ем сердцем хотел, чтобы нашим императором был Константин, но им стал Николай, видите, так уж вышло…» Надо сказать, и многие декабристы об этом знали, что Милорадович симпатизировал Константину, и вообще в гвардии Константин был гораздо популярнее Николая. Но когда все узнали об отречении Константина, когда утром Сенат начал присягать новому императору Николаю, Милорадович моментально переобулся. Он выехал на площадь и стал говорить: мол, господа офицеры, вы должны разойтись. Ну, среди господ офицеров начался ропот, потому что Милорадович был очень популярен в армии, он был настоящим боевым офицером. Но к Милорадовичу подошел Оболенский; он сказал: «Сударь, вы должны покинуть эту площадь!» Между ними завязалась словесная перепалка, и тогда Оболенский штыком ранил Милорадовича. По разным источникам, он пытался ударить по лошади (Милорадович был верхом), а попал в самого генерал-губернатора. И в этот же момент Каховский, который должен был убить государя, стреляет в Милорадовича. Милорадович падает. Он сидел не на своей лошади: эту он взял у какого-то офицера, вскочил в седло и прибыл на площадь… И теперь лошадь понесла его обратно к дому того офицера, где он ее взял. Через четыре дня Милорадович умер. По слухам, когда из него извлекли пулю Каховского, он посмотрел и сказал: «Ну, слава Богу, не солдатская». Он был доволен, что его убили не солдаты, а офицер: с солдатами у него были хорошие отношения.
Николай все еще колеблется, он не понимает, что делать, а тем временем на город надвигается вечер. В этот момент народ, который стоит по периметру, начинает роптать, разбирает поленницу у строящегося Исаакия и начинает кидать поленья и камни в государевых людей, в войска, которые император сумел стянуть к площади. Кажется, в три раза был перевес у государственных сил, то есть у частей, верных государю императору.
По прежнему ничего не происходит, декабристы стоят и не понимают, что делать. Солдаты ждут приказа, но Николай никаких приказов не отдает. И в какой-то момент конница начинает идти на штурм этого каре. Конница под управлением Орлова, и понятно, что конницей штурмовать каре как-то глупо, и люди ощетинились штыками и начали стрелять по лошадям, сбивать их с ног, всадники стали падать, и, в общем, ничего не получилось.
Медный всадник.
Худож. (предп.) А. К. Беггров.
Конец XIX – начало ХХ века
Официально погибло сто пятьдесят человек; по другой версии, погибло триста человек; по версии очевидцев, погибло до пятисот человек.
Ситуация накалялась, и Николай понимал, что дальше будет самое страшное: начнется, возможно, смычка восставших и черни, то есть простых людей, и тогда жди бунта. На город наступает ночь, народ, естественно, отправится грабить, и, соответственно, должно произойти что-то ужасное. И в этот момент Николай отдает приказ артиллерии, и из-за адмиралтейства, выкатываются артиллерийские расчеты и дают холостой залп над головами декабристов. Никто не реагирует, более того, декабристы открывают ответный огонь из ружей, они не боятся. Второй приказ отдается «на поражение картечью», и после первого же залпа каре рассыпается. Этого запуска оказалось мало, он дает еще два залпа вдоль Невы, и это сметает оставшихся с площади. На площади остаются лежать убитые и раненые, и в этот момент оставшиеся декабристы начинают разбегаться кто куда. Солдаты бегут в основном на лед Невы и устремляются к Петропавловской крепости. Посмотрим на карту: от Сенатской до Петропавловки очень далеко, солдаты начали рассыпаться на льду. И Михаилу Бестужеву удается собрать солдат, построить их в боевой порядок и повести штурмовать Петропавловскую крепость. Это армейские офицеры, они знали все о фортификации, они все знали о боевых действиях. Понятно, что в те времена никто из них в госпереворотах и восстаниях на улицах не участвовал. И теперь они пошли к Петропавловской крепости. Понятно, в Петропавловской крепости сидели простые русские люди: они зарядили пушки ядрами и стали бить по льду. Они даже не попадали по солдатам, но разбили невский лед, и люди начали тонуть, раненые и убитые… все. В тот момент восстание закончилась, дальше начинаются слухи.
Официально погибло сто пятьдесят человек; по другой версии, погибло триста человек; по версии очевидцев, погибло до пятисот человек. Потом царь приказал смыть кровь и расчистить Сенатскую площадь от трупов. Естественно, трупы по старой русской традиции кидали куда попало, в основном, в Неву. Циркулировали совершенно ужасные слухи, согласно которым даже раненых, еще живых, кидали под лед. С одной стороны, в это верится, потому что русское людоедство не знает никаких границ, а с другой стороны, все-таки многие склоняются к тому, что было не более ста погибших. В этот момент восстание закончилось. Петр Великий, отвернувшись, смотрел на Петропавловскую площадь, здесь еще корчились раненые, лежали убитые. Жандармы устали разгонять людей. Народ не расходился: ведь для него практически поставили вживую марвеловский комикс. Продолжали работать жандармы, людей начали вытеснять с площади, артиллеристы грозились развернуть пушки в сторону простого народа, и тогда простой народ сказал: «Простите, извините, пожалуйста; хватит с нас, мы пойдем по домам». Восстание закончилось, живых декабристов похватали, и в эту же ночь начались допросы в Зимнем дворце. Многих лично допрашивал государь император Николай.
