Мера и безумие. Мера в отношениях с другими; безумие, направленное против себя; принудить себя, согнуть себя. И то, и другое одновременно в обоих случаях.
У Иисуса было 300 миллионов современников. А впоследствии – 2 миллиарда.
В аду не горит ничего, кроме собственного «я» (святая Екатерина Генуэзская).
Единственная французская индустрия, где нет безработицы, это злоба.
«Первый человек». Так долго он был миролюбивым. И потом в один прекрасный день он согласился биться и рисковать жизнью. Его радость.
Итальянское talento означает желание.
«Первый человек». «Много лет спустя, когда, раздавленные под тяжестью забот, мы расставались вечером с чувством легкого разочарования от того, что в тот день нам не удалось по-настоящему любить друг друга, тот маленький победоносный жест, которым она приветствовала меня перед своей дверью, а я ждал за рулем своей машины, пока она уйдет, связывал этот, по всей видимости потерянный день крепкой нитью нашей упрямой любви и спасал ее от всякой горечи».
Там же. Невероятная жесткость Джессики при разрывах. Потеря любви – это потеря всех прав после того, как у вас были все права.
Пьеса. Человек, который сегодня назначает себя королем.
Этьен[189]. Ревет, когда просыпается и когда он один.
В конце концов (если одна жизнь стоит другой жизни), приговоренный сам оправдывает смертные приговоры. (см. Мелвилл, в конце концов, признавший свое поражение в «Билли Баде»).
6 ноября 56 г.
Перед лицом постоянной угрозы тотального уничтожения в войне, то есть лишения будущего, какая мораль может позволить нам жить хотя бы в настоящем? Честь и свобода.
Я из тех, кого Паскаль восхищает, но не обращает в свою веру.
Паскаль – величайший – вчера и сегодня.
«Первый человек». Друг Саддок.
1) Молодой активист – Мой товарищ – кризис 36.
2) Друг – Возвращается к мусульманским обычаям, потому что его предали. Женится по воле отца. Боялся упустить свою незнакомую жену.
3) Террорист.
Позже у одного европейского друга изнасиловали и убили жену. Первый человек и этот друг берут оружие, ловят сообщника, пытают его, потом бросаются в погоню за виновным, настигают его и убивают. Их стыд после содеянного. История – это кровь.
Там же. Эпизод из Сопротивления. Лучше бы он стал героем R.A.F.[190]. Если уж быть убитым, то издалека. И не чувствовать постоянно присутствие, жестокость врага. Но нет, он мечтает о гигантских баталиях в горящем небе метрополий, из метро он идет в пыльные или грязные места, из Парижа в Сент-Этьен.
Там же. Сцена в Фобур Монмартр. В то время, как приближался стук эсэсовских прикладов по воротам и напуганные соседи проклинали участников Сопротивления, он смотрит на себя: на его лице презрение. Но почему презирать? Он избавляется от фотографии. После обыска эсэсовцев он уходит, испытывая небольшой стыд. Он обнаруживает при себе такой же компрометирующий документ.
«Первый человек». Пьер – профессиональный активист, Жан – дилетант. Пьер женат. Оба встречают Джессику. Жан и Джессика в качестве его старой любовницы. В один из перерывов она сходится с Пьером, потом бросает его и причиняет боль, а он, в свою очередь заставляет страдать жену. Так, вдали от собраний он узнает, что такое реальное правосудие. Жан, наоборот, научился любить Джессику, и благодаря любви он идет к людям. Пьер умирает рядом с Жаном (война, Сопротивление), который ненавидел его из ревности. И он помогал ему от всей души. Он – мужчина, которого она любила, хотя бы немного.
Там же. Открытие любви. Очарование М. А.
Джорджоне – художник музыкантов. Плавность сюжетов и живописания без четких контуров, взаимопроникновение форм, – женственность ощущается во всем, и особенно в изображении мужчин. Сухость чужда сладострастию.
Венеция в августе, и тучи туристов, которые вместе с голубями набрасываются на площадь Святого Марка, чтобы наклеваться впечатлений: они сами себе устраивают и отдых, и безобразие.
Парма. Здесь все по-прежнему. Маленькие площади, которые я любил 20 лет назад и которые существуют вечно, вдали от меня.
Роман. Не забыть Италию и открытие искусства – и религии, внезапно проявившейся в связи с искусством.
Каждый раз – мир в сердце. Но на этот раз, в уже давно подавленном, не способном на свежесть или волнение сердце. И все-таки Сан-Лео, и сердце открывается благотворному молчанию. Дорогая Италия, где я бы смог вылечить всё. На обратном пути старый запах пыльных тропинок. Длиннорогие белые быки Романьи тянут скрипящие повозки. Запах соломы и солнца.
Сан-Лео – и желание остаться здесь. Написать список мест, где, как мне кажется, я мог бы жить и умереть. Всегда маленькие города. Типаса. Джемила. Кабри. Вальдемоса. Кабриер д’Авиньон и т. д., и т. д. Вернуться в Сан-Лео.
