– Это невозможно, валиде, – вкрадчиво сказал ага. – Боюсь, Султанзаде уже вышел в море. Падишах под страхом смертной казни велел ему вчера не тянуть больше с отъездом. И присоединиться к сердару Юсуф-паше немедленно.
– О Аллах! – валиде взялась за сердце. – Да что же это происходит?! Как это неразумно! Кто его надоумил? С кем вчера говорил мой сын?
– Падишах весь день был занят. Он думает только о строительстве Ифтарийе и бассейна в саду.
– Но что его заставило немедленно послать на Крит Мехмед-пашу? Не жена ведь ему подсказала. Была у него вчера Турхан?
– Нет, валиде. Повелитель давно уже не зовет к себе старшую хасеки.
– Неужто Салиха? Ее он тоже давно не зовет. Постой… Эта Айше… Шекер Пара, которая беременна. Она, говорят, поправилась и может выходить из своих покоев. Была она вчера у падишаха?
– Повелитель вчера не виделся ни с кем из своих жен, валиде.
– Но кто тогда?
– До падишаха дошли слухи, что сын кормилицы шехзаде Мехмеда, его любимец, захваченный мальтийцами, станет священником.
– Кто передал ему эти слухи? – резко спросила валиде.
– У султана есть шпионы, которые выходят на рынок и в город.
– Но кто именно? Имена мне назови!
– Этого никто не знает, валиде.
– Глупость! В гареме нет таких тайн, которые можно скрыть от матери султана! Узнай имена. Они все должны умереть. Я хочу, чтобы на их месте были мои люди, которые будут говорить моему сыну лишь то, что нужно мне!
– Слушаюсь, валиде, – ага попятился к двери.
Кёсем-султан почувствовала, как заныли виски. И это после того, как она выспалась и к ней вернулся аппетит! Какое прекрасное было утро! Перед глазами вдруг всплыло лицо черного колдуна, Джинджи-ходжи:
«Это ваш конец, валиде… Зеленоглазая дьяволица… Их двое… Прольются кровавые реки…» – пророчествовал он.
«Но Шекер Пара не была вчера у султана. Кто тот шпион, что донес Ибрагиму о пленном мальчике? А если это человек Шекер Пара? Но зачем ей нужно, чтобы началась эта война? Вот они, кровавые реки!»
Война
Спустя месяц после того, как Мехмед-паша отбыл на Крит, оттуда пришло подробное донесение. На этот раз почту разбирал султан Ибрагим, лично. Он сидел в своих покоях, облокотившись на мягкие подушки, а Исмаил читал ему послание с Крита:
– Юсуф-паша сообщает, повелитель, что крепость Канея по-прежнему неприступна. Проведитор Крита отправил в Канею на помощь осажденным пятьсот своих солдат. Они пытались снять осаду, но Юсуф-паша с честью выдержал этот бой. Потом осажденные попытались прорвать осаду изнутри, и более чем сто воинов совершили ночную вылазку. Юсуф-паша достойно отбивает все атаки, повелитель.
– Но крепость так и не взята!
– Я уже говорил, что в Канее высокие бастионы. Мы можем осаждать ее не один месяц.
– Что-о?! – Ибрагим резко встал. – Я требую, чтобы Канея была взята немедленно!
– Для этого одного желания мало, повелитель, – приблизился к нему Исмаил. И стал говорить тише: – Нужно действовать.
– Что ты предлагаешь? – исподлобья посмотрел на него падишах.
– Надо поднять дух осаждающих. Послать им и Юсуф-паше богатые дары. И также донести до него план: как взять Канею.
– Что за план? – подозрительно спросил султан.
– Я долго думал над этим. Раз стены Канеи высоки, надо и нам сделать насыпь. Привезти отовсюду побольше земли и насыпать перед стенами крепости высокий вал для наших пушек. И с этого земляного вала открыть огонь.
– Ты сам это придумал?
– Я просто много читал, повелитель. Об осадах крепостей. Как только узнал, что вы собираетесь осадить Кандию, пошел в библиотеку. Но Кандия – это твердыня, и сначала надо к ней подобраться. Придумать способ, как малой кровью брать такие неприступные крепости. Можно также сделать подкоп, помимо насыпи. И заложить туда пороховой заряд. Такая тактика приносит успех, как пишут в военных мемуарах. Юсуф-паша хороший полководец, но он не торопится. Так же, как и Мехмед-паша, который давно уже прибыл на Крит. Позвольте мне поторопить их, повелитель.
– Ты хочешь поехать на Крит?!
– Каждый, кто хочет стать пашой, должен пройти через войну.
– Пашой?! Ты?!
– Я буду военачальником не хуже, чем ваши благородные родственники, повелитель. Позвольте мне доказать это.
– Ты слишком уж молод, – проворчал Ибрагим.
– Ваш отец, султан Ахмед, умер, когда ему было двадцать семь лет, оставшись тем не менее величайшим правителем в истории Османской империи, – льстиво сказал Исмаил. – Разве молодость была ему помехой, когда он в тринадцать лет взошел на трон?
– Но что скажет валиде, если мой хранитель покоев вдруг отправится на Крит? – с сомнением спросил падишах.
– Разве османской армией командует женщина? – с презрением сказал Исмаил. – Даже если она ваша мать.
– Ты прав. Дело валиде – это управлять моим гаремом. А что касается войны, то османский султан – это я! Поезжай на Крит, Исмаил. Сделай, как я сказал: отвези Юсуф-паше и его воинам богатые дары и вели ему сделать насыпь перед стенами крепости. Я покажу проклятым венецианцам, кто хозяин на Средиземном море! Эта война принесет мне славу!
