Париж, где солнце – роскошь, где стоит бешеных денег просто умереть, где больше нет деревьев – без счета в банке. И это Париж, желающий преподать урок всему миру.
Театр разрушает стены городов. А вот моль, которая хочет проесть в прах все театры, чтобы сделать их похожими на города.
В четырнадцать лет К. убегает ночью из дома в Эль-Биаре, сделав веревку из простыней.
К. – сердце жаждущее несчастья. Ее возмущение против собственного тела.
Любовь – трагическая, только трагическая. Трагическое счастье. И когда оно перестает быть трагическим, оно перестает быть, и человек снова бросается на поиски трагического.
Уничтожая естественную красоту, заваливая ее на больших пространствах промышленными отходами, индустриальная цивилизация создает и вызывает искусственные нужды. В результате бедность становится невыносимой, невозможной для жизни.
Помолодевший Фауст становится Дон Жуаном. Мудрый и старый дух в молодом теле. Взрывоопасная смесь.
Там же. Сцена, в которой Дон Жуан присутствует на собственных похоронах. Дон Фауст, или рыцарь Запада.
«Заря». Притча. Дон Жуан познания: такого Дон Жуана еще не открыл ни один философ, ни один поэт. Ему недостает любви к открываемым вещам, но у него есть ум и сладострастие, и он наслаждается чарами и интригами познания, расширяя его до самых высоких и далеких звезд, до тех пор, пока, в конце концов, у него больше не остается целей для интеллектуального поиска, разве только абсолютно болезненное познание, он начинает напоминать пьяницу, который в довершение всего пьет абсент и неочищенную азотную кислоту. Поэтому, в конце концов, он и возжелал ада. Его соблазняет последнее знание. Может быть, оно тоже разочарует его, как все, что он знал. Тогда он должен будет остановиться навечно, он будет прикован к разочарованию и сам станет каменным гостем, и когда он возжелает вечерней трапезы познания, ее уже никто не сможет с ним разделить. Ибо во всем мире вещей не найдется больше ни одного куска для этого голодного.
Интеллектуалы прогресса. Вязальщики диалектики. В каждой голове они поднимают петли рассудка, распущенные фактами.
Безумная Жанна прожила сорок четыре года в маленькой комнатке без окон, где днем и ночью горела лампа, она выходила лишь для того, чтобы пойти в монастырь по соседству и созерцать могилу мужа. Может быть, это и есть настоящая жизнь.
Деловой человек, которому все надоело, становится клоуном. Но не бросает ни дома, ни дел. Он просто наряжается клоуном.
N. N. После долгих поцелуев: «Как это было жестоко!»
Кюстин: «Противоречие между горячей душой и однообразием существования делает мою жизнь невыносимой».
Там же: «Сегодня, когда слово – это лишь переговоры между истиной и тщеславием»[196].
Два великих ума, которые небо подарило римлянам, – Лукреций и Сократ – покончили жизнь самоубийством.
После Брачных пиров – Лето. Праздник (1 – Футбол; 2 – Типаса; 3 – Рим – Греческие острова – Мистраль – Тела – Танец – Вечное утро).
Он потерял дочь. Теперь я стал стариком. Чтобы быть молодым, нужно будущее.
Избиение младенцев и жизнь Христа. Чтобы родиться виновным, надо умереть невинно.
Новый тираж «Падения», с. 73: «mélancholiques rédditions», с. 126 corporation masculine[197].
Др. Шницлер. Прошел через много концентрационных лагерей. Он, в конце концов, остался в живых, потому что был симпатичным. Ему все помогали.
N.N., профессор: «Люди должны любить друг друга», «должны», «должны». А реальность вокруг него – неописуемый бордель.
Иногда я чувствую, как меня охватывает бесконечная нежность ко всем людям вокруг, – людям, что живут в моем веке.
Канадская проститутка в кафе рядом с «Фоли-Бержер»: «Мой отец объехал весь мир, я тоже, поверь мне, была в Германии, в Алжире, я слишком много страдала, умирала с голода, теперь я стала плохой, и моя мать не видела меня пятнадцать лет, мой отец подорвался на мине, и брат тоже, короче, я делаю это для тебя, потому что ты подруга, я жду уже достаточно, чтобы накормить деньгами семью, еще выйти с этим недоумком, о, как ужасно, я никого тут не знаю».
Н.: сдержанность – высшая сила.
М. говорит: «Христово племя – и то, и другое».
Пьеса. Один писатель (или ученый, или художник, или актер), утомленный общественным давлением, создал себе в жизни двойника. Рядом с ним возник очень достойный профессор – влюбившийся и впавший в детство: он хвастался, что умеет пить, водить автомобили, заниматься любовью, дзюдо, и т. д.
Параллельно с силой смерти и принуждения в мире существует и действует огромная сила, называемая культурой.
В Ветхом Завете Бог не говорит ничего сам, словами ему служат живые люди. Потому-то я никогда не переставал любить все священное в этом мире.
