ая болезнь требует радикальных средств лечения. Бог свидетель, что у меня нет жажды власти, и, как всякий человек на нашем необъятном континенте, я буду счастлив возможности перековать мечи на плуги».
Из письма Вашингтона председателю Конгресса Джону Хэнкоку
11 сентября, 1777
«Вскоре стало очевидно, что обе армии имели своей целью Филадельфию. Генерал Вашингтон направил бЛльшую часть своих войск на защиту этого элегантного города, а отдельные подразделения вели атаки на британцев, продвигавшихся от реки Элк к городку Брэндивайн. Именно у этого местечка произошло генеральное сражение. Обе стороны показали отменное мужество; но фортуна была не на стороне американцев. Генерал Хоу получил возможность достичь поставленной цели. В этом бою пало много до-стойных офицеров с обеих сторон. Был также опасно ранен молодой французский аристократ маркиз де Лафайет».
Мерси Отис Уоррен. «История революции»
30 сентября, 1777
«Мой лучший друг! Давно у меня не было возможнсти написать тебе, и, боюсь, ты сильно тревожилась обо мне. Утром 19-го, когда еще все спали, пришло письмо от мистера Гамильтона, одного из адъютантов генерала Вашингтона, извещавшее, что неприятель захватил брод через реку Скулкил и лодки, так что он может достичь Филадельфии через несколько часов. Бумаги Конгресса, Военного комитета, Финансового отдела были накануне отправлены в Бристоль. Председатель Конгресса и остальные депутаты, включая меня, отправились туда же. Мы ночевали в Трентоне, потом до-стигли Истона, оттуда направились в Вифлеем и далее — в Рединг, в Ланка--с-тер, в Йорктаун на берегу Саскуэханны, откуда я и посылаю это письмо. Кон-гресс будет заседать здесь в ближайшие месяцы».
Из письма Джона Адамса жене.
ОКТЯБРЬ, 1777. МОНТИСЕЛЛО
Джефферсону казалось, что со дня смерти их новорожденного сына Марта погрузилась в какое-то вязкое облако, которое следовало за ней повсюду, как наброшенный саван. Мальчик прожил всего две недели, его даже не успели окрестить, он умер безымянным. Роды опять были тяжелыми, Джефферсон проводил долгие часы у постели выздоравливающей жены. Она иногда бредила по ночам, часто повторяла фразу «грехи отцов падут на детей». Неужели она считала свои несчастья расплатой за грехи отца, любвеобильного мистера Вэйлса? Нужно будет при случае напомнить ей, что библейский праотец Иаков имел потомство от служанок своих жен, Лии и Рахили, и никаких кар за этим не последовало ни ему, ни его детям.
Бетти Хемингс иногда подменяла Джефферсона у постели больной, приносила какие-то снадобья из трав. Вот над кем время было не властно, так это над Бетти. В свои сорок с лишним лет она недавно родила одиннадцатого ребенка и щедро оделяла крепкого малыша грудным молоком из своих объемистых кувшинов. Отец новорожденного, белый столяр Джозеф Нельсон, нанятый для внутренней отделки главного дома, соорудил для своего отпрыска узорную кроватку, которая теперь занимала почетное место в хижине Хемингсов.
В конце лета здоровье начало возвращаться к Марте, вскоре она уже давала первые уроки игры на фортепьяно пятилетней дочери. В августе ее порадовало появление олененка, купленного Джефферсоном для домашнего парка. В сентябре занялась варкой пива, в чем была большой мастерицей. Октябрь традиционно отводился для изготовления мыла, потому что в холодные дни в доме начинали топить и из каминов выгребали достаточно золы, а второй необходимый компонент — жир — получали при забое овец и свиней. Марта отдавалась хозяйственным хлопотам с энергией, однако вязкое облако не покидало ее. Джефферсон буквально чувствовал его под руками, когда пытался обнять жену. Она вся сжималась, будто от страха, будто ждала не нежных ласк, а мучительной процедуры, за которой еще по-следует тягостная расплата.
Доктор Раш в свое время рассказывал Джефферсону, что у хрупких женщин, переживших несколько трудных беременностей, часто возникает панический ужас перед ними, парализующий и жажду любви, и жажду иметь потомство. В нем самом при виде страданий жены вскипало чувство вины, ее холодные безответные губы гасили сердечный жар. Что ему оставалось делать? С какого-то момента он начал ложиться спать в кабинете. Ночью вслушивался в шум ветра, в стук ставни, в скрип половиц. И думал — мечтал — об этой прелестной, немного загадочной женщине, которая жила с ним под одной крышей, но которую теперь ему, наверное, придется завоевывать заново, спасать из вязкого облака бесчувственности, возвращать ее лицу способность расцветать улыбкой ему навстречу.
