Когда Рекс закончил говорить, ответом ему были слезы, текущие из гноящихся глаз, и грустное ржание, похожее на душераздирающие рыдания.
– Уже поздно! Нет для нас спасения, нет даже надежды! Не сегодня, так завтра растащат нас волки и заклюют вороны! Будь проклята такая жизнь!
Но в конюшнях крестьян побогаче пес находил и немногих старых барских лошадей, в которых говорила благородная кровь, которые позволяли увлечь себя надеждами: память о давней жизни оживляла их залежавшиеся кости, а привкус свободы был слаще овса.
– Веди! Веди! – неистово ржали они и, гордо поднимая измученные головы, ловили ноздрями дуновения ветра.
– Я помню этот просторный мир, – ржал старый сивый жеребец. – Я переплывал моря! Я копытами рыл землю! С ветрами бегал наперегонки! Меня не страшил грохот пушек, не пугали ни пули, ни блестящие острия копий! Пусть труба даст сигнал! Я готов к бою! С дороги! Разнесем врагов своими копытами! – и, несмотря на одышку и старость, рвался вперед, на свободу.
Были и другие, отслужившие в усадьбах, дворцах и городах, те, кого судьба бросила на самое дно нужды и страдания; попадались скакуны, распроданные разорившимися хозяевами и провалившиеся вместе с ними в пропасть: был здесь и какой-то чистый охромевший англичанин с опухшими суставами, который многие годы ходил в топчаке, так что теперь уже не мог ходить прямо, а все время заворачивал – он как будто совсем обезумел, услышав призывы Рекса.
– Загонщики играют! Оп! Оп! Вперед! Поднять коней! Галопом! – дико ржал англичанин, пустившись в галоп по тесной конюшне, натыкаясь на корыта и стены. Он отводил полинявший хвост, выгибал спину и, потряхивая гривой, продолжал скакать по кругу.
Рекс сбежал от него как от сумасшедшего и в какой-то очередной конюшне наткнулся на обыкновенных крестьянских кляч. Они были сильными и здоровыми, привычными к труду и кнуту, хитрыми и в меру ленивыми, готовые в случае нужды питаться и содранной с крыши соломой. Они слушали его терпеливо, при этом тщательно обнюхивая.
– А что нам будет с этой собачьей свободы? – задали они вполне трезвый вопрос.
С упоением он расписал перед ними чудесные картины будущего счастья.
– Даром и горсти сечки нигде не получишь!
– И человек обещает: пашите, лошадки, как закончим – получите по лукошку овса.
– Обжоры, хамы! Фомы неверующие! – кипятился разозленный и расстроенный Рекс.
– Спокойно! Это только глупые жеребята с задранными хвостами несутся куда глаза глядят! Известное дело, человек – это негодяй, тиран и убийца. Кнут, боль, тяжелый труд и худой корм. Но кто нас будет кормить на свободе?
– Все стога будут вашими! Весь клевер ваш! Все зерно ваше!
– И нам уже не раз так казалось, а заканчивалось все очень плохо – кнутами.
– Ну и оставайтесь с человеком, когда все его покинут, – будет ему над кем издеваться! Даст он вам такого овса, что все зубы растеряете.
Клячи были хитрыми и осторожными, но неглупыми, так что пообещали прийти на зов.
Рекс возвращался к своим руинам, заходя по дороге там и сям, чтобы напомнить о времени и месте сборища, когда встретил огромное стадо свиней, пасущееся в принадлежавшем усадьбе клеверном поле. По привычке он сначала разозлился на вредителей, но, остыв, заговорил о своем.
Свиньи во главе с матками сбежались к нему, окружив пса своими рылами, вперили в него серые умные глаза. Время от времени они похрюкивали и, переступая с ноги на ногу, подходили все ближе, так что ему стало дурно от их зловония и тревожно при виде рыл, сверкающих белыми клыками.
– Чего же он хочет? – решительно прервал его старый огромный боров. – Нет у тебя костей, нечего тебе грызть – так ты прибе-жал нас на бунт подбивать? Чего же тебе так плохо у человека? Брюхо себе отожрал; отлеживаешься сколько влезет, целыми дня-ми бегаешь за суками, куда тебе захочется. Чего тебе еще надо-то?
– Счастья и свободы для всех угнетенных! – с пафосом проскулил Рекс.
– И так брешет пес! – возмутился боров. – Пес, который по приказу человека всех сгрызет, порвет и прогонит! Хуже, чем его хозяин. Он точно снюхался с волками и хочет себе из нас мясную кладовую устроить! Знаем мы таких благодетелей! Мне кто-то из ваших хвост оторвал и двух поросят загрыз. Я-то ему кишки повыпустил. Ты за своими тоже следи и на свободу дураков зови, а от свиней пошел прочь! Умник, а не понимает, что на свиньях держится вся правда мира, его спокойствие, порядок и разумный прогресс. А человек – хозяин, всему голова! Он думает, трудится и заботится, чтобы нам всем было что жрать, чтобы мы жили. Ты своим умом нас всех только погубишь. Мир устроен мудро, каждый должен быть на своем месте и делать то, что ему человек прикажет.
– Вас-то он всего лишь сожрет, а другие всю жизнь страдают и страшно мучаются.
– Молчи, а то я тебе кишки выпущу, и запомни, что при матках о смерти не говорят. Это наша тайна! Добровольная жертва, которую мы приносим за существование всего нашего рода. Уходи отсюда поскорее и впредь обходи нас стороной, песий недоумок.
