огда настал день, бледное замерзшее солнце заискрилось в инее. Немой изумился, водя тревожным взглядом по побелевшей земле. Он совсем не думал о зиме и напрочь забыл о ее страшных клыках. Его сердце сжалось от глубокого беспокойства. Парень озабоченно почесал голову и после недолгих размышлений натянул на босые ноги ботинки, завернулся в попону, подпоясался шнурком, прижал к груди принцессу и поспешно отправился в дальнейший путь. Его подгоняли страх, усиливающийся холод и вихри, дующие с востока. К тому же его начал донимать голод. Птицы куда-то попрятались, а к рыбе по обмерзшим речным берегам подбираться стало тяжеловато. И замерзший, исхудавший и едва волочащий ноги Немой неутомимо шел, продолжая шептать на ухо принцессе какие-то новые выдуманные слова.
– Не бойся, я угадаю и расколдую тебя! – бормотал он. – Ты оживешь, явится вороной конь – и мы унесемся отсюда! Лишь бы только поскорее! – вздыхал парень в отчаянии, поскольку наступали холодные угрюмые дни, терзаемые бурями, так что он не раз прятался по темным норам, чтобы их переждать. Что с того, если наступающие ночи были еще хуже – темные, морозные, ветреные и будто бы наполненные стонами и ревом огромных стад, беснующихся в темноте. Волосы шевелились у него на голове, и он не спал от страха и холода, но на рассвете, когда все немного успокаивалось, превозмогая голод, холод и усталость, он продолжал идти с еще живой надеждой, что, может, сегодня, может, уже в следующую минуту он увидит где-нибудь печной дым человеческого жилища или хотя бы лес, который дал бы ему убежище. Но все напрасно: насколько хватало глаз, вокруг расстилалась необозримая страшная пустошь; степь, отмеченная пятнами кустарников и прорезанная полосой извилистой реки, впадающей, казалось, в это бледное небо, лежащее на краю горизонта зеленоватыми грудами облаков, будто растрескавшимися ледяными глыбами. Ужас этих пустых пространств, смертельного молчания и одиночества внезапно сдавил его горло таким страхом, что что-то внутри его надломилось, словно тоненький стебелек, и, разразившись отчаянным плачем, он завыл умоляюще:
– Господи, спаси! Я тебе из дерева выстругаю все Страсти Христовы, я тебе поющего дрозда в клетке перед алтарем повешу! Спаси меня, Господи! – рыдал парень, не переставая креститься. На следующий день ударил такой мороз, что земля зазвенела под ногами, река замерзла и трудно было дышать. Стих ветер, наступила зловещая тишина, прерываемая лишь глухими звуками трескающейся земли. Не было и речи о дальнейшей дороге: он лишь нашел то место, где река, глубоко врезаясь в берега, образовала болотистую запруду, поросшую камышами и кустарником.
«Незамерзающие прогалины и полыньи – сюда должны прилетать птицы!» – подумал Немой и ножом и ногтями вырыл себе под крутым берегом порядочных размеров нору, где мог укрыться. Он прикрыл ее ветками, выстелил листьями и, усадив в ней принцессу, зарылся поглубже в подстилку. Почувствовав приятное тепло, парень сонно забормотал, обращаясь к морозу:
– Поцелуй меня в одно место, здесь ты меня не достанешь, – и заснул, несмотря на терзающий голод.
А утром, завернувшись в сухой тростник, он засел в кустах и терпеливо ждал, хотя мороз и пробирал его до мозга костей. К счастью, его предположение оправдалось: вскоре после восхода солнца показались косяки диких уток, которые стали спокойно садиться на зеркало еще не замерзшей воды. Немой закрякал, словно старый селезень, предупреждающий молодняк об опасности. Испуганные птицы вновь начали подниматься в воздух, но бóльшая часть тут же попряталась в сухих травах. Парень набил их палкой и наловил руками столько, что едва донес добычу до своей норы.
