Марта Вашингтон спустилась со второго этажа, кутаясь в теплую шаль, разглаживая отпечаток подушки на лице, спросила без улыбки:
— Сегодня?
Вашингтон молча кивнул, потом подошел к жене, виновато обнял за плечи. Бедная! Она приехала к нему в декабре, покрыв шестьсот миль осеннего бездорожья, — и ради чего? Чтобы видеть его день за днем погруженным в мрачную тревогу, выходящим с очередного военного совета с окаменевшими желваками, застывающим над депешей с сообщением об очередном поражении в Канаде, о захвате британцами американского корабля с военным снаряжением или о том, что Конгресс и в следующем месяце не сможет прислать жалованье солдатам? Но как он был благодарен ей за то, что она была рядом в такие минуты! Если бы не она, необходимость постоянно держать себя в узде, сдерживать любые всплески эмоций довела бы его до полной окаменелости души. А этого он боялся даже больше, чем военных неудач.
Канонада вот уже третью ночь не давала Марте спать. Она терпела, пыталась отоспаться днем, но чувствовала, что надвигается что-то важное, опасно непредсказуемое. Однако даже ей Вашингтон не раскрывал плана, составленного пятью генералами. План мог удасться лишь при соблюдении полной секретности. А как добиться ее, когда лоялисты-тори таятся в каждом третьем доме? Вспомнить только доктора Бенджамина Черча! Член Конгресса колонии Массачусетс, сокурсник Джона Хэнкока по Гарварду, произносивший патриотические речи, начальник медицинской службы армии — оказался шпионом. По чистой случайности зашифрованное письмо, отправленное им генералу Хоу с дамой легкого поведения, было перехвачено в сентябре. Черч сидел в тюрьме — но сколько его тайных единомышленников могло разгуливать на свободе? Бывать у них в доме под видом гостей?
Вашингтон понимал, что затянувшееся бездействие было губительным. Осаждающая армия несла больше потерь от оспы и дезертирства, чем от огня и вылазок неприятеля. Попытки привлечь на свою сторону канадцев провалились, атака посланного отряда на Квебек была отбита. Единственно отрадным было сообщение о том, что американский корабль взял на абордаж британский грузовой бриг и захватил тонны военного снаряжения: пушки, мортиры, ружья, пули, две тысячи штыков. Но Бостон оставался неприступным. А весной осажденные могли ожидать прибытия подкреплений из Англии. Раз за разом Вашингтон поднимал на военных советах вопрос о необходимости штурма, и раз за разом его генералы изрекали дружное «нет». О каком штурме может идти речь, если пороха на складе едва хватит солдатам на пять залпов?
В кольце блокады Дорчестетский полуостров был белым пятном, ничейным пространством. С его холмов, расположенных к юго-западу от города, открывался отличный вид на гавань, в которой зимовал британский флот. Американцы понимали, что любая попытка занять эту выгодную позицию вызовет немедленную контратаку противника и отбить врага не удастся, если не будут предварительно выстроены необходимые укрепления. Но как их построить под дулами британских пушек и мушкетов?
И снова, как и в случае с планом Генри Нокса, легший на штабной стол проект поначалу показался плодом безудержной фантазии. Кузен генерала Патнама, подполковник Руфус Патнам, с молодости увлекался чтением книг о войнах и военной стратегии. И в руководстве по фортификации, написанном британским профессором Мюллером, он нашел прелюбопытное описание переносных бастионов. Делались они из двух элементов со странными названиями — фашины и канделябры. Фашины представляли из себя плотные связки сухих веток и палок, каких можно было набрать в любом лесу в не-ограниченном количестве. Из деревянных брусков длиной в пять-шесть футов сколачивались деревянные рамы и стойки — они назывались канделябры. Фашины, уложенные в канделябры, создавали деревянную стену, непробиваемую для мушкетной пули и для картечи.
На военном совете было решено испытать фортификационную новинку. В ней привлекало то, что не надо будет копать промерзшие склоны Дорче-стерских холмов. Выстроить настоящую крепость из деревянных кубиков — почему бы и нет? Три тысячи солдат были отряжены в окружающие леса на изготовление фашин и канделябров.
Пока Билли Ли заканчивал бритье хозяина, служанка накрыла на стол, расставила тарелки, подала дымящиеся оладьи, открыла банки с медом и сметаной. Марта сама заткнула мужу салфетку за ворот мундира, провела прохладными пальцами по гладкой щеке.
— Вчера я разговаривала с Джеки и Элеанор, — сказала она. — Они считают, что сомнений нет: Элеанор ждет ребенка. Неужели Всевышний пошлет мне это счастье — нянчить внуков! Скорее всего, это случится в июне-июле. Как ты думаешь, война может кончиться через полгода?
— Боюсь, что нет. Но, конечно, вы трое — или уже четверо? — вернетесь к тому времени в Маунт-Вернон независимо от того, угодно это будет генералу Хоу или нет.
— Я знаю, что Джеки уже несколько раз просил тебя о зачислении в армию. Умоляю, уговори его отложить этот шаг хотя бы до рождения ребенка. Какие-то суеверные предчувствия возникают во мне каждый раз, ко-гда я слышу пушечную пальбу.
— Хорошо, я сделаю то, что могу. Но мальчику уже двадцать один год. Он самостоятельный мужчина и может поступить по-своему, не спросив моего разрешения.
