– Служи хозяину верой и правдой, а он тебе за это… устроит! – услышал Рекс над собой голос садовника и жалобно заскулил, бросившись ему в ноги.
– Не бойся! И за что это на тебя свалилось! Гоняют тебя, как бешеного пса! А ты мне штаны порвал, видишь? А я ведь всего лишь на попугая хотел поближе посмотреть! – Садовник присел перед Рексом, добродушно его поглаживая. Тот доверительно положил голову ему на колени.
– Видишь, глупый, как тебе отплатили за службу. Нет барина – так и прочь со двора. А ты всегда на меня ворчал, не давал мне подойти к усадьбе! А кто тебе голубя дал? А кто тебе воронят подкинул под елями? – перечислял садовник. Но ворота все же отворил. – Береги себя, чтобы барыня тебя не поймала!
Рекс ринулся в поля искать своего друга. Немой пас гусей на опушке у леса. Он сидел, опустив ноги в ручей, и поигрывал на дудочке. Стадо белых хохлатых гусей копалось на берегу речки, полной белесых пескариков и плотвы. Ивы давали желанную тень, лес бормотал, птицы пели, а солнце пригревало так, что сладостная сонливость пробирала до костей.
Немой уже все знал – ему разболтали сороки.
– И что теперь? Кабы ты еще был здоров! – заботливо беспокоился парень.
– Я силен! Разве я не справился с экономом?
– Он всех здесь замучил. Понесли его в хату, на своих двоих стоять не мог.
– Это только начало… – ожесточенно проворчал пес.
– На болотах, где барин стрелял тетеревов, есть избушка, ты мог бы укрыться там! И эконом туда не доберется, топи там глубокие, а мостки все сгнили…
– Там такие мухи, что никому от них спасу нет. Я в тех местах с барином на уток охотился.
– А в старой хижине угольщиков в лесу? Никто о ней не знает, правда, там часто прячется Хромой со своей стаей…
– Хромой! Это я ему голень справил, когда он на моего хозяина кинулся… этот мне не страшен… с сукой и ее щенками дело будет потруднее…
– Прячься на болотах, другого выхода нет, там столько птиц, что и с пропитанием трудностей не будет. А в клевере я зайчат видел…
– А может, службу где поискать? – неожиданно вставил Рекс.
– В деревнях сейчас недостаток, не кинут тебе даже гнилой картошки, а еще затравят или живодеру сдадут! Немцы в своей колонии тебя примут, они в господских псах разбираются, потом продадут в город, а не сумеют продать – откормят и съедят. Такое в усадьбе рассказывали. Эти свиньи в еде непривередливые. Хуже всего, что эконом тебе не простит, да и барыня так не оставит. Будут за тобой охотиться…
– Будут, будут!.. – проворчал пес равнодушно и, улегшись у воды, заснул.
Немой, раздевшись догола, пошел ловить раков.
«Принесу кухарке связку, тогда подобреет», – думал он, запуская руки во влажные корни ольх, в глубокие норы под берегом и под камни, лежащие на дне ручья. Ловил он ловко, не теряя из виду ворон, которые, спустившись тихонько из леса к воде, будто бы на водопой, постепенно приближались к гусятам, бродящим по мелководью.
– Эй, захотелось вам деликатесов! – крикнул Немой и бросил горсть грязи так, что вороны несолоно хлебавши полетели низко над полями, высматривая гнезда. А как только солнце стало клониться к закату и повеяло холодом, Немой начал сгонять гусей в стаю.
– Рекс, там под ивой – мои покои, – указал он на старое развесистое дерево, высящееся над водой будто на скрюченных пальцах, между которыми чернела дыра, выстеленная тростником. – Надежный ночлег! – добавил парень, собираясь на двор.
Пес остался один, не зная, что делать. Все же победила привычка, и он пустился прямиком к дороге, ведущей в усадьбу. Словно в предостережение ему мимо проехала пролетка, запряженная сивыми лошадьми: барыня ехала с дочерьми, а барчук с козел подсекал лошадей кнутом. Пес проводил ее озлобленным взглядом, клацая клыками, а потом, обогнув парк через поля, добрался до двора, до разворошенного стога, и притаился там. Он почувствовал себя как перед закрытыми райскими вратами. Его сжирала тоска, и нет-нет да порывался он выскочить на двор, но страх стискивал его словно петля, так что Рекс терзался, боролся с собой и тихо лежал на месте.
Солнце уже заходило. Мир был залит золотом и пурпуром, наступила оглушительная тишина. Вдруг с пастбищ двинулись стада, а с полей – люди. Над широкой дорогой встала полоса золотистой пыли, из которой доносился тоскливый рев коров, глухой ропот натруженных волов, ржание коней, свист кнутов, сухие удары палок и крепкие ругательства. С визгом пролетело стадо свиней, распихивая всех по дороге. Земля загудела под копытами несущихся жеребцов. Возы волочились медленно, грохоча на камнях. За ними стада овец, расталкивая друг друга и глупо блея, спешили, подгоняемые псами. А в конце тянулся молодняк, брыкаясь, своевольничая и залезая по дороге в рожь, за что был нещадно бит пастушьими кнутами.
Схлынули, всё; закат будто осыпал мир угасающими искрами, двор затихал, люди расходились, в хатах загорались огоньки, спущенные с цепей псы сходили с ума от радости. Тогда Рекс, не в силах удержаться, прополз на двор; миновал хлева, почуяв запах парного молока, миновал конюшни, обошел стороной свинарники и затаился в зарослях напротив кухни. Оттуда доносились такие запахи, что голод скручивал ему внутренности. Немой сидел на пороге с миской, зажатой меж колен, окруженный целой сворой цепных псов. Время от времени через приоткрытую дверь доносился голос кухарки.
