– Ступай, Тернстайл, – повторил он уже с большей силой, и, прежде чем я успел что-то добавить, мистер Эльфинстоун грубо оттащил меня от капитана и отправил на корму.
Однако я решил твердо: Джона Джейкоба Тернстайла ни один дикарь к столу не получит. Ни в коем разе.
День 8: 5 мая
Сегодня между мистером холлом, который был коком «Баунти», и хирургом Ледуордом разгорелся своего рода спор. Начался он с пустяка. Хирург сказал, что будь у кока хоть половина ума, он сумел бы превратить наш скромный провиант в нечто более вкусное.
– И что я, по-вашему, должен сделать, хирург? – осведомился мистер Холл, человек по большей части приветливый и любезный, но довольно сварливый, когда кто-либо позволял себе усомниться в его кулинарной искусности. – Расскажите, что у нас есть, кроме нескольких кокосов и бананов, остатков рома и малой малости хлеба, который с каждым часом черствеет? Я, по-вашему, кто – Спаситель? – продолжал он, даже не заметив, что позволил себе кощунство. – Воду мне, что ли, в вино обращать, на радость всей нашей компании?
– Я не знаю, что вы можете с этим сделать, – ответил хирург, привалившись к борту и раздраженно почесывая бородку. – Меня кухонной науке не обучали. Но уверен, что искусный человек смог бы найти способ…
– А искусный хирург мог бы спрыгнуть в воду, вырвать труп Джона Нортона из рук дикарей и возвратить его к жизни, – возразил мистер Холл, выпрямившись и помахав, точно старая портомойка, пальцем перед носом хирурга. – Не надо рассказывать мне об искусных людях, хирург Ледуорд, если сами вы не из их числа.
Хирург засопел и прищурился. Я понимал, что на Отэити или на палубе «Баунти» спор мог бы обернуться кулачной дракой, но в баркасе какая-либо свобода движений отсутствовала; люди могли разругаться, а затем искать пути к примирению и не находить их. Вот это, думал я, сейчас и происходит.
– Джон Нортон был мертв, мистер Холл, – в конце концов заявил хирург. – Для воскрешения тех, кто удалился в мир иной, нужен не искусный хирург, а Божья воля.
– Да, и для превращения крох, которые капитан держит под замком, во что-то съедобное без Божьей воли тоже не обойтись. Мы с вами варимся в одном котле, хирург Ледуорд. Сохраняйте достоинство и не позволяйте себе, как бы ни были вы расстроены, порочить ваших товарищей по несчастью.
Хирург кивнул, обрадовавшись возможности прервать этот разговор. Такое происходило не раз. Люди утрачивали сдержанность, повышали голос, спорили, но это продолжалось недолго, потому что могло привести к вмешательству одного из офицеров, а такое считалось неподобающим. Мы, все девятнадцать, составляли малую общину. Вернее, теперь уже восемнадцать. И позволить себе серьезные стычки не могли.
Тем вечером поднялся сильный ветер, но дул он с истнорд-иста, то есть в направлении, которое, как уверял капитан, приведет нас домой. Я засыпал и просыпался и один раз пробудился как-то рывком, уверенный, что снова оказался в Портсмуте, в заведении мистера Льюиса. Плеск воды вокруг не сразу привел меня в чувство, не дал мне быстро понять, что никакой Англии поблизости нет, да и надежда снова увидеть ее крайне мала, но когда я совсем уж пришел в себя и сообразил, кто я и где, то с удивлением обнаружил, что скучаю по моему прежнему дому. Не по мистеру Льюису конечно. На фиг бы он мне сдался. Скучаю по Англии. И по Портсмуту. И по некоторым из моих братьев. Хорошим. Тем, что были мне не безразличны.
Я прищурился, вгляделся вдаль. Где-то там, быть может на другой стороне земного шара, находилась Англия. И Портсмут. С мистером Льюисом. Город, из которого я сбежал шестнадцать месяцев назад, поклявшись никогда не возвращаться. И в ту ночь, сидя в баркасе среди пукающих, смердящих, выброшенных за борт «Баунти» моряков, я дал себе новую клятву – совсем иного толка. Я вернусь туда. Вернусь и попытаюсь отомстить. А затем начну все сначала. Мало ли какие сокровища могла еще припасти для Джона Джейкоба Тернстайла жизнь, шутить же со мной грязные шутки я больше никому не позволю.
– У тебя прямо-таки пламя в глазах полыхает, – сказал вдруг капитан; нас раздело лишь несколько футов, он спал, неловко изогнувшись, и проснулся, чтобы устроиться поудобнее. Я улыбнулся ему, но не ответил. Он снова закрыл глаза и захрапел. А я смотрел на него и думал: перед тобой великий человек. Герой. Человек, за которым всякий готов пойти в бой. Вот в ту минуту я и обрел устремление всей моей жизни.
Когда-нибудь и я стану великим человеком, подобным капитану Блаю. Я выживу, изведаю успех и процветание.
И все мы, все до единого, благополучно вернемся в Англию.
День 9: 6 мая
Наконец мы увидели новый остров, и вся наша измученная голодом, жаждой и усталостью команда издала громкое «ура».
– Поворачивайте туда, моряки, – крикнул капитан гребцам, указывая на зеленую гористую землю с радующим глаз огромным песчаным пляжем.
Я поневоле отметил, как изменился голос капитана за девять дней, проведенных нами вне «Баунти». Он, как и все мы, изнывал от жажды, и в голосе его появилась хрипотца, которой прежде не было. Я полагал, что оборот, который принимают события, все сильнее угнетает его. И тем не менее каждый думал, что если нам удастся не погибнуть, перебираясь от острова к острову, а затем преодолеть огромный океанский простор, то мы, глядишь, и доживем до того, чтобы рассказать нашу историю, и потому вид земли укрепил в нас надежду на подобный исход.