— Вчера я получила письмо от моей близкой приятельницы, миссис Отис Уоррен, — сказала Марта. — Ты знаешь ее мужа, Джеймса Уоррена, — он возглавляет ассамблею Массачусетса. Так вот, она пишет, что в их городке женщины и дети создали мастерские, в которых они изготовляют селитру и порох.
— Многим депутатам Конгресса в Филадельфии следовало бы поучиться у наших женщин самоотверженности и преданности делу освобождения колоний.
Краем глаза Вашингтон заметил, что рука Билли Ли, начищавшая эфес его сабли, не то чтобы замерла, но на секунду сбилась с ритма. Он понял, что вылетевшие у него слова прозвучали непривычно для уха чуткого слуги. Отношения с Конгрессом были такой больной темой, что Вашингтон старался не показывать окружающим всю меру накипавшего в нем раздражения. Только однажды, пытаясь успокоить Генри Нокса, возмущенного очередными задержками в присылке продовольствия, пороха, денег, обмундирования, Вашингтон попытался обрисовать картину происходящего, как он ее видел.
— Поймите, при всей разнице политических взглядов, люди, собравшиеся в Филадельфии, прежде всего — ярые антимонархисты. Они наделили меня полной властью над армией, но в глубине души опасаются, как бы я не воспользовался этой властью, чтобы объявить себя королем Америки. Я стараюсь при всяком случае демонстрировать им полное послушание, порой жду их приказов, упуская счастливые возможности, предоставленные ошибками противника, — только бы не укрепить их страхов перед военным переворотом наподобие того, который устроил Кромвель после победы над королем. Я глубоко убежден в том, что гражданская власть должна оставаться выше военной, но знаю, что сотни злых языков сеют яд клеветы, обвиняя меня в тайном стремлении к короне.
Пора было отправляться к войскам.
Вашингтон молча обнял жену, вышел на крыльцо.
Канонада продолжалась, и на черном небе время от времени возникали росчерки зажигательных снарядов. Артиллеристы Нокса старались на совесть, у британцев не могло возникнуть подозрения, что вся пальба затеяна лишь для вида, как звуковая завеса, которая должна была заглушить стук колес сотен подвод, доставлявших сейчас на Дорчестерские высоты многотонные грузы: канделябры и фашины, мортиры и гаубицы, ядра и порох.
Билли Ли подвел двух оседланных лошадей. Его шоколадные щеки бле-стели в свете факелов, лицо было спокойным и невозмутимым. Вашингтон предвидел, что и сегодня верный слуга не изменит своему правилу: каждый раз, как они попадут в зону огня, он направит своего коня таким образом, чтобы оказаться между хозяином и мушкетами неприятеля. Никакие выговоры не действовали. Оправдываясь, Билли Ли уверял, что непослушная скотина сама вынесла его вперед, испугавшись близких выстрелов.
Первым делом Вашингтон в сопровождении небольшой свиты отправился на площадь перед колледжем. Следуя разработанному плану, генералы Грин и Салливан выстроили там четыре тысячи ополченцев. Наутро, когда британцы попытаются отбить Дорчестерские высоты, этому отряду предстояло пересечь реку и ударить по прибрежным укреплениям Бостона. Заготовленные лодки и баржи прятались в камышах речной излучины. Громкие разговоры были запрещены, но весть о появлении главнокомандующего прошелестела по выстроившимся рядам радостной волной.
Чтобы достичь места ночных работ, пришлось сделать далекий объезд на запад. От короткого пути через Роксбери отказались, потому что в лунном свете кавалькаду могли заметить британские часовые на укрепленном перешейке. После часа езды Вашингтон наконец расслышал глухой гул, шедший от Дорчестерской дороги. Бесконечная череда нагруженных подвод катилась упорно и деловито. Навстречу им двигалась вереница опустевших — за новой порцией — грузов. В одном месте дорога проходила по низине, в полумиле от британских постов. Этот участок был прикрыт заранее заготовленными стогами сена. Шум колес заглушался неумолчной канонадой, бушевавшей над Бостоном.
Небо начинало светлеть, когда Вашингтон и его свита выехали на вершину Фостер-Хилла. Выросшие за одну ночь деревянные бастионы охватывали склон холма полукругом. Ополченцы Коннектикута и Род-Айленда готовили себе стрелковые гнезда, подкатывали полевые пушки, устанавливали их в оставленных просветах. На других холмах тоже кипела работа. Послед-ние воловьи упряжки с трудом тянули на крутизну дальнобойные орудия, проделавшие трехсотмильный снежный путь от форта Тикандерога. Неужели фантастический план, зародившийся полгода назад в голове Генри Нокса, приблизился к последней, завершающей стадии? Вашингтон боялся дать волю надеждам, но радостное предчувствие овладевало им.
Он поднес к глазам подзорную трубу. Бостонский порт, освещенный первыми лучами солнца, прыжком приблизился к линзам объектива. Мачты сотен кораблей, стоявших на якоре, щетинились, как облетевший зимний лес. Крошечные лодки сновали между высокими бортами, королевские штандарты плескались на ветру. Казалось, в британском лагере еще никто не понял, что произошло за ночь. Самый могучий флот мира вдруг превратился в беспомощную мишень для десятков американских орудий, установленных так высоко, что ответный огонь корабельных батарей не мог достичь их.