– Матки, подсвинки, поросята и вы, мужи рода! – завыл вдруг Рекс.
Издевательский гогот заглушил его патетический лай.
– Бесхозный пес, бродяга, вор.
– Твоя свобода обгрызенной кости не стоит.
– Вот подлец – кусает руку, которая его кормит.
– Хочет нас выгнать из свинарников и отдать на съедение волкам!
– Дурак, с человеком воевать собрался! – повизгивала рассерженная толпа, подталкивая пса рылами и угрожающе тесня его. Рекс понял, что если хоть как-то им воспротивится, то его затопчут и разорвут на клочки. Так что он, совладав с собой, стал притворяться сонным, начал кивать головой, отгонять хвостом мух и, наконец, растянулся на земле во всю свою длину.
Наконец свиньи оставили его в покое, а так как полуденное солнце сильно припекало, то они расползлись по бороздам и рвам в поисках прохлады для своего жирного брюха.
«Слишком много свиней на этом свете! – думал Рекс, вырвавшись из их окружения. – Тяжело же им поднимать свои рыла к солнцу!» – заметил он с грустью, пробираясь к своему обиталищу. Пес не беспокоился по поводу произошедшего, будучи уверенным, что большинство пойдет за ним. Ведь идея уже проникла в массы и распространялась, как пожар. Извечные страдания подготовили их сердца к полной вере и слепому послушанию тому, кто рассказывал о земле обетованной. А к вдохновляющей идее добавлялась и твердая уверенность, что жизнь на свободе – это бесконечные годы, полные еды, размножения и отдыха. Рексу рассказывали, что порой уже разгорались споры о том, кто какие поля бу-дет объедать. Он снисходительно выслушивал такие донесения.
– Уже им не терпится, надо отправляться как можно скорее, – рассуждал пес.
После сцены со свиньями две крупные овчарки не отходили от него ни на шаг.
А потом присоединилась к ним целая свора одичалых одиночек и бесхозных бродяг, и, чтобы прокормить пришельцев, Рекс вынужден был отправляться в леса и немилосердно их опустошать. При этом он припоминал о своих старых обидах, мстительно вызывая на бой весь лесной народ. Конечно, никто не принял его вызова, даже кабаны не желали связываться с обнаглевшими разбойниками. Хищники же предусмотрительно отступали, кружили вокруг них и незаметно заманивали все дальше. Одновременно вся пуща становилась добычей захватчиков.
Иногда целыми днями в лесах раздавался дикий лай, вызывающий смертельную панику и ужас. Остервенелая орда убивала без пощады и необходимости. Рев раздираемых косуль и оленей слышался то тут, то там. Кто только мог, прятался или бежал в самую дикую чащу. Пуща замирала в тревоге, даже птицы побаивались петь, и лишь по ночам, под покровом темноты, здесь кипели жалобы и причитания. Особенно зловеще ухали филины.
– Смерть кругом! Горе! Горе! Горе!
– Гибнет свобода! Гибнет пуща! Гибнет мир! Горе! – раздавались испуганные рыдания.
А волки где-то в непроглядной чаще выли протяжно и уходили все дальше, так что псы, охваченные боевой яростью и еще не насытившиеся убийствами, кровью и славой, шли на вой, желая встретиться и поквитаться с ними.
– Бегут как зайцы! Позор им и смерть! – скулил Рекс, не прекращая погони.
И бежали изо всех сил, взбешенные, взмыленные, почти безумные, в самое сердце пущи, туда, где уже не было ни дорог, ни тропинок, ни густого подлеска, а стоял лишь вечный, упиравшийся в небо сплошной черный лес, куда уже не проникало солнце, где господствовали вечный мрак и мертвая тишина; где не было ни зеленой травы, ни цветов, а земля была покрыта будто бы рыжим лишайником и белесыми струпьями, здесь и там во мраке поблескивали гноящиеся глаза прудов. Псы замедлили бег, с трудом продираясь сквозь завалы вековых деревьев, кучи хвороста и нагромождения раскрошившихся скал. Напоминающий морское дно зеленоватый сумрак, в котором все превращалось в неуловимое видение, наполнял страхом, так что они пробирались с поджатыми хвостами, подозрительно принюхиваясь и останавливаясь каждую минуту.
Голоса волков растворились где-то вдали, и лишь иногда в небе раздавался крик орла или слышалось шумное покачивание невидимых верхушек деревьев.
Какой-то неприятный и незнакомый запах ударил им в нос.
– Стоять! Чей это след? – забеспокоился Рекс, крутя носом во все стороны.
Выгнулись спины, заклацали клыки. Многие хотели вернуться.
– Вперед! Если там враг – смерть ему! – смело решил Рекс.
Лавиной они двинулись дальше, не отрывая носов от земли и навострив уши.
Лес редел, скал было все больше, в чаще забрезжил свет, который становился все ярче. Наконец перед ними открылось пространство, напоминающее большую поляну, посреди которой, словно острые клыки, упирающиеся в небо, торчали мощные белые скалы и высились огромные буки, точно выкованные из зеленоватой бронзы. На камни с шумом обрушивался водный поток. Большие черные птицы сидели на скалах. Небо висело высоко, пригревало полуденное солнце.
Псы с наслаждением лакали воду и, вволю навалявшись в траве, прилегли отдохнуть.