Бунт — страница 16 из 28

– Пойми, люди нам мешают. – Рекс просунул голову в избу. – Так что мы должны их уничтожать.

– Ты еще будешь молить нищих бродяг о куске хлеба, собачий ты царь.

– Почему ты не остался дома вместе с ослом? Вы были бы друг для друга отличной компанией.

– Правду говорят, что кто с сечкой поведется, того свиньи сожрут, – ответил парень жалобно.

– Заберись на дерево и посмотри, не жгут ли леса там, впереди. Оттуда разлетаются птицы и несет гарью, – приказал пес.

– Пошли ворон, пусть они посмотрят, – упирался Немой, все же выбираясь из постели.

– Быстрее, человеческое отродье, пока я добрый! – нетерпеливо прорычал Рекс.

Парень, словно белка, вскарабкался на самое высокое дерево, а так как зрение у него было как у ястреба и видел он на несколько миль вокруг, то Немой сразу же прокричал:

– Горит лес, огонь движется в нашу сторону, но до нас не дойдет, ему помешают широкие болота.

– Надо будет обойти стороной. Что там, за лесом?

– Все желтое – может, песок, а может, поля – и много холмов.

– Не проболтайся никому про этот огонь; стада пугаются всего подряд, а дорога наша еще далека.

– Когда отправляемся? – Немой спустился с дерева на землю.

– Журавли должны провести нас через горы, они могут появиться в любой момент.

– Через пару дней здесь все будет сожрано на корню. С дерева видно лишь затоптанные поля и грязь вместо воды в реках и прудах. До гор мы доберемся и без журавлей.

– Я побегу осмотреть пастбища. – И пес отправился в путь в окружении крупных овчарок.

А Немой свистом подозвал Кручека и пошел слоняться по городку, в котором они остановились. Белые дома, видневшиеся посреди садов, иногда двухэтажные, в окружении цветов, стояли пустые, без окон и дверей, здесь и там – с пробитыми стенами, поломанной утварью, изгаженные волками, псами и свиньями и совершенно разграбленные. От садов остались лишь поломанные стволы, а от огородов – голая, вытоптанная земля. Стаи испуганных голубей перелетали с места на место – по красным крышам и большим придорожным деревьям.

Немой, вооружившись найденным топором, принялся взламывать запертую кладовую, шкафы и погреб, где нашел столько самого разного пропитания, что хватило для целой своры, созванной Кручеком. Псы с особой охотой накинулись на хлеб и сало.

– Наскучило вам уже сырое мясо и горячая кровь! – подшучивал парень, примеряя найденные ботинки. Это были первые ботинки в его жизни – Немой погладил их, поцеловал и с радостно бьющимся сердцем натянул на ноги. Затем он нашел какую-то красную одежку, как раз по своему росту и фигуре, и, стянув с себя холщовые портки и рубаху, нарядился и присвистнул.

– Ты похож на барского щенка, – про-лаял Кручек, обнюхивая его со всех сторон.

– А что, я хуже, что ли! – надменно проквакал Немой, рассматривая себя в зеркале. – Ты ли это, Ублюдок? А может, это барчук Найденыш? А может, кто-то из господ Уродов? – припоминал он свои прозвища, кривляясь перед зеркалом, не в силах узнать себя в этом прекрасно одетом в красное человеке в новых ботинках. – А может, это Немой собственной персоной? – Он будто сверял свои движения с тем, что видел в зеркале.

– Ха-ха-ха! Обезьяна! Ха-ха-ха! – засмеялся кто-то, будто из зеркальных глубин.

Парень пнул зеркало так, что оно разлетелось на куски, но смех все не утихал. На шкафу сидел скворец – Немой со злостью бросился к нему, но птица выпорхнула в окно и уселась на высоком дереве, откуда продолжал литься ее вызывающий язвительный смех.

– Что такая скотина понимает! – засвистел Немой птичьим голосом, но скворец не дал себя обмануть.

Парень метнул в него камень и пошел осматривать остальные дома. Временами он даже вскрикивал от радости, находя в них такие вещи, какие раньше видывал лишь в усадьбе, да и то только через окно или в своих снах.

Он смотрел на все глазами, полными невыразимого счастья, валялся на диванах, катался по кроватям и коврам, вертелся перед зеркалами, примерял одежду, переодевался в женские платья, нежился в глубоких креслах, бил кулаками по клавишам и с огромным удовольствием топтался по грудам подушек, атласных тканей и белья. Насладившись вдоволь, он выбрал себе охотничий нож в ножнах с поясом, револьвер, уздечку для своего жеребца, теплую попону и самое ценное сокровище – великолепный хлыст, именно такой, каким ему не раз доставалось по спине от барчука. Нагруженный добычей, он уже возвращался к себе на квартиру, когда увидел за выбитой витриной какой-то лавочки лошадку-качалку. Она была большая, как теленок, сивая с красной упряжью, обтянутая настоящей конской шкурой. Парень смотрел на нее с замирающим сердцем, едва дыша, весь объятый восхищением и безмерной радостью. Наконец он вскочил на лошадку, цокал, трепал ее по шее, бил пятками в бока, лупил хлыстом и исступленно качался. Он будто обезумел, попеременно то кричал, то плакал, то смеялся. Ложился на лошадиную шею и прикрывал глаза: ему казалось, что он несется сломя голову, так что у лошади печень заходила и ветер засвистел в ушах. И летел он вперед без памяти, и все быстрее, и все неистовее.

