На жнитве.
Фото С. М. Прокудина-Горского.
Начало ХХ века
«Великая война и Февральская революция». Вот он описывает обстановку 5 марта 1917 года: «Повидав кое-кого из охранного отделения понял, что они смотрели на положение дел – безнадежно. Надвигается катастрофа, а министр видимо не понимает обстановки и должные меры не принимаются. Будет беда. Убийство Распутина положило начало какому-то хаосу, какой-то анархии. Все ждут какого-то переворота. Кто его сделает, где, как, когда – никто ничего не знает. А все говорят и все ждут. Попав же на квартиру одного приятеля, серьезного информатора, знающего все и вся, соприкасающегося и с политическими общественными кругами, и с прессой и миром охраны, получил как бы синтез об общем натиске на правительство, на Верховную Власть. Царицу ненавидят, Государя больше не хотят. За пять месяцев моего отсутствия как бы все переродилось. Об уходе Государя говорили как бы о смене неугодного министра. О том, что скоро убьют Царицу и Вырубову, говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции. Называли офицеров, которые якобы готовы на выступление, называли некоторые полки, говорили о заговоре Великих Князей, чуть не все называли В. К. [великого князя. – С. М.] Михаила Александровича будущим Регентом».
Великий князь Константин Константинович.
1870
Итак, Спиридович измерил среднюю температуру по больнице. Здесь заговор, там недовольство, тут недовольство недовольством, все против всех, и главный вопрос, который всегда задают историкам и который задают историки: а можно ли было этой революции избежать? И знаете – нет, невозможно было никак ее избежать. Даже если бы Ленина задавил трамвай или телега зашибла Керенского, нашлись бы другие люди, которые организовали эту революцию, ибо дальше так жить было невозможно.
Лубочная картинка.
Издание И. Т. Губанова, Киев. 1914
Выше мы разобрали целый ряд экономических, политических и социальных предпосылок революции. Весь декабрь 1916 года, январь и первую половину февраля 1917 года общественное напряжение продолжало нарастать. Не было расследовано убийство Распутина, и люди считают, что «так и было нужно». На фронте без перемен, все ждут обещанного апрельского наступления. А наступление было обещано – союзникам по Антанте, Великобритании и Франции.
Война – это тяжелейшее испытание даже для умелого политика, умелого дипломата, умелого менеджера. Это очень тяжкий труд, и Николай с ним не справляется.
И политические силы России понимают, что если до апреля не произойдет никаких перемен, то царь, скорее всего, удержится на престоле. Если апрельское наступление, которое движимо каким-то еще оставшимся патриотизмом, ждет успех, тогда монархии ничто не грозит. Во всяком случае, Гучков и Милюков будут вспоминать: если бы ничего не произошло до апреля, ничего бы не произошло вовсе. Бытовые проблемы продолжали нарастать, в стране шла война, и вот 23 февраля 1917 года женщины требуют хлеба, потому что начинается…
…впрочем, еще не катастрофа. Настоящая катастрофа грянет после 1917–1918 годов, когда в обеих столицах хлеба не будет. Голода еще нет, но женщины начинают требовать хлеба. Возникает огромное количество «хвостов», очередей. Начинаются демонстрации, стачки. А что делает в этот момент Государственная дума, которая позже во всех учебниках будет описана как главный нерв революции? А ничего. Она не призывает ни к каким выходам на улицы, ни к каким стачкам и не участвует пока ни в каком «бурлении масс», которое все же начинается без ее участия. Что делает царь Николай II? Министр Протопопов уверяет царя: в столице все под контролем, все хорошо, и царь отбывает в Могилев, в Ставку, на фронт. Дальше события ускоряются.
Лубочная картинка.
Издание И. Т. Губанова, Киев. 1914
Об уходе государя говорили, как о смене неугодного министра; о том, что скоро убьют царицу и Вырубову, подругу царицы, фаворитку, говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции…
Демонстрации начинают нарастать 23–27 февраля. Сначала на улицы выходят 100 тысяч рабочих, потом их число увеличится до 300 тысяч. Для Петербурга это просто невероятное число. Ни в Москве, ни в России об этом еще не знают. Казаки и полицейские пытаются что-то делать, они стреляют в народ, бьют людей нагайками, но никого уже не удержать, никто уже не боится, и вот, по свидетельству очевидцев, когда солдаты начинают стрелять поверх голов, толпа отвечает смехом. Когда солдаты начнут стрелять в толпу и на снег падут первые убитые, толпа рассеется, но только по подворотням, и потом соберется вновь. Люди понимают, что, в общем, город принадлежит им. Они начинают ходить по улице огромными толпами, но у них еще нет никакого оружия. Тем не менее полиция уже не справляется, и в Ставку, в Могилев, летят телеграммы Николаю II: ситуация надвигается, в общем, достаточно сложная, пока не катастрофичная, но…
Петроград. Женщины маршируют к Думе.
