– Где солнце? Где день? Где? – шелестели горькие причитания.
Сегодня журавли не пропели им своей обычной утренней песни.
Они тащились с опущенными головами, останавливаясь по любому поводу и обгрызая горькие листья каких-то кустарников. Толстый слой инея трещал под ногами, здесь и там они оступались на тонких ледяных корках, словно ножами ранивших их ноги. И притом тащились на ощупь в непроглядном сумраке, сталкиваясь между собой и спотыкаясь о какие-то камни, деревья и друг о друга, так что раз за разом раздавались проклятия и вспыхивали драки.
– Ноги переломаем! Куда нас гонят? А на полях всегда было так ровно! – стонали стада.
Понукания не помогали: они шли все неохотнее, боязливее и безучастнее. Целые отряды покидали строй и, оставаясь в тылу, будто колоды, валились на землю. Другие резко останавливались, боясь двинуться с места и ревя во весь голос. Однако волчьи клыки и когти с трудом, но все же помогали держать стадо в куче и вести его вперед. Но все связи внутри его уже распадались, и животных станови-лось все тяжелее принуждать к какому-никакому послушанию. Ведь это путешествие превращалось в неописуемое мучение. Не стало ни дней, ни ночей, ни четко различимого времени суток, так что всех охватывало растущее смятение. Стада засыпали, когда им хотелось, и вставали, когда им хотелось. Отдыхали они все чаще и все дольше, а доев даже мох и скудные лишайники, утолив жажду инеем, они отправлялись дальше трагическим шагом приговоренных. Целые отряды предпочитали оставаться и подыхать на месте, чем страдать дальше. В них гасли последние надежды, и добивала их эта смертельно монотонная, не отступающая ни на миг серость. Время при этом тянулось необыкновенно долго, и эта вынужденная слепота доводила их до крайности. Они теряли даже давние инстинкты. Мало кто уже чувствовал наступающую ночь или начинавшийся день. Они шли и шли без конца, не понимая, проходят ли в этом путешествии дни, недели или годы! Казалось, что они бредут целую вечность и все-гда будут плестись в этой серой безразмерной могиле, голодные, смертельно уставшие, полуслепые, еще не мертвые, но отданные на растерзание жестокой медленной смерти. А день спасения все не наступал, и не промелькнул ни один проблеск избавления, ни один. Страдания усиливались с каждым днем, и всех охватывала такая безнадежность, что стихали сетования, прекращались жалобы, не хватало сил на протесты, и они брели, подобные бесчисленным хороводам сонных безразличных призраков, из груди которых лишь изредка выплескивался в невидимое небо какой-нибудь одинокий ужасающий рев отчаяния.
Наконец Хромой отправился на разведку. Его долго не было, и вернулся он с потухшими глазами.
– Я не видел солнца. Его нет нигде, нигде, нигде, – горько скулил волк. – Я был на востоке, искал его на западе и в южную сторону шел через туманы, и везде стоит одна и та же ужасная непроницаемая ночь. Ни одного лучика! – в отчаянии рассказывал Хромой.
Затем Рекс отправился в дорогу на своем вороном жеребце, словно вихрь, снося все на своем пути. И тоже вернулся ни с чем. Кровавая пена стекала по его клыкам, а взгляд был угрюмым. На глазах у овчарок он спрыгнул на землю и долгое время лишь тяжело дышал от усталости. Весть о его вылазке молнией разнеслась по стадам, и вскоре его окружила нетерпеливая толпа, жаждущая хотя бы надежды.
– На много маршей вокруг ночь застилает дорогу. – Пес не хотел и боялся раскрыть всю правду. – Я встретил журавлей… Они пели, что через пару дней станет светлее… они видели солнце… оно возвращается на землю… Не бойтесь… Осталось выдержать еще пару дней! Терпения… Отваги… – торжественно лопотал Рекс.
– После дождичка в четверг! – проворчал кто-то, недовольный таким сообщением.
– Только человек мог бы нас вызволить из этой ловушки, – раздался дерзкий рев.
– Молчать! Кто повторит это имя – погибнет на месте! – разъярился Рекс, оскаливая клыки.
– Правильно, – подтвердил Хромой, – а мы тем временем погибаем, на стадах остались лишь кожа да кости…
– Вот что тебя беспокоит, – послышался насмешливый лай. – Жирного мяса тебе не хватает!
– Убогие мешки с высохшими костями без капельки мозга!
– Волки брюхом землю подметают, а еще жалуются, – лаяли псы.
– И вы не травой питаетесь! Мечтаете об объедках со стола, о помойках…
– Чтоб у тебя язык отсох! Мы вынуждены питаться падалью и чем попало. Мы никого не убиваем!
– Мы вам объедки есть не запрещаем… Можете пользоваться….
– Мерзавец смердящий! Лучше голодная смерть, чем объедки, от них на полдня дороги вашим духом несет. Может, для лис да стервятников и сгодится!
– Ни псы, ни волки что-то не спешат закончить это путешествие.
– Живут за счет нас! – слышались со всех сторон голоса.
– Где солнце? – вырвался грозный рев сразу из нескольких глоток. – Веди нас! Мы по горло сыты этими скитаниями! Нам холодно, темно, голодно и страшно. Спаси нас, иначе мы погибнем! Верни нам день!
Рекс, опасаясь худшего, вскочил на жеребца и, окруженный тройным рядом волчих и песьих клыков, стал продираться через взволнованную толпу, пытаясь ее успокоить.