Устав наконец от такой езды, Немой соскочил на землю, похлопал лошадку по спине и вдруг, будто придя в сознание, отступил и со стыдом подумал:

«Мать честная, какой же я дурак. У меня же есть настоящий жеребец!» – И, желая отомстить за собственную глупость, он разбил лошадку и выкинул ее в окно. Недовольный собой, парень вернулся в лавку и, поведя по ней глазами, затрепетал в священном страхе, словно внезапно оказался перед алтарем. В большом шкафу с зеркальными стеклами на полках сидели разодетые куклы самых разных размеров, белые и рыжие медвежата, лошадки, паяцы и барашки, а кроме того – огромное количество игрушечных сабель, ружей, бубнов, труб и тысячи диковин, которые он видел впервые в жизни. Немой крестился и тер глаза, не веря своему счастью. Он пожирал эти чудеса пылающим взглядом, затаив дыхание и опасаясь, что они могут вмиг рассеяться как туман; он смотрел, и от умиления и изумления слезы текли по его щекам.

– Боже мой, какие чудеса! – всхлипывал он сдавленным от невыразимой радости голосом.

В углу лавчонки в отдельном шкафчике сидела кукла размером с пятилетнего ребенка, брюнетка с голубыми глазами, матово-бледная, с кроваво-красными губами, гладким пробором и длинным, почти строгим и прелестным лицом. Она была одета в желто-красное платье и зеленые туфельки. Парень был готов поклясться, что кукла живая, и, подойдя к ней, что-то залепетал. Кукла улыбнулась! Его будто обдало кипятком, ужас схватил его за горло, и ему стало страшно. Немой отошел в сторону, а она следила за ним – волосы у него на голове встали дыбом, он не смел шевельнуться, не смел дышать, а его душа застыла в молитвенном смирении. Тут же он сам рухнул на колени и, сложив руки, стал молиться кукле с воплями восхищения и благоговения, бормоча что-то в неописуемом экстазе.

Появился Кручек, который залаял и попытался допрыгнуть до полки с куклой, стремясь схватить ее за платье.

– Ты на кого лаешь, скотина? – разъярился Немой, хватая его за шкирку. – На кого? – и так отходил его хлыстом, что пес с жалобным воем как ошпаренный вылетел из лавки.

– Это всего лишь глупый пес! И он лаял не со зла, о нет! – оправдывал парень друга и, придвинувшись ближе, невольно потянул куклу за руку.

– Мама! Мама! – защебетал детский голосок, и кукла протянула к нему руки.

Немой не помнил, как и когда он оказался на своей квартире, где как раз в это время Рекс совещался с Хромым и овчарками. Парень залез в постель, спрятал голову под перину и потихоньку приходил в себя, пытаясь оправиться от преследовавшего его смертельного страха.

На закате он рассказал Рексу о своем приключении.

– Она, должно быть, живая – говорила, протягивала руки, смотрела, – торжественно уверял пса парень.

– Как-то в усадьбе я укусил такую же за ногу, так из нее опилки посыпались.

– Только попробуй ее тронуть, я тебе брюхо вспорю, – пригрозил Немой, засверкав охотничьим ножом перед носом у пса.

– Убери свой зуб и не визжи! Журавли уже летят, орлы донесли об этом! – Рекс обнюхал парня. – У тебя новая шкура. Говорю же, она неживая, я ту еле-еле из пасти вытащил, так она еще и воняла.

– Что ты можешь знать о человеческих делах, – пролепетал Немой с презрением и отправился в постель, но не мог заснуть, думая о кукле и опасностях, которые могли ей грозить со стороны псов и волков, а особенно – со стороны Кручека, который из мести мог ее придушить.

Парень сорвался с постели, не зная, как поступить. Он выбежал из дому, стал смотреть на луну и прислушиваться. Наконец, когда стада стихли, так что лишь время от времени раздавалось сонное рычание или лай сторожевых псов, он достал свой охотничий нож и побежал к лавке.

Ночь была ясная, лунная и тихая. Кукла сидела так, как он ее оставил, неподвижная, с широко раскрытыми глазами, облитая серебристым лунным светом. Немой долго колебался, но, в конце концов поборов волнение, схватил ее на руки и прижал к сердцу. И тогда случилась вещь, от которой кровь застыла у него в жилах, – кукла обняла его ручками за шею, а из ее губ полились какие-то тихие волшебные звуки.

Парень присел у лавки и, несмотря на весь ужас, не выпускал ее из объятий. Прислушиваясь к ней, он даже немного успокоился. Ему казалось, что своим пчелиным жужжанием кукла пытается ему что-то сказать.

– Я не понимаю, что ты говоришь! – в отчаянии простонал Немой, прижимая разгоряченное лицо к ее груди.

Вновь брызнула сладостная упоительная мелодия, похожая на запах жасмина в теплую весеннюю ночь, звук лунного света или далекий отголосок крика души, рвущейся из тяжелых оков своего тела. И эта мелодия растеребила его сердце, будто забытый колокольный звон, да так, что оно застонало в тоске пробудившихся мечтаний.

– Мамочка! – из глубины его души вырвался окровавленный крик, истекающий страданием, а горькие обжигающие слезы защипали глаза. Завыли в нем проснувшиеся вдруг