Вдруг послышался скрип гравия на подъездной дорожке, и раздалось лошадиное фырканье.
– Барыня! Ну, мне здесь делать нечего! – Немой пролетел знакомой дорожкой мимо курятника в парк и задел Рыжего, который тихонько подбирался к наседкам. Лис пустился наутек, предупреждая коротким лаем ночных хищников. Тут же мелькнули белые подбрюшья ласок, удирающих за деревья; хорек пробежал по балкам сарая, а куница с цыпленком в зубах сиганула на крышу. Заухали совы, и начался такой переполох, что появившийся черный кот посетовал с горьким упреком:
– Испортил всю охоту, этой ночью уже ничего не поймаешь…
Рекс, грозно рявкнув, блеснул глазами и втиснулся под обвисшие ветви елей, потому как усадьба была ярко освещена, и через открытые на террасу двери лилась полоса света, в которой искрился и подрагивал водяной сноп.
Через некоторое время погасли окна, и парк бурно заиграл, занесся соловьиными трелями. Рекс, словно тень, прополз на террасу. Зазвенела цепочка, и попугай спикировал к нему. Их приглушенный горячий шепот утонул в птичьих руладах и напевах ночи. Пес жаловался на свое безнадежное положение и прощался с попугаем навсегда. Он собирался отправиться в скитания, на погибель в чужой враждебный мир. Рекс жалобно скулил, и сердце его наполнялось мукой, страхом и отчаянием! Попугай рыдал над ним, обмахивая перьями его воспаленные глаза и, тронутый недолей друга, вспоминал свою далекую родину. Попугай заколыхался на жердочке и, время от времени хлопая серо-розовыми крыльями, запел подавленными возгласами песнь из безладных тоскливых горячечных восклицаний.
– Родина моя! Зеленые леса без конца и без края. Гирлянды цветов меж деревьями, твердые кокосовые орехи и сладкие плоды манго! Верхушки пальм, растрепанные огненными вихрями, и сапфировые небеса над далеким морем!
Родина моя! Священные дни песен, радости, веселья!
О белые, слепящие жаром полдни, залитые потоками солнца, такие убаюкивающие!
О зарева кровавых закатов, когда лес погружается в ужас.
О ночи, пропитанные шипением ползающих, смертными стонами и победным ревом!
Рио-Негро! Как блещут твои благоухающие воды розовым утром!
Огромное лучезарное солнце поднимается из пучины – раздается радостный крик счастья, цветы и земля источают ароматы, поет каждое существо. Смех в зарослях, погони по ветвям, счастье и радость охватывают тебя! Крылья сами несут на верхушки пальм, в синеву, в солнце! Лететь с ветром наперегонки, хлопать крыльями, нежиться в возду-хе, кричать от наслаждения и лететь, лететь, лететь!
Над прозрачной водой, где в зарослях ила притаился хищник, качается ветка бамбука, перистая и зеленая, солнце звенит на листьях и сыпется золотым песком в воду, в вечной тени что-то постоянно кишит, а там, в тихих закатах, раздается страшный рев и плачет раздираемая газель.
Потерянная моя родина! Желанный рай. Свобода!
Попугай замолчал и, будто подавляя отчаяние, спрятал голову под крыло.
Шла ночь, пели соловьи, филин заухал, и жалобно закричали павлины на деревьях.
– Несчастный! – вновь застонал попугай, – я увидел гору, плывущую серединой реки, а на ней – засохшие деревья; я вспорхнул к ним, и тут меня схватили какие-то черные страшные когти! И с тех пор тянутся мои годы позора и бесконечной неволи! Бесконечной! – Он долго рыдал, потом начал хлопать крыльями, метаться, крича отчаянно:
– Освободи меня! Разорви мои цепи! На свободу! Рви кандалы! Рви! Ломай!
Пес бросился на обруч так, что тот рухнул с грохотом, и Рекс с яростью начал рвать цепь, грызть, терзать когтями, бить о землю – но все напрасно.
Попугай будто лишился рассудка – разражался то смехом, то плачем, то ругательствами. Проснулся весь дом: кто-то бежал с фонарем через комнаты, кто-то приближался со стороны кухни, а сторожевая собака свирепо кинулась на Рекса. Тот отбросил ее мощным ударом лапы так, что шавка убежала, поджав хвост и поскуливая, а Рекс, показав людям клыки, медленно удалился в сторону парка и на его краю, в стоящей на холме китайской беседке, решил провести остаток ночи. Но несколько раз он все же подползал к усадьбе, и до него доносились сумасшедшие крики друга, бившегося о прутья клетки.
До рассвета мерещились псу рассказы птицы. Будто просыпалась в нем тоска по тем далеким странам, свободным от человеческой деспотии. Рекс тихонько рычал и бил хвостом, и казалось ему, что ползет он туда, где рыдает раздираемая газель.
Ночь опустилась темная, жаркая и тихая. В небесных глубинах разгорались звезды. Деревья нежились в сонном оцепенении. Луга за парком под пуховыми туманами белели, будто овечье руно. Любовным упоением было наполнено пение птиц. Ароматы лип невыразимым блаженством витали в тени. Временами от колосьев веяло тяжелыми кадилами да из бора доносился смоляной чад. Земля погрузилась в спокойный отдых, до завтрашнего дня было еще далеко. Только Рекс, не доверявший этой маске ночи, дремал с мордой, прижатой к земле, и вместе с тем оставался настороже, готовый в каждую минуту к отпору и борьбе. И хотя он и был подавлен своими горестями, но при этом прекрасно знал, что происходит вокруг.