ву. Моя мама[208].
19 октября.
Ужас от случившегося – ведь я этого не просил. В довершение всего подлые нападки, от которых становится тяжело на сердце. Как смеет Ребатэ[209] говорить о том, что я мечтаю покомандовать взводами для расстрела, когда он был одним из тех приговоренных к смертной казни, для кого я, вместе с другими писателями Сопротивления, просил помилования. Его помиловали, а он оказался так немилосерден. Снова хочется уехать из этой страны. Но куда?
Творчество само по себе, искусство само по себе, оттачивание мастерства – каждый день, и разрыв… Презирать – это выше моих сил. Во всяком случае, я должен победить этот ужас, эту непонятную панику, в которые меня ввергла неожиданная новость. Для этого…
«Они меня не любят. Разве это причина отказать им в благословении?» Н.
Святые боятся совершаемых ими чудес. Они не могут любить эти чудеса и себя, их творящих.
Три приступа удушья за месяц, вдобавок еще и паническая клаустрофобия. Теряю равновесие.
Мои неустанные попытки вернуться к другим людям, с их общепринятыми ценностями, чтобы восстановить собственное равновесие, не совсем напрасны. То, что я сказал или открыл, может и должно служить другим людям. Но только не мне, впавшему теперь в какое-то сплошное безумие.
29 декабря.
15 часов. Новый приступ паники. Ровно четыре года назад, именно в этот день заболела N. (нет, сегодня 29-е, значит, с точностью до одного дня). На несколько минут ощущение тотального безумия. Потом чувство опустошенности и судороги.
Успокоительное. Пишу час спустя.
Ночь с 29-е на 30-е: душит непрекращающийся страх.
30 декабря.
Продолжается с новой силой.
1 января.
Усиление тревоги.
Январь – март.
Сильные приступы больше не повторяются. Только постоянная смутная тревога.
5 марта.
Беседа с де Голлем. Я говорил о том, что могут начаться волнения, если Алжир будет потерян, а с другой стороны, о возможных волнениях в самом Алжире из-за ярости французских алжирцев, а он: «Французы и ярость? Мне 67 лет, и я никогда не видел, чтобы один француз убивал другого француза. За исключением меня самого».
Сравнить Францию с остальным миром. «В конце концов, – сказал он, – никто пока еще ничего не придумал лучше Франции».
Песня революционеров 1905 года: «Братья, к солнцу, к свободе».
Шпербер. «Ахиллесова пята»[210], с. 202: «Идея подменить самоубийство радикальным разрывом, не нова. Подобное стремление к категорическому отрицанию собственных поступков, к окончательному избавлению от них, часто обнаруживается в снах, которые видят люди, связанные с жизнью лишь логикой тела, но не отношениями с другими людьми: ни тем, что они от них получили, ни тем, что дали. Этот сон рождается из одиночества, способного разрушить всё и даже ту любовь, какую человек обращает на самого себя».
Кьеркегор потрясал перед Гегелем ужасной угрозой: прислать ему молодого человека, который попросил бы у него совета.
Достоевский после замечательной «Речи о Пушкине»: «За мое же слово в Москве – видите, как мне досталось от нашей прессы почти сплошь: точно я совершил воровство, мошенничество или подлог