– Дай знак своим сородичам, которые помогают людям, пусть их покинут – тут-то вся сила людей и закончится. Что они будут де-лать без лошадей и собак?
– У них еще останутся молнии! Страшна их мощь! Они способны вихри оседлать и воды запрячь в свои повозки! Я видел их силу! Ненавижу их, как и вы, ненавижу…
– Непобедимый, по твоему зову восстанет весь народ полей, хат и пущи. Приказывай – и все рога, все копыта, клыки и когти обрушатся на двуногих, растопчут их и рассеют. Они не устоят перед таким нашествием! Мы уничтожим их всех до одного! Спаси пущу. Спаси мир от человеческой заразы. Ты обессмертишь себя. Будущие поколения станут прославлять тебя. Ты завладеешь сердцами всех зверей. Встань, прикажи и веди нас – и увидишь такую победу, какую прежде не видел ни один глаз! Веди нас на нашего общего врага! Мы уничтожим его! Пусть сгинет память о нем. Пусть проклято будет имя его за все те преступления, которыми он осквернил землю, – хрипел Хромой, объятый страшной ненавистью. – Он убивает все вокруг! Все ему мало! Портит воду, изводит леса, оставляет после себя пустоту, смерть и эти постылые бескрайние поля! Нам уже негде охотиться, негде кормиться! Лучшая дичь дохнет с голоду! А теперь он тянет свои хищные когти к пуще, нашему последнему убежищу, к нашим логовам, где со стародавних времен веками жили наши предки. – Волк заплакал, его душили отчаяние и страх перед будущим. – Нас ждет голодная смерть! Лоси уже покинули лес – не могли ходить на водопой и плодиться при такой опасности! Олени ищут новые пастбища. Косули спасаются в полях. Последние барсуки погибли, угодив в капканы. Даже медведи не чувствуют себя в безопасности в своих берлогах. Конец, всем конец! Веди нас, спасай пущу! Мы отдадим последние клыки, лишь бы над головами наших потомков так же шумел лесной покров, чтобы человеческие жилища обратились в прах, а поля вновь поросли лесами. Спаси нас! – жалобно скулили все вокруг, облизывая лапы и бока Рекса.
– Человека мы не истребим, – произнес тот с глубокой уверенностью. – Сколь огонь не жги – темной ночи не обратишь в белый день. Но месть – право обездоленных! Я знаю двуногих – они голы, слабы, без клыков и когтей, но страшнее их нет никого на свете! Непостижимая сила таится в их головах! Можно против них бунтовать, но нельзя их победить. А кто с ними свяжется, неизбежно станет их рабом. Я уже сбросил оковы, скоро и остальной полевой народ поднимет восстание и пойдет за мной! – Он гордо поднял голову, его глаза загорелись, и, увлеченный своей идеей, пес начал рисовать картины приближающегося благополучия.
Звери уже все это слышали, и как только Рекс закончил, Хромой проскулил:
– Мы присягнем тебе на верность и пойдем за тобой!
Пес с подозрением взглянул на лесных обитателей, но их глаза светились такой искренностью, что он им поверил.
– Но сейчас окажи нам помощь! Я проведу к ним стороной, я знаю все тропы. Знаю место, где они разбили лагерь. Мы нападем на них ночью, когда распрягут коней. Ты со своими пойдешь впереди, ибо нам кони не поверят, у них против нас какие-то давние предубеждения. Мы поклянемся тебе при луне в верности и послушании, только спаси нас.
Звери скрылись в чаще, чтобы дать ему время для раздумий.
Хотя пес и не поверил всему, что они говорили, но решил спасать пущу, чтобы при случае утолить свою жажду мести.
«И пусть мои научатся нападать на человека без страха», – размышлял он.
Созвав пару десятков самых смелых в округе псов, ровно в полдень Рекс отправился с ними в путь. Хромой вел поход только ему известными тропами напрямик, остальные волки бежали окольными путями. Углубившись в пущу, они пропали в ней совершенно, так как шли в глубочайшем молчании, только летящие вслед за ними над лесами ястребы и вороны выдавали их маршрут. Временами они останавливались на отдых, подкрепляясь тем, что им приносили волки и лисы. Лишь в сгустившихся сумерках они выбрались на край памятной Рексу скалистой поляны и притаились в зарослях.
Поляна, пылающая отблесками костров и покрытая дымом, кипела голосами людей и животных. Вечерний ветерок разносил дразнящие мясные ароматы. Кони хрустели овсом в полотняных мешках, а спущенные с привязей псы крутились между повозками, весело лая и грызя брошенные им по доброте кости. Охотники развалились у костра. Огромные оленьи окорока пеклись, подвешенные на скрещенных жердях. Слышался стеклянный звон, доносились звуки залихватских песенок. Несмотря на усталость после облавы, все, казалось, дышали дикой охотничьей радостью.
Рекс, проникнув в лагерь, дал знак, хорошо известный полевому народу. Псы радостно заскулили и тут же смолкли, а лошади, сбросив со своих морд мешки с кормом, нетерпеливо принялись рыть землю копытами. Вся пуща замерла в глубокой тишине.
Момент битвы приближался медленно и неумолимо.
А когда люди, обожравшись, напившись и укрывшись тулупами, прилегли на ночлег, когда перестали поддерживать костры, а те стали гаснуть и дымиться, раздался краткий приказ Рекса.