Как и все эгоистичные правители, удачные мысли своих подданных султан Ибрагим присваивал себе. Исмаил не возражал: ему главное было отправиться на Крит и не допустить, чтобы жених Фатьмы когда-нибудь вернулся в столицу. А он еще успеет проявить себя, эта война обещает быть долгой…
… Осада столицы Крита Кандии вошла в историю войн как самая долгая и изнурительная осада: она длилась двадцать два года…
Исмаил никогда раньше не видел моря. Сын крестьянина, попавший еще мальчиком в султанский дворец, за его неприступные стены после деревенской вольницы, Исмаил даже не представлял себе, что есть на свете никому не подвластная стихия. Что море – это такая огромная сила, которая лучший османский парусный корабль раздавит, как гнилой орех, а люди для грозного морского бога – это вообще ничто. Он их даже не замечает.
Страха в нем не было, давно уже Исмаил победил свой страх перед смертью. Даже письмо Фатьмы-султан его сначала не расстроило. Госпожа писала его не сама, но, глядя на безупречные ровные строчки, выведенные рукой ее любимой рабыни, Исмаил представлял себе, как эти слова выговаривают бархатные губы Фатьмы, а в ее огромных карих глазах стоят слезы:
«Узнав о твоем отъезде, я обратилась к гадалке. Ее провели ко мне тайно, под покровом ночи. О любимый! Если бы ты знал, как тревожно мне стало! И я теперь почти не сплю. Гадалка сказала, что любовь всей моей жизни найдет свой конец в море. Умоляю, будь осторожен. Я день и ночь плачу, а валиде запретила мне выходить из своих покоев. Она, похоже, что-то подозревает. Не в силах увидеть тебя даже издали, я уповаю на милость Аллаха и молю его сохранить тебе жизнь. Надень амулет, который дала мне гадалка, и никогда его не снимай. Молю тебя, вернись!»
Письмо султанши Исмаил сразу сжег, амулет же, переданный ему верной Разие вместе с мольбами влюбленной Фатьмы, спрятал на груди. Гадалкам он не верил, но сейчас, стоя на носу горделивого пятидесятипушечного галеона и глядя на вздымающиеся волны, невольно положил руку туда, где был спрятан подарок Фатьмы. И кто сказал, что море прекрасно?! Кто сложил в его честь хвалебные стихи?! О бирюзовой глади и ласковой волне, качающей путника, словно младенца в колыбели. Да это же разъяренный дракон о тысяче головах, и каждая норовит сожрать, опрокинуть в бездну! А волны, как драконьи языки, тянутся отовсюду, того и гляди слижут с палубы, такой шаткой и ненадежной!
Исмаил стоял прямо, стиснув зубы, зная, что на него все смотрят. Когда очередная волна, разбившись о борт, окатила Исмаила с ног до головы, он даже не дрогнул, хотя соленая морская вода вмиг забила и нос, и рот. Исмаил какое-то время не мог дышать и почувствовал ледяной ужас. Вот оно какое, море!
Палуба ходила ходуном, груженый галеон прыгал с волны на волну, будто гигантская саранча, матросы же скалили зубы и похохатывали. Исмаил лишь догадывался, что это еще не буря, хотя небо все больше чернело, а ветер усиливался. Гонец падишаха держался изо всех сил, стараясь не показывать свой страх.
Капитан посмотрел на Исмаила с презрением, когда тот поднялся на борт. Мальчишка, гаремный слуга. И этого необстрелянного и необученного щенка послали с военной миссией на Крит! Разные слухи ходят о султане Ибрагиме, говорят, что он жалует всякий сброд и приближает его к себе. Выходит, не врет народ.
– Не хотите ли спуститься в каюту, хранитель султанских покоев? – насмешливо спросил капитан галеона, когда очередная волна все-таки сбила Исмаила с ног и он покатился по палубе прямо под ноги Ахмет-аге.
– Благодарю, ага, за вашу заботу, – с достоинством сказал Исмаил, поднимаясь и прочищая нос от едкой морской воды. В носу все горело, во рту тоже, казалось, соли он наелся до отвала, так что больше никогда уже не захочет добавлять ее в пищу. – Но мне гораздо лучше на свежем воздухе, тем более что море сегодня такое спокойное.
– Да, с погодой нам повезло, – в голосе капитана послышалось уважение. А мальчишка не трус. Хорошо держится для сухопутного засранца. – Но вы уже вымокли до нитки, эфенди. Такую важную птицу надо доставить к Юсуф-паше целым и невредимым, а главное – здоровым, – вновь не удержался Ахмет-ага. – Стоя в мокром кафтане да на таком ветру, вы простудитесь.
– Я совершенно здоров, – заверил Исмаил. – Омовения холодной водой мне не в диковинку. Да и воду эту вряд ли назовешь даже прохладной.
«Хорош засранец! – завистливо подумал Ахмет-ага. – А ну, как и впрямь его смоет за борт? Наверняка какая-нибудь госпожа покровительствует этому зеленоглазому красавчику. На вид изнежен, руки холеные, а взгляд как сабля режет. Да и сам не промах. Небось в паши метит, да еще и в визири. Послал же его падишах с важной миссией на Крит, и с подарками. Столько золота я еще не видел. Мальчишка – птица дальнего полета. Сильный кто-то за ним стоит. Так и головы можно лишиться».