С этой надеждой мы и смотрели на приближающийся берег, но тут из джунглей вышла и встала, наблюдая за нами, орава дикарей. Мы были еще достаточно далеко, добраться до нас они не смогли бы, но капитан приказал остановиться, и гребцы подняли весла.
– Что думаете, капитан? – спросил мистер Фрейер.
Туземцы на берегу, а их было человек тридцать-сорок, казались вполне благодушными. Они размахивали руками, указывая на нас, некоторые начали исполнять совершенно удивительный танец, и камней у них в руках не было – в отличие от дикарей с острова Дружбы.
– Прежде всего, я думаю, что они превосходят нас числом, – ответил капитан. – Впрочем, возможно, они вышли, чтобы приветствовать нас.
– Не исключено, что до другого острова нам придется идти несколько дней, – заметил мистер Эльфинстоун, который был выше любого из нас и сильно страдал от необходимости все время сидеть скрючившись; он и ноги вытянуть толком не мог, и поспать ему почти не удавалось. – Может быть, пошлем туда несколько человек, пусть выяснят намерения дикарей, а уж после примем решение? Я готов отправиться с ними.
– За что я вам благодарен, мистер Эльфинстоун, – сказал капитан. – Однако посылать кого-либо на смерть мне не хочется. Нам не следует забывать о случившемся с мистером Нортоном, не так ли?
– Смотрите! – воскликнул сидевший слева от меня Питер Линклеттер, старший матрос. – Смотрите, что у них там!
Все глаза устремились к берегу, куда вышли новые дикари, примерно около дюжины, принесшие большие бочонки с плодами, которые они выставили нам напоказ. Следом появились и другие, и тоже с едой. У меня, оголодавшего, слюнки потекли от одного ее вида. За едой последовали бочонки, полные воды, – не кормиться же нам всухомятку. Туземцы манили нас к себе, и все наши моряки завопили от радости и повскакивали на ноги, да так быстро, что могли и баркас перевернуть.
– Сидеть по местам, моряки! – прорычал капитан, кричать ему мешала хрипота. – Все по местам! Мы ничего у них брать не будем.
– Ничего, мистер Блай? – воскликнул Перселл. – Вы не можете так говорить! Мы на их подношениях не одну неделю продержимся.
– Если нас поубивают, мы не продержимся и дня, – ответил капитан. – Вы находите их дружелюбными, не так ли?
– Ну, раз они такое угощение на берег выставили, значит, это дружелюбный народ.
– Это значит, что вам голову напекло, сэр, – сказал мистер Блай. – Если вы, увидев западню, не способны ее распознать, то не обладаете и половиной того ума, какой я вам приписывал. Нас приманивают, мистер Перселл, неужели вы не понимаете? Мы пристаем к берегу, наедаемся, а спустя час нам пробивают головы – и прощай, дом.
Тут я вспомнил услышанный мною двумя днями раньше рассказ Роберта Лэмба об островах Фиджи и стал размышлять – является ли набитый живот разумной платой за расставание с жизнью. Однако меня до того томили голод и жажда, что я в те мгновения наполовину поверил – да, сделка совсем недурная.
– Разворачиваемся, мистер Фрейер, – приказал капитан, и команда вновь закричала, уже от досады. – Я сказал – разворачиваемся, – повторил он громче, ни на кого из нас не глядя, и теперь мы услышали голос человека, который больше года командовал «Баунти», и никто его власть под сомнение не ставил.
– Гребцы, – также не без досады в голосе произнес мистер Фрейер, хоть он-то, смею сказать, понимал правоту капитана, – снова на норд-норд-ист.
Моряки негромко зароптали, а я опустился на банку, опустошенный, огорченный, но уверенный, что капитан поступил разумно. На берегу дикари, увидев, что мы раскусили их обман, громко завопили, некоторые даже бросились в воду, собираясь преследовать нас, размахивая появившимися в их руках короткими копьями, но мы были слишком далеко, чтобы стать для них мишенями или хотя бы убояться их намерений.
– Мы отыщем безопасную гавань, моряки, – пообещал спустя недолгое время капитан. – Я понимаю, все голодны, всем нужна вода, но мы не можем рисковать. До сих пор нам удавалось сохранять жизнь. Так давайте доберемся домой живыми.
– Но как, капитан? – спросил с ноткой полного отчаяния в голосе мистер Сэмюэль, судовой клерк. – Как мы доберемся туда без еды, без воды? Что с нами будет?
Капитан взглянул на него, качнул головой, отвернулся, и я вдруг увидел, что лицо его слегка изменилось. Увидел, что он пристально смотрит в воду, а следом наступил миг его великого торжества. Все мы уже по нескольку раз пытались добыть рыбу, пронзив ее гарпуном, но безуспешно. Того, кто первым сумел бы сделать это, ожидало всеобщее восхищение. И вот именно в ту секунду капитан, поразив нас, тем более что произошло все почти мгновенно, схватил один из лежавших на дне баркаса гарпунов, стремительно и ловко ткнул им в волну, а когда выдернул его из воды, на гарпуне трепыхалась пробитая точно посередке здоровенная рыбина – фунтов, я бы сказал, в двенадцать. Капитан бросил ее на дно, рыба немного попрыгала и уснула, наставив на нас остекленелые глаза, в которых читалось точь-в-точь такое же потрясение, какое испытывали и мы.