая с его стороны оценки ее «героизма», он достал из нагрудного кармашка пижамы таблетку от сердца и положил под язык, так и не проронив ни слова.
– Почему вы молчите, папенька? – уже робко спросила Анна после своей пламенной речи.