Помимо выхода на Сенатскую площадь произошло еще одно событие. 30 декабря 1825 года под руководством Сергея Муравьева-Апостола восстал Черниговский полк. 30 декабря восставшие заняли город Васильков, 31 декабря заняли Мотовиловку, вечером 1 января восставшие роты выступают из Мотовиловки. Из Василькова повстанцы двинулись на Житомир, стремясь соединиться с частями, где служили члены Общества Соединенных Славян, но, избегая столкновений с превосходящими силами правительственных войск, повернули на Белую Церковь. Гренадерской роте под управлением капитана Козлова в полном составе удалось ускользнуть от восставших. При селе Устимовке 3 января 1826 года Черниговский полк был разбит правительственными войсками под командованием генерал-майора барона Федора Геймера. Подпустив полк на расстояние выстрела, артиллерия открыла огонь ядрами без предупреждений, Сергей Муравьев-Апостол, руководитель восстания, был в этом бою тяжело ранен, а его брат, Ипполит, убит картечью. Были взяты в плен 895 солдат и шесть офицеров. Декабристов похватали, а кого не схватили, тот сдался сам, и начались допросы. Николай лично допрашивал некоторых декабристов. Здесь надо сделать особый акцент на том, что он лично допрашивал. Некоторые полагают, что он был кровопийцей и садистом, впоследствии он даже получил прозвище Николай Палкин. Но я думаю, что этим он хотел сказать: «Парни, мы с вами тут одного поколения, практически с одного двора, и я понимаю, нам хочется разных дворов, но все же вы хотели меня убить. А мы же с вами… вот-вот, мы же одно и то же…»
В общем, дальше началось то, что всегда начинается на Святой Руси. И свою собственную трусость и нерешительность государь император и государственные органы теперь компенсировали. Процесс развивался очень быстро. Возникли вопросы: а что вообще нужно следствию установить, о каком преступлении идет речь? Декабристы, по мнению следствия, должны были раскрыть планы цареубийства, связи с другими тайными обществами, причастность к этим планам высокопоставленных лиц. Отдельное внимание уделялось зарубежному влиянию. Вот она, пятая колонна, понимал Николай I. Следствие развивалось довольно быстро, и к высшей мере были приговорены пять человек. Точнее, шесть: Пестель, Рылеев, Каховский, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин и князь Трубецкой, который, как мы помним, на площадь не явился. Причины его отсутствия так толком и не выяснены. Он в мемуарах писал так: не пошел, чтобы не способствовать чрезмерному кровопролитию. Кто-то считал, что он струсил, но ведь на Бородинском поле Трубецкой 14 часов стоял под картечью неприятеля. Так что вряд ли он был трусом, скорее всего, он действительно понимал, что без кровопролития не обойдется. Декабристов можно было уличить во многом: в романтизме, в наивности… но это были люди чести, и едва ли среди них были трусы. Трубецкого тоже приговорили к высшей мере, потом государь предложил ему написать жене письмо: «Я буду жив». Трубецкой получил двадцать лет каторги, впоследствии приговор был смягчен. Три князя – тоже в хорошей русской традиции, – Трубецкой, Оболенский и Волконский, не были приговорены к высшей мере.
Процесс развивался очень быстро. Отдельное внимание уделялось зарубежному влиянию. Вот она, пятая колонна, понимал Николай I.
Следствие развивалось очень быстро, как это всегда бывает. Репрессивный аппарат у нас хорошо работал во все эпохи; это единственное, что в России всегда безотказно работает. К лету следующего года уже все было понятно. Триста человек было задержано, осуждено на разные сроки каторги и ссылки на Кавказ – сто двадцать человек. Бестужев-Рюмин на допросе говорил следователю: «Благоволите сделать мне исключение, чтобы я отвечал по-французски, потому что, к стыду своему, я по-русски говорю не так хорошо». Вот как декабристы были далеки от народа. Следователь поблажек не сделал и сказал: ты, мол, у нас здесь на Святой Руси, так что будешь говорить со мной по-русски. Спустя семь месяцев, 25 июля несколько человек были приговорены к высшей мере, и, когда их вывели во двор Петропавловской крепости, Пестель сказал: «Неужели мы не заслужили того, чтобы нас расстреляли?» Их не стали расстреливать, их стали вешать, но в какой-то момент виселица рухнула. Казнь декабристов состоялась в ночь на 13 (по старому стилю), или 25 (по новому стилю) июля. Рылеев твердым голосом сказал священнику: «Батюшка, помолитесь за наши грешные души, не забудьте моей жены и благословите дочь» – и взошел на эшафот, за ним последовали прочие. Два палача надели петли на шеи, и началась казнь. И в этот момент помост упал, трое сорвались, Рылеев, Пестель и Каховский упали вниз. Считалось, что два раза вешать на Руси не принято и что, раз они сорвались из петли, надо бы их отпустить. Но происходит следующее: никто их отпускать не собирается, и Бенкендорф командует продолжать казнь. Каховский, обращаясь нему, говорит: «Подлец, опричник, сними свои аксельбанты, удуши нас своими аксельбантами, может, они окажутся прочнее». Эшафоты тоже делали из говна и палок, и порой даже не могли нормально людей повесить. Рылеев, оправившийся от удушья, добавил, обращаясь Бенкендорфу: «Ну, что, генерал, приехали посмотреть, как мы умираем? Обрадуйте своего государя, что его желание исполнено, мы умираем мучениками. Но я счастлив, что второй раз умираю за Отечество!» Выслушав это, Бенкендорф распорядился продолжить. Всех пятерых повесили.