Мысль о мундире, аккуратно сложенном и спрятанном под матрасом, словно путеводная звезда, освещала ему путь к свободе. То он видел себя возвращающимся после боя, со знаменем, отбитым у врага, опускающимся на колено перед генералом, который с благодарной улыбкой надевал ему на шею орден на красной ленте. То его уносило на морской простор, на корабль с раздутыми парусами, который гнался за неприятельской шхуной, догонял ее, брал на абордаж. Мечта оставляла неясным, на чьей стороне он участвует в сражениях. Но если оказывалось, что на этот раз ему удалось перебежать к британцам, сияющий и восхищенный взгляд прелестной Маргариты легче вписывался в ликующий финал.
Однажды брат Мартин выдернул его из сладких сновидений еще до рассвета, растолкал, усадил в кровати.
— Джеймс, выручай! Мы с Мэри вчера немного перебрали, она не может дойти до плиты. Подмени ее только для завтрака, сготовь тот омлет, который тебя научила жарить мама Бетти. К середине дня Мэри придет в себя, обед сделает сама.
Джеймс послушно протер глаза, ополоснул лицо, потащился на кухню.
Да, омлет мамы Бетти он мог бы сделать не просыпаясь. Насчет колдов-ских свойств своих рук он не был уверен, но вот уж что знал за собой точно — это умение слышать утекающее время. Будто точнейшие часики были спрятаны у него в затылке, они отсчитывали секунды и минуты и безошибочно говорили ему, пора или не пора. А ведь в этом и был главный секрет умелой готовки!
Бросить несколько полосок бекона на горячую сковородку, дать им пошипеть, обжариться, выпустить жир — раз!
Одновременно разбить полдюжины яиц, смешать их в миске с кружкой молока — два!
Бекон вынуть из сковородки, нарезать мелко-мелко, перемешать с нарезанным луком и ломтиками черных маслин — три!
Теперь вылить яичную массу на сковородку, туда же высыпать бекон, перемешанный с овощами, — четыре!
Дальше наступало главное: поймать тот момент, когда омлет надуется, поднимется к краю сковородки и на поверхности его появятся лопающиеся пузырьки.
Пять — готово!
Благодарный Мартин подхватил сковородку, исчез за дверью, затопал по лестнице.
Прислуживать за обедом в тот день была очередь Джеймса. Вслушиваясь в застольные разговоры, он настораживался каждый раз, когда речь заходила о возможном приближении британского флота к их берегам. Трудное название «Чесапикский залив» он уже запомнил, но неясно представлял себе, где этот залив находится. Мистер Мэдисон говорил о том, что пора объявить призыв вирджинской милиции, что для обороны побережья понадобится около десяти тысяч человек. Масса Томас согласился с ним, но, повернувшись к мистеру Шорту, спросил:
— Сколько мушкетов имеется в арсенале колонии?
— Едва наберется четыре тысячи. И в большинстве своем это старье, заржавевшее от долгого бездействия. Нарезных ружей почти нет, а все говорят, что их дальнобойность и точность намного превосходят старинные образцы.
Миссус Марта выглядела явно обеспокоенной разговорами о войне.
— Джентльмены, насколько я знаю, ни один из вас еще не имел случая скакать на врага с саблей в руке или стрелять в него из пушки. Даже если вам удастся собрать милицию и вооружить ее, кто поведет ее в бой? Разве не следует озаботиться тем, чтобы пригласить на помощь опытных офицеров и генералов?
— Все опытные командиры сейчас служат в Континентальной армии, — сказал масса Томас. — Или командуют гарнизонами в портовых городах: Бостоне, Чарльстоне, Саванне.
— Иногда я просыпаюсь ночью от неясного шума за окном и со страхом думаю: «А вдруг это британцы? Вдруг они подплыли бесшумно и уже высадились на берег?» Для них захватить губернатора штата Вирджиния вместе с женой и детьми было бы заманчивым призом.
— Твои страхи, конечно, преувеличены, дорогая, — сказал масса Томас. — Однако наша ассамблея до какой-то степени разделяет их. Идут разговоры о том, что Вильямсбург расположен в опасной близости к океану. Возможно, будет принято постановление о переводе правительства колонии в Ричмонд.
Джеймс не знал, как ему отнестись к услышанному. Объявят призыв в милицию — но будут ли принимать в нее черных? Если британцы высадятся неподалеку, даст ли это ему шанс перебежать к ним и поступить в их армию? А переезд в Ричмонд — приблизит он исполнение мечты или отдалит?
Вечером, оставшись один, он уже собирался извлечь мундир и попытаться поработать над ним с иголкой и ниткой. Но тут за дверью раздались шаги. Вошел Мартин и мрачно объявил брату, что хозяин призывает его к себе в кабинет.
— Не знаешь зачем? — испуганно спросил Джеймс.
— Не знаю. Но сердитым не выглядит. Иди, не бойся.
Масса Томас уже переоделся в халат, сидел за столом с пером в руке. Он обернулся к вошедшему Джеймсу, улыбнулся, указал на стул перед собой.
— Присаживайся. Хочу поговорить с тобой о деле, которое может представить интерес для нас обоих. Ты помнишь иностранных гостей, посещавших нас весной?