– Вот будет у нас пир, а остатки на таком морозе не пропадут! – хвастался он перед принцессой, разводя рядом с норой большой костер.
Теперь он наедался досыта и отсыпался вдоволь, возвращая потерянные силы, но и все с бóльшим опасением думая о дальнейшем путешествии. Морозы усиливались с каждым днем, и иней толщиной в крупную градину покрывал степь пушистой шерстью, проминающейся под ногами. Постепенно замерзали болота, затягиваясь ледяным бельмом, замирали источники живительной влаги, и все реже прилетали птицы. В этой ужасной тишине помертвевшей земли восходы напоминали понурый блеск свечей на могилах. Сквозь густую спутанную мглу просачивались кровавые солнечные лучи, словно измученные взгляды умирающих глаз. Закаты обрушивались черным непрозрачным крепом. А ночи обращались фантастической сказкой – почти черное небо было усыпано серебристым звездным песком и играло миллиардами искр, мерцаний и тихих морозных ослепляющих молний: все превращалось в единое море бушующего света. Одной такой ночью где-то поблизости раздался чей-то зловещий вой.
«А может, это волки? – подумал Немой. – А может, это Хромой со своими собратьями? Тогда бы нам сподручнее было вернуться к стадам».
Он необычайно обрадовался и, жадно ловя приближающиеся звуки, несмотря на страшный холод, забрался на высокий берег, стремясь окинуть взглядом всю степь. И действительно, он вскоре заметил цепочку приближающихся к реке теней, а перед ними – огромного убегающего оленя, который, откинув рога за спину, несся из последних сил, все чаще спотыкаясь, пока, добежав до крутого берега, не остановился и не заблеял в отчаянии. Его уже догоняли, уже дикий победный вой звенел в воздухе, как вдруг олень скатился вниз и, достигнув большими прыжками болот, помчался со всех сил через заросли, проваливаясь тут и там, выбираясь и вновь отчаянно бросаясь вперед, пока не упал по брюхо в какую-то незамерзающую прогалину, и, прежде чем он успел из нее выкарабкаться, рассвирепевшая стая обрушилась на него. Завязалась отчаянная борьба. Олень вырвался из болота, защищался рогами, топтал насмерть, бежал, вновь проваливался, боролся до последнего, пока не упал, раздираемый заживо.
– Вот сволочи, ну подождите! – забормотал взволнованный Немой и выстрелил в клубящуюся кучу. Воздух задрожал от огненной вспышки и громового грохота. Стая бросилась наутек. Парень выстрелил им вслед еще пару раз и с оружием в руках кинулся к оленю. Тот был уже мертв и лежал с вырванными боками и перегрызенным горлом, но тут же барахтались и несколько волков, запутавшихся в собственных выпущенных кишках.
– Мне тут тоже кое-что полагается, – решил парень и, не обращая внимания на стоны умирающих, вырезал из оленя большой кусок мяса. Едва Немой успел спрятать его в норе, как заметил возвращающихся волков. Их притягивал голод и запах свежей крови. Они сожрали остатки оленя, сожрали раненых и дохлых товарищей, так что кости трещали в их мощных пастях. Вылизали даже залитый кровью снег и, закончив пир, стали принюхиваться к следам Немого. Тогда, чтобы их отпугнуть, парень провыл сигнал тревоги так хорошо, как только умел. Волки остановились, повели ушами, но через минуту, по-видимому не поддавшись обману, вновь осторожно двинулись в гору. Все приближаясь, они закишели в кустах страшной массой.
Парня бросило в жар, его сердце затрепетало.
«Это не Хромой с товарищами! Эти разорвут меня, как зайца!» – Он оглянулся в поисках помощи и вдруг лихорадочно принялся сваливать в кучу заготовленные запасы веток, камыша и сухой травы, а когда волки подползли так близко, что он почувствовал их мерзкий смрад и заметил в кустах мерцающие, словно светлячки, глаза, то высек огонь и зажег костер.