– Уже близится то время, – громко лаял он. – Солнце ждет нас за туманами! И засветит нам в глаза прежде, чем мы успеем дважды остановиться на привал. Оно согреет нас и вновь покажет чудеса этого мира…
– Покуда солнце взойдет, роса очи выест…
– Эта ночь пожрет нас всех до одного… Где ж этот рай? Ты обещал! Веди нас туда!
– Он впереди! Скоро мы будем там… Награда ждет настойчивых и отважных… Погибнут лишь сомневающиеся и малодушные. Те, кто терпеливо выдержат все испытания, будут достойны счастья…
– Дай нам есть! Дай нам пить! Дай укрыться! Мы подыхаем!
– Держитесь! – завыл пес изо всех сил. – Вскоре кончатся ваши невзгоды! И запомните, что все наши несчастья – от человеческой подлости. Это люди утопили нас в туманах, это они заслонили нам солнце, это они морят нас голодом и обжигают холодом. Они мстят нам. Они хотят нас сломить и заставить вернуться. Хотят нас поработить и муками голода и ночи загнать под кнут и ярмо. В любую минуту они могут появиться среди нас, дабы искушать слабых и сомневающихся. Смерть коварным тиранам! Они будут соблазнять вас пропитанием и добротой. Не верьте этим гнусным гадам – они будут пить из вас кровь, как пили раньше. За жалкую пищу вновь превратят вас в рабов. Не давайтесь! Закончилось их господство. Держитесь! Не продавайте свободу, купленную кровью! Вы выстоите – и вновь вашими будут полные амбары и стога, все поля и луга! И солнце будет ваше, и тепло, и освежающие источники. У вас будет и приятная тень, и спасение от непогоды, и мягкие подстилки! И никакого принуждения, никакой трудовой и кровной дани, никаких долгов, даже долга благодарности. Товарищи, друзья, братья, я свидетельствую со всей уверенностью: приближаются дни бесконечного блаженства. Я уже вижу их, уже чувствую их, они уже за этими туманами. Вы видите то бледное зарево там, на востоке, – это священные гонцы близкого дня возглашают рассветную пору… – выл Рекс со львиной силой, и отвечал ему рев, подобный радостному весеннему грому. Затем они стали укладываться на отдых, голодные, но полные доверия и надежды.
– Набрехал ты, как жидовская шавка, – проворчал Хромой, укладываясь рядом с псом. – Для этого быдла сойдет, но я требую правды. Я должен знать! Признаюсь, обжираемся мы сейчас неплохо. Некоторые из наших брюхо себе отпустили. Но мне тут все уже опротивело… Я должен думать о себе. Ваш бунт может для нас плохо кончиться. Я и обглоданной кости не дам за то, что вы завтра не повернете назад. Вы не можете жить на свободе. Люди будут встречать вас самыми лучшими кормами, а нас – пулями. А если это тупое быдло, доведенное голодом до безумия, возьмет своих вождей на рога и копыта! Не люблю давки! Это слишком большой позор, если сын моего отца будет растерзан этими рылами! Очень многое нас разделяет. Мы веками были свободными и свободными останемся. А вам тяжело без кнута, хлева, цепи и полной миски. Во имя чего ты поднял стада на бунт? Чтобы они жрали, вылеживались, плодились, жили без забот и подыхали от обжорства. Такие идеалы не для нас! Наша стихия – борьба, хитрость, победа и свободная игра жизни! Даже смерти мы не сдаемся добровольно, – говорил Хромой с удивительной откровенностью. – Это правда, что день скоро вернется? – неожиданно спросил он.
– Вернется, – клацал зубами Рекс, взволнованный волчьей искренностью. – Эту новость принесли журавли.
– Мне ничего не известно о вашей встрече.
– Ты следишь за мной, вшивый мешок! – яростно взвился пес.
– Дозорные отправились за тобой как обычно. Ты этого не запрещал. – Волк немного отодвинулся.
– Не нужна мне ваша забота! Среди друзей мне ничего не угрожает.
– Это правда, но все же копыто брата, рога друга, верное рыло могут невзначай задеть твои бока, такое ведь бывает и меж друзьями, – в голосе Хромого прозвучала издевка.
– Они преданы мне. Ведь я их вывел из дома неволи. Я – их вождь и брат.
– И именно поэтому безопаснее будет держаться от них на некотором расстоянии! И они не должны об этом знать!
– Ты не понимаешь нашей связи. Ты признаешь лишь насилие и убийство! И разбойничьи штучки…
– Я не люблю, когда пустой лай выдают за мудрые речи. Ты считаешь себя самым умным. Ты получал от людей побои, но не получил от них разума. Ты отравлен гордыней. Никогда ты не будешь свободным и не поймешь, что значит свобода. Что у тебя общего со стадом? Ненависть к общим хозяевам – и вместо того, чтобы схватить их за горло, напиться их крови и клыками вершить свою месть, ты поднял на бунт против них этот покорный сброд и сам оказался на службе у тупого быдла! Ты оскотинился, пес! А если у тебя нет никаких скрытых целей, лишь их счастье и благо, то ты в сотни раз глупее, если думаешь, что из них получится создать свободный народ. А может, ты почуял власть? Не понимаю, что за счастье управлять баранами! Короче: зачем существуют все эти рога, копыта, рыла и как это там называется? Чтобы нам было что есть. Мы – по-настоящему свободные, единственные хозяева и повелители лесов и полей! Лишь человек сильнее нас, но ты и этого уже не понимаешь…