Урбино. Все эти маленькие города – полностью закрытые, строгие, молчаливые, замкнутые в своем совершенстве. В сердце суровых стен равнодушные персонажи «Бичевания» вечно ждут, а перед ними ангелы и высокомерная Мадонна делла Франческа. Сансеполькро. Христос воскрес. И вот он уже выпрямляется у своей могилы, как суровый воин. Новые фрески Пьеро делла Франческа. Долина Сансеполькро – еще одно место, куда надо вернуться к концу жизни. Широкая, ровная, под спокойным небом, она хранит свою тайну.
Я снова выхожу к морю – теплому и мягкому для мускулов.
Тяжесть Святого Креста. Мадонна дель Парто.
К концу своей жизни я хотел бы возвратиться на дорогу, ведущую вниз, в долину Сансеполькро, и медленно спуститься по ней, пройти по долине между хрупкими оливками и длинными кипарисами и в доме с толстыми стенами и свежими комнатами отыскать голую комнату с узким окном, откуда я мог бы наблюдать, как на долину опускается вечер. Я хотел бы вернуться в сад Прато, в Ареццо, и снова совершить прогулку по маршруту охранников крепости однажды вечером, чтобы увидеть, как на этой несравненной земле воцаряется ночь. Я хотел бы… Везде и всегда все то же желание одиночества, которое я даже не понимаю и которое похоже на объявление о смерти с непременным привкусом отрешенности.
Вернуться на площадь Синьории в Губбио и подолгу смотреть на долину под дождем. Увидеть Ассизи без туристов и мотороллеров, и слушать гармонии звезд на Верхней площади Св. Франциска. Увидеть Перуджу без отстроенных вокруг нее домов, и получить возможность посмотреть на хрупкие оливковые деревья на холмах, одним прекрасным свежим утром, на границе Порта-дель-Соле.
Но главное, главное, снова пройти пешком с рюкзаком от Монте-Сан-Савино до Сиены, прогуляться среди оливковых рощ и виноградных полей, запах которых я снова ощущаю, по холмам из голубоватого туфа, простирающихся до горизонта, увидеть, как на закате возникает Сиена со своими минаретами, словно Константинополь совершенства; прийти сюда ночью, без денег и в одиночестве, заснуть рядом с фонтаном и быть первым на Кампо – площади в форме ладони, подобной руке, дарящей все то самое великое, что создал человек – после Греции.
Да, я хотел бы снова увидеть наклонную плоскость площади Ареццо, ракушку Кампо в Сиене, и поедать от души арбузы на жарких улицах Вероны.
Когда я состарюсь, я бы хотел, чтобы мне было дано вернуться на эту дорогу к Сиене, равной которой нет ничего в мире, и умереть там в канаве, окруженный лишь добротой этих незнакомых итальянцев, которых я люблю.
22 августа 1955 г.
Базилика Сан-Франческо в Сиене. 11 часов утра.
В музее Сиены один из многочисленных Страшных судов (Джованни ди Паоло). Справа среди блаженных – два друга, которые находят друг друга и выражают свою радость, поднимая руки. Слева – в аду – Сизиф и Прометей, которым продлили наказание.
Роман. Портрет скорпиона. Он ненавидит ложь и любит тайну. Деструктивный элемент. Ибо необходимая ложь служит консолидации. И вкус к тайне приводит к непостоянству.
Роман. Кузнечики – Землетрясение. Нападение на одинокую ферму – Нападение на Филиппвиль – Нападение на школу – Тайфун над Немуром.
Чувственный, побеждающий, в самом разгаре наслаждений и успеха, он вдруг отказывается от всего и выбирает целомудрие, застав двух пятнадцатилетних детей, когда они открывали любовь на лицах друг друга.
Он хотел быть банальным, развлекался, танцевал, он говорил, как все, и у него были обычные вкусы. Но он всех смущал. По одному его виду все подозревали, что у него были мысли и занятия, которых на самом деле не было, или все-таки были, но он не хотел выставлять их напоказ.
«Первый человек». Мать, вынужденная бежать из Алжира, заканчивает свои дни в Провансе, в деревенском доме, который купил ей сын. Но в изгнании она страдает. Ее слова: «Это хорошо. Но здесь нет арабов». Она умирает, а он начинает понимать.
Название: Отец и Мать?
24 октября 1955 г.
Угрозы смерти. Моя странная реакция.
Они были вместе, невзирая на время. Но проходят годы, и она больше не смеет показываться перед ним голой при свете парижского утра.
Алжир. 18 января.
Тревога об Алжире, не покидавшая меня в Париже, наконец-то отпустила. По крайней мере, здесь я занят борьбой, и борьбой нелегкой, потому что общественное мнение против нас. Но именно в борьбе, в конце концов, я обретаю мир. Профессиональный интеллектуал, вольно или невольно, вмешивающийся в общественные дела лишь в письменной форме, живет, как трус. Свое бессилие он компенсирует обильным потоком слов. Мысль может быть оправдана только риском. Да и всё что угодно все равно лучше этой предательской и жестокой Франции, этого болота, в котором я просто задыхаюсь. Да, я впервые за последние месяцы проснулся счастливым. Я снова нашел свою звезду.