Н. реализовал себя. Он приумножил свой опыт, управляя им и ориентируя на самое великое существо и самую высокую эпоху, сочетая крайнюю степень свободы и строгую дисциплину, его непрекращающимся наказанием стала безустанно рискованная жизнь, его одиночество – осознанным и расточительным, соглашающимся склониться лишь перед существом мира, и только тайно. Больше не говорить, но делать, чтобы придать смысл более высокому слову, а если и говорить, то только для… (Для теряющего память – дневник как инструмент подобной аскезы.)
Кюстин: «Арабская архитектура – искусство женственного народа (вырезанные листочки бумаги, которыми кондитеры покрывают свои коробочки с драже)». Он (Кюстин) приводит слова то ли Вольтера, то ли Дидро: «Русские сгнили, не успев созреть».
В 10 лет Ницше создает вместе с друзьями «Театр Искусств», где сыграли две написанные им драмы на античный сюжет.
Июнь 1957 г.
Закончился фестиваль в Анже[198]. Счастливая усталость. Жизнь, чудесная жизнь, несправедливость, слава, страсть, борьба, – жизнь начинается еще раз. И еще раз заставляет меня всё любить и создавать всё заново.
15 июля.
Отъезд в Париж. Ночевка в Гере. Это мир отравительницы семейства.
17 июля.
Корд[199]. Молчание и красота. Одиночество большого дома, мертвого города. Я буквально ощущаю в себе течение времени, и ко мне возвращается дыхание. Вокруг Корда на идеальном круге холмов отдыхает небо – нежное, воздушное, облачное и в то же время светящееся. Ночью Венера размером с грушу закатывается с бешеной скоростью за западный холм. Она останавливается на минуту на линии хребта, потом внезапно исчезает за ним, словно жетон, мгновенно проглоченный щелью. Вскоре замерцали мириады звезд, и млечный путь превратился в сметану.
18 июля.
Идет дождь. Сегодня утром дикая долина Аверона. Работа. Для меня стали невыносимы любые связи, я так обезумел от свободы, что сам все больше и больше усиливал одиночество, которое могло уже быть опасным. Я беспрерывно думаю о Ф., моей беде.
Вечер. Я в отчаянии от самого себя, от своей пустынной натуры.
20 июля.
Письмо от настоятеля по поводу Жоржа Дидье[200] – он погиб в автомобильной катастрофе в Швейцарии.
21 июля.
Уже несколько дней не прекращается дождь. Глубокая и сухая грусть.
22 июля.
Письмо от Ми, она рассказывает мне о своей семье и об их «злобных кутежах». Звонит по телефону любимому человеку, находящемуся в 700 километрах от нее, и не находит слов. «Я чувствовала себя ничтожной и радостной».
23 июля.
Истина. Истина!
24 июля.
Прекрасная и пустынная деревня, где разваливается буквально каждый дом. В разверстых гумнах, заполоненных крапивой, ржавеют старые бороны с колесами, словно старые и огромные пауки, населяющие это пустынное царство. Стремительный исход в города, заводы, – к массовым удовольствиям. Здесь, вокруг нас медленно умирает целая цивилизация, свидетельство тому – старые дома. Я сказал это М., она ответила, что ей кажется, что это не смерть, а ожидание. Ожидания чего? – Мессии.
Все время идет дождь; я жажду света, как хлеба, и больше не могу себя выносить.
24 июля.
Отъезд в Руссильон. Море. Лекат. Возвращение 25-го вечером.
26 июля.
Превосходные утра. Захмелевшие ласточки.
Не любопытные: имеющиеся знания отвращают их от неведомого (Ш.[201]).
Буддизм – это атеизм, ставший религией. Возрождение исходя из нигилизма. Пример, по-моему, уникальный. Нам, борющимся с нигилизмом, очень важно об этом подумать.
Невозможно требовать, чтобы страдание рассказывало о своих причинах. Тогда нам почти нечему бы было сочувствовать.
Корд. Каждый вечер я ходил любоваться на закат Венеры и восход звезд над ее постелью, разложенной на жаркой ночи.
Одна старая английская дама кончает жизнь самоубийством. Каждый день на протяжении многих месяцев подряд она отмечала в своем дневнике одно и то же: «Сегодня никто не приходил».
В конце «Подростка» (причем во всех трех вариантах) Достоевский устраивает иронический суд над Толстым.
Корд. 4 августа.
Мысли о смерти.
6 августа.
Посещение замка Кайла: одинокое и молчаливое место, вокруг которого весь мир словно только что умер. Я лучше понимаю то, что потом прочитал в дневнике Эжени де Герен: «Я бы охотно принесла обет затворничества в Кайле. Никакое место в мире не нравится мне так, как мой дом». И еще: «Где я буду? Где мы будем, когда снова вырастут эти деревья? Другие будут прогуливаться в их тени и наблюдать, подобно нам, за тем, как их будут ломать проходящие ветры».