– Топтать и гнать! Вперед! За пущу, за наши жилища! За свободу!
Волки завели свою боевую песнь, такую страшную и вызывающую, что взбудораженная ею стая немедленно обрушилась на лагерь. Раздалось неслыханное ржание и лай. Кони с диким ржанием били людей копытами и топтали костры, так что головешки разлетались во все стороны. Псы, соревнуясь в смелости с волками, окружили загонщиков и стрелков и бросились на них со свирепым воем. Погасли затоптанные костры.
В темноте, в ужасе от неожиданного нападения люди, пробужденные от полудремы, бегали как очумелые и, не понимая, что вокруг происходит, удирали в лес или, вопя во весь голос и отбиваясь от нападающих, искали спасения на деревьях и скалах. В страшной суматохе лишь изредка раздавался выстрел, поскольку стрелки, рассеянные неожиданным нападением и частично перебитые, не могли добраться до своих ружей. А борьба становилась все более дикой и жестокой. Отчаянные крики пронзали воздух. Стоны раздираемых живьем тонули в оглушительных звуках лая, воя, визга и ржания. Лишь какое-то время спустя люди, оправившись от испуга, начали оказывать сопротивление. Тут и там они в одиночку сражались с целыми стаями, защищаясь голыми руками. Волки нападали с яростью, раздирая людей на куски и волоча их по полю боя. Какой-то старик в разорванной ливрее, с расцарапанным лицом, покрытый ужасными ранами, тлеющей головней защищался от целой волчьей стаи. Другой истошно кричал под копытами топчущих его лошадей. А еще один вскочил на верхового жеребца, который, словно обезумев, понес его, разбивая по пути о деревья и скалы. Какой-то огромный мужик, схватив волка за задние лапы, колотил нападающих его тушей. Наконец со стороны буков и скал начали раздаваться все более частые залпы, в блеске выстрелов можно было различить клубки из псов, волков и людей, сцепившихся друг с другом и катавшихся по земле. Обезумевшие кони топтали всех без разбору.
Рекс в сопровождении Хромого руководил всем, сам вел в атаку, предупреждал об опасности, натравливал увиливавших от битвы или, бегая в темноте вокруг сражающихся, грозным львиным голосом призывал к битве.
Но Хромой, не в состоянии сдержать своей жестокой природы, время от времени бросался в гущу ожесточенных боев и, насытив вечную жажду убийств, возвращался, запятнанный кровью и нередко с куском мяса в зубах.
– Брось! Не будешь же ты есть человечину! – приструнил его Рекс с неуловимой угрозой в голосе. И нечто, похожее на сожаление, сжало его сердце. Хотя пес с хладнокровием и бдительностью настоящего вожака продолжал следить за дальнейшим ходом сражения, под наплывом внезапного отвращения к волкам он начал сдерживать и беречь своих собратьев.
– Ты хочешь одержать победу на наших костях, – обеспокоенно заворчал Хромой.
– Вы боретесь за свою свободу и жизнь, а мы – лишь за честь! Помни, что мы вам помогаем. А если тебе что-то не нравится, я уведу своих, – пригрозил пес, ощерив клыки.
Хромой, возбужденный запахом крови и стонами разрываемых на куски, вновь ринулся в бой.
А Рекс, присматриваясь со стороны, вслушивался в звуки битвы со все большим раздражением. Его терзали полные отчаяния голоса людей, пробуждая в нем какие-то болезненные угрызения совести. Напрасно пес отгонял их – они преследовали его, не умолкая ни на минуту. В одном месте он наткнулся на человека, ползущего к роднику, – тот представлял собой лишь ошметки мяса, тряпок и переломанных костей, истекающие кровью и издающие ужасный стон. Рекс вспомнил своего старого хозяина, которого когда-то на охоте ранили кабаны, – пес тогда точно так же нашел его ползущим на четвереньках к воде. И, поддавшись странному порыву чувств, припав к раненому, пес начал лизать ему лицо и выть. Пробегавшие мимо волки хотели догрызть умирающего, но Рекс гневно прогнал их. Он уже больше не мог слушать человеческих криков отчаяния.
Теперь, когда пес смотрел на людей, поверженных и, словно зайцы, беспомощно извивающихся в волчьих лапах, он жалобно заскулил над их унижением. Рекс забыл о мести и ненависти.
Вновь встрепенулась в нем извечная привязанность к человеку, рабский страх перед его всемогуществом и удивительное чувство общности с его судьбой. Временами он особенно остро чувствовал, что люди ему ближе всех остальных, что он должен сражаться на их стороне и гибнуть вместе с ними. Вместе с тем росла в нем ненависть к волкам и их отвратительной жестокости.
Сражение превращалось уже в беспорядочную страшную бойню; крик раздираемых живьем усиливался с каждой минутой. Обезумевшие от убийств стаи терзали людей, падающих от ран и изнеможения. Триумфальный вой разносился по полю боя вместе с хрустом ломаемых костей и хрипами умирающих.
Лишь двое смельчаков, чудом вырвавшись из волчьих клыков, добежали до повозок и, схватив топоры, дротики и вилы, защищались как львы, окруженные сворой волков, кидавшихся на них со всех сторон. Это неожиданное сопротивление и блеск железа, разящего без отдыха, еще больше злил нападающих. Вдобавок с деревьев полетели пули, бьющие все чаще и все более метко.