Дневная же жизнь вся теперь была заполнена одним геркулесовым заданием: пересмотром и переработкой устаревшего Свода законов колонии Вирджиния. Законодательное собрание включило его в комитет из пяти депутатов, который должен был подготовить соответствующие рекомендации. Тома юридической премудрости, трактаты по англосаксонскому праву, книги на латыни и французском громоздились на рабочем столе, на креслах, на полу. В Уголовном кодексе колонии больше половины преступлений карались смерт-ной казнью. Она полагалась даже за содомию и скотоложество. Нужно было отыскивать прецеденты судебных дел, выстраивать аргументацию в пользу смягчения наказаний. Казнить следовало только за убийство и государственную измену — в этом Джефферсон был убежден. Но его оппоненты заявляли, что смягченные законы будут годиться для управления какой-то новой расой людей — не той, которая населяла Вирджинию сегодня.
И, может быть, они были в какой-то степени правы. Джефферсону доводилось видеть толпы, стекавшиеся на публичные экзекуции в Вильямсбурге, Ричмонде, Шарлотсвиле. Лица зрителей загорались звериной радостью при виде голой спины осужденного, с которой свисали клочья окровавленной кожи. Приговор в пятьдесят ударов плетью из девяти жгутов с узлами на концах почти наверняка означал смерть. Присутствующий врач мог потребовать перерыва и отсрочки исполнения наказания. А что если он был где-то в отъезде? По старинным законам человека могли осудить за преступление, совершенное его женой. Изнасилование не считалось преступлением, если два свидетеля покажут, что женщина не сопротивлялась и не звала на помощь. Как удобно при таком законе насиловать втроем! У каждого подозреваемого два свидетеля будут готовы заранее.
А что было делать с институтом рабовладения? Эта проблема выглядела неразрешимой во всех аспектах: юридическом, моральном, политическом, религиозном. Даже в экономическом плане подневольный труд был явно менее эффективен, чем труд свободных. При строительстве Монтиселло Джефферсон имел возможность сравнивать и видел, что нанятые работники вели кладку кирпича вдвое быстрее, чем рабы. Моральный же ущерб для подрастающих поколений оценить было просто невозможно. Дети плантаторов, видя жестокость и произвол родителей по отношению к невольникам, утрачивали представление о свободе человека как бесценном даре Творца, вырастая, превращались в деспотов, верящих только в право силы.
Взаимоотношения между государством и Церковью стояли особняком. Джефферсон был убежден, что светская власть не имеет права, не должна преследовать людей за их религиозные убеждения. То, что в Пенсильвании начали арестовывать квакеров за их пацифистские проповеди, казалось ему недопустимым. Среди депутатов последнего созыва он нашел горячего единомышленника. Посланец графства Орандж Джеймс Мэдисон в свои два-дцать шесть лет был самым молодым членом Вирджинской ассамблеи. Он происходил из семьи богатых плантаторов, имевших пять тысяч акров земли в окрестностях Ричмонда и множество рабов. Во время обучения в Принстоне он изучал классические языки, историю, географию, математику, философию, овладел даже древнееврейским. Многообразие человеческих верований и ярость, с которой люди отстаивали их, убедили его в том, что веротерпимость должна лежать в основе государственной политики. Джефферсон со дня на день с нетерпением ожидал обещанного визита молодого депутата, чтобы вместе наметить план пересмотра законов о вероисповеданиях.
Известия о военных событиях не радовали. В кампании 1777 года американцы терпели поражение за поражением. В июле они были вынуждены оставить форт Тикондерога. В августе проиграли стычки при Орискани и Беннинг-тоне. Приближаясь к Филадельфии, британцы для устрашения жителей жгли дома, церкви, общественные здания. В сентябре армия Вашингтона попыталась остановить врага, но потерпела поражение в битве при Брейнтри. Конгресс был вынужден поспешно оставить город посреди ночи. 26 сентября победители вошли в город, и толпы лоялистов приветствовали их на улицах.
Как ни странно, известия об успехах прилетали только с океанских просторов. Могучий британский флот оказался не в состоянии угнаться за сотнями небольших американских бригов и шхун, нападавших на торговые суда англичан. Их называли «прайватирами», но, по сути, это были пираты, оперировавшие с согласия и по поручению портовых городов. Подогреваемые жаждой наживы, они нападали днем и ночью и потом делили добычу между капитаном, командой и снарядившими их частными предпринимателями. Лондонские купцы несли огромные убытки, многие фирмы разорились.
Джефферсону нравилось угощать гостей овощами и фруктами, выращенными им самим в саду или в оранжерее. Все, что происходило на грядках, кустах и деревьях, регистрировалось в специальной «Садовой книге». Утром в день намеченного приезда Джеймса Мэдисона он листал ее страницы, выбирая, чем бы побаловать приезжего. Скупые строчки вызывали в памяти запах свежевскопанной земли. «10 марта: посеяли грядку раннего и грядку позднего горошка. 11 марта: треугольную клумбу на верхней террасе засеяли лиловой капустой; рядом с ней — брокколи; также салат и редиска. 12 марта: посадили две грядки клубники. 1 апреля: начали цвести персиковые деревья и черешня. 19 апреля: посадили огурцы, бобы, ирландский картофель. 4 июня: ранний горошек подали к столу».
«Пожалуй, в оранжерее сейчас можно собрать салат и огурцы, — решил Джефферсон. — Нужно будет послать Бетти Хемингс с корзинкой».