Стая, испуганная высоко возносящимся пламенем, убежала в степь.
– Завтра они обязательно вернутся, – заверил Немой принцессу, не прекращая поддерживать огонь. – Раз уж они сюда один раз пришли, тяжело будет от них отделаться. – Он был сильно обеспокоен. – Мы должны остаться, бежать некуда. – Парень вытер пот с лица. – Ночи напролет будем защищаться огнем. А как уйдем отсюда – так если не замерзнем, то передушат нас, как ягнят. Что тут поделаешь?
Ужас заглянул в его бесстрашные глаза. Силы покинули Немого, и он почувствовал себя беззащитным ребенком, оставленным на произвол судьбы. Парень заплакал громко, как тогда, когда его несправедливо побила кухарка. Вспомнился ему далекий дом, теплая кухня, горшки с варевом на печке, источающие приятные запахи… Плач пробирал его все глубже, и дикая жалость сжимала сердце. Он горько упрекал себя. Зачем он водился со зверьем? Даже в свинарнике ему было лучше, чем сейчас. Здесь он пропадет ни за что. Не съедят его волки – так одолеет мороз. Никто его не пожалеет! И, заплаканный и удрученный своим горем, Немой на рассвете зарылся в подстилку и заснул каменным сном. Его разбудил поздно наступивший день и такой мороз, какого еще не было. Его веки обледенели, тело закоченело, он сам едва дышал. Насилу парень разжег огонь и, немного поев, принялся собирать дрова на следующую ночь. Дело шло у него с неимоверным трудом, он спотыкался, мысли его путались. То его пробивал пот и сжигала лихорадка, то вновь охватывал такой озноб, что даже у костра Немой не мог от него избавиться. А под конец дня, на самом закате, он почувствовал себя настолько смертельно уставшим и сонным, что, несмотря на осознание опасности, выстлал свое лежбище перьями убитых птиц и, свернувшись клубком, задремал.
Глубокой ночью его разбудили вой и лай. Волки боролись между собой за объедки оленьих костей и, съев то, что еще оставалось, потянулись к норе. Их отпугнул огонь, но они так и бродили вокруг до самого утра, воя от голода и ярости.
Парень бодрствовал, постоянно поддерживая огонь, хоть ему и было очень тяжело – он чувствовал себя слабым и крайне уставшим. Временами, будто теряя сознание, он не понимал, где находится и что с ним происходит. То он вновь становился безучастным ко всему и даже не обращал внимания на вой волков и их подозрительные перебежки. Немому даже не пришлась по вкусу свежеподжаренная оленина, и он с отвращением выбросил ее. С большим облегчением он встретил день и забрался в свою нору, но заснуть никак не мог – его мучила неутолимая жажда. Парень пил воду, глотал морозный иней – и ничего ему не помогало. Целый день он пробродил, не зная, куда деваться, его томила тоска, так что он машинально собирал запасы камышей и веток, а потом ощипывал пойманных птиц. Парень вздыхал все более тяжко, выбегал в степь и сквозь замерзающие слезы искал глазами хоть какое-то человеческое существо. Одиночество стало ему в тягость, и тоска, будто змея, страшными извивами оплела его сердце. Из глубин забвения стали выползать воспоминания. Они казались парню чудесной сказкой, приснившейся ему когда-то, может, века назад. Боже мой, как бы он хотел снова забиться в темный угол за печкой зимним вечером, когда усадебная кухня наполнялась людьми и говором. И пусть бы он получил по лбу поленом за то, что дразнил псов. Ведь потом он получит от кухарки какую-нибудь кость, горячее молоко, а может, и хлеб с маслом. Господи, а сколько там было смеху, перешучиваний, веселья, а какие сказки рассказывала свинарка! А когда дворовые девки усаживались за пряжу и заглядывала к ним барыня, то конца не было самым разным историям, от которых в ужас бросало и волосы на голове становились дыбом. О зачарованных принцессах, драконах и королевичах.