— Я помню пленного британского генерала. И толстую баронессу, которая распевала немецкие песни. Она приезжала с мужем и дочерьми.
— Вот-вот. Не знаю, заметил ли ты, как эти гости вели себя за столом. Они явно опасались брать в рот некоторые непривычные для них продукты. К помидорам, например, не прикасались. То же самое и с устрицами. Картофель ели осторожно и лишь после того, как я и миссис Марта показали им пример. Авокадо, артишоки, бататы всегда оставались на тарелках нетронутыми.
— Миссус Марта специально просила нас, чтобы мы потом на кухне не дали пропасть такому добру. Мы пировали на славу.
— То, что для нас — деликатес, непривычным людям кажется просто несъедобным. И я подумал: иностранцы будут приезжать в Америку все чаще, многие нанесут визит в Монтиселло. Хорошо бы на эти случаи иметь в доме повара, который умел бы готовить европейские — и особенно французские — блюда. Не хотел бы ты стать таким поваром?
— Я?!. Но как же?.. Почему вдруг я?..
— Твоя сестра Мэри призналась миссис Марте, что утром ей нездоровилось и что завтрак готовила не она. Мы с женой в жизни не ели такого вкусного омлета. И подумали: а вдруг Творец наделил Джеймса Хемингса особым кулинарным талантом? И если его развить, из него может получиться превосходный повар. Что скажешь?
— Ох, прямо не знаю, масса Томас... Это ж надо столько лет учиться... А где? У кого?
— В Ричмонде есть неплохой ресторан, которым владеет эмигрант из Парижа. Когда мы зимой переедем туда, для начала я мог бы отдать тебя ему в апрентисы. Если у тебя учеба пойдет, будем думать, искать настоящих мастеров этого дела. Может быть, даже в Филадельфии.
— Вы же знаете, масса Томас, для меня слово хозяина — закон. Как вы скажете, так и будет.
— Это я знаю. Но также я знаю, что талант насиловать нельзя. Нельзя человеку приказать: «Научись играть на скрипке». Если в нем не будет таланта и желания, ничего не получится. Думаю, и в искусстве кулинарии дело обстоит таким же образом. Поэтому и позвал тебя для разговора. Ну как, хотел бы ты выучиться и стать первоклассным поваром?
— Вообще-то... Все это так неожиданно... Не знаю, что сказать... Наверное, да... Даже очень, очень да.
— Не исключено, что мне, мистеру Мэдисону и другим удастся добиться, чтобы ассамблея отменила закон, требующий немедленной высылки освобожденных рабов из колонии. В этом случае я смогу освободить тебя и нанять на роль повара как свободного человека, за жалованье.
Про заключительную часть разговора Джеймс не стал рассказывать братьям. Его пошлют учиться поварскому ремеслу — вот все, о чем шла речь. Уже и этого было довольно, чтоб возбудить зависть в окружающих. Но волна ликования и надежд поднималась в душе будущего шеф-повара с такой силой, что рот в самые неподходящие моменты растягивался в дурацкую улыбку — хоть руками возвращай его в серьезную мину.
И как быстро мечта о свободе меняла свои обличья! Еще недавно она воплощалась в свинье-копилке, потом — в военном мундире, теперь — в поварском колпаке. Все это перемешивалось в неправдоподобных причудливых сновидениях. Он видел себя верхом на коне, объезжающим празднично накрытый стол, расставленный на просторной лужайке, а красавица Маргарита выходила из дверей дома, всплескивала руками и восклицала в тревоге: «Мы забыли купить мадеру!» А он отвечал ей со спокойной улыбкой: «Мадера вышла из моды. Теперь пьют только яблочное бренди».
Зима, 1780
«Все упирается в деньги. И главный вопрос: как добыть их? Налоги, даже очень высокие, не поступают достаточно быстро; занимать мы не можем, потому что никто не даст нам в долг, пока над армией висит угроза голода или роспуска. Если увеличивать налоги, те самые люди, которые раньше были готовы отдать половину своего имущества, если не все, на пользу своей стране, сегодня могут поднять восстание, если у них потребуют всего две сотых. Может возникнуть такое напряжение, которое расколет наш союз. С другой стороны, если не увеличить налоги, это может означать конец нашей борьбы. Эти трудности усугубляются успехами неприятеля, вгоняющими в уныние армию и народ. Но я не отчаиваюсь. Одна энергичная и успешная военная кампания может принести славное завершение войны. Нужно только напрячь наши усилия. Нам придется выбирать между славой, честью и счастьем, с одной стороны, или позором, бесчестьем и горем — с другой».
Из письма спикера ассамблеи Массачусетса Джеймса Уоррена генералу Вашингтону
Весна, 1780
«Совместное наступление с французами в Квебек, на котором настаивает Конгресс, не вызывает во мне энтузиазма. Эта территория настолько привязана к Франции своими традициями, языком, религией, способами управления, что, если французский флаг будет водружен там, он останется надолго... Людям свойственно впадать в крайности; ненависть к Англии может во многих породить преувеличенное доверие к Франции... Я всем сердцем питаю добрые чувства к нашим новым союзникам и рад поддерживать их в других до определенного предела... Но весь опыт человеческой истории учит нас, что любое государство станет действовать исключительно в своих интересах. Ни один разумный государственный деятель или политик не должен забывать этого».