Фото Д. М. Прингла. 1917–1918
Когда солдаты начнут стрелять в толпу и на снег падут первые убитые, толпа рассеется, но скоро соберется вновь. Люди понимают, что, в общем, город принадлежит им…
Мы должны помнить, что любой начальник департамента боится замминистра, замминистра боится министра, министр боится премьер-министра, первый премьер-министр – царя, все боятся говорить правду, все начинают врать, говорить: «довольно тяжелая», «не катастрофическая», «не самая легкая ситуация, которую мы, однако, сможем разрешить»… Такие формулировки я много раз слышал на всяких разных совещаниях по сложным вопросам. Все всегда пытаются начальству сказать: все оʼкей, ну, так, есть проблема… А царю уже великие князья пишут: «Государь император Николай Александрович, как это ты не понимаешь, что творится в Петербурге?» И царь распускает думу. Точнее говоря, он приостанавливает собрание думы, и дума расходится. Члены думы еще сидят в Таврическом дворце, но бездействуют.
Николай со своей семьей на смотре войск в 1916 году.
Альбом Романовых
Надпись: «1917 г. Дни революции. Войска на Литейном проспекте».
Фото.
Двадцать седьмого февраля массовые протесты переходят в вооруженное восстание. В Питере расквартировано много солдат, много армейских частей, сейчас это узловой центр переброски частей на фронт. Начинается четвертая волна призыва. Солдаты – это люди, которые уже когда-то служили в армии, люди более старшего возраста и деревенские парни, совсем молодняк. Размещены они, условно говоря, «вповалку». В казарму на двадцать тысяч человек запихивают сорок тысяч. Спят они по очереди, спят «вприсядку», на фронт ехать не хотят, в казармах этих сидеть не хотят, условия содержания скотские. В казармах и начинается восстание: солдаты начинают убивать офицеров; офицеры пытаются образумить солдат, солдаты поднимают восстание и будят соседей. Соседние части также берут оружие и выходят на улицу. 20 февраля Петроградский гарнизон и Балтийский флот переходят на сторону революционеров. Начинается захват госучреждений, по классической схеме: арсенал, правительственные учреждения, суд, телефон, телеграф. Ленин потом скажет, что это он придумал, но все это было изобретено прежде. Одна часть демонстрантов сжигает здание окружного суда. Вторая часть демонстрантов идет в «Кресты», знаменитую тюрьму, и освобождает оттуда практически всех, в особенности политзаключенных. В основном это леваки, члены большевистской партии, которых арестовали в январе, чтобы обезглавить готовящийся протест. У восставших – у солдат, у пролетариата, у рабочих, у крестьян, у гражданского населения, вообще у всех тех, кто находится на улице, – появляется оружие. Солдаты готовы стрелять, они стреляют в ответ по казакам. Глава думы Родзянко строчит телеграмму царю в Ставку: мол, у нас одни солдаты стреляют в других солдат. И это более или менее соотвествует действительности. Открытое восстание начинается 27 февраля, и Александр Керенский, будущий глава Временного правительства, впоследствии скажет: «Революция случилась за 72 часа». Следите за руками, смотрите, как все происходит. Столица захвачена, никакого сопротивления ни правительство, ни воинские части уже не оказывают. Солдаты смешались с гражданскими, все кричат: «Долой царя, долой Романовых, долой самодержавие, долой войну, хлеба…»
Петроград. Демонстрация.
Фото Д. М. Прингла. 1917–1918
Итак, 27 февраля вооруженная толпа подходит к Таврическому дворцу. Толпа окружает дворец, в котором заседает дума. Дума указом царя распущена, но члены думы не расходятся: они как бы собрались здесь частным порядком. Эти люди принимают решение назвать себя «временным комитетом», и позже Милюков лицемерно напишет: мол, это дума превратила восстание в революцию; мы, дума, дали им знамя; мы, дума, стали их центром; мы создали революцию. Моментально, по образцу 1905 года, образуется Петроградский Совет рабочих депутатов; к нему позже добавятся «солдатские депутаты», но пока, по традиции 1905 года, он называется Советом рабочих депутатов. Это сильная организация. Во всех государственных зданиях начинаются аресты министров. Параллельно в Ставке царь Николай II до сих пор не понимает, что происходит…
Петроград. Кавалеристы.
Фото Д. М. Прингла.
1917–1918
Начальник департамента боится замминистра, замминистра боится министра, министр боится премьер-министра, первый премьер-министр – царя, все боятся говорить правду, все начинают врать…
Члены думы вышли навстречу бунтовщикам. Сидели себе люди в хороших костюмах в кабинетах Таврического дворца, снаружи бушевала толпа солдат, матросов и рабочих. Вдруг они услышали, что толпа пришла их защитить от царя, и они решили возглавить эту толпу. В означенный момент встретились две силы, которые нужны для любого государственного переворота: улица и представители более или менее официальной власти. Даже если бы не было думы, подошли бы любые представители этой второй силы – и отколовшиеся министры, и какие-нибудь люди с официальными мандатами, готовые сомкнуться с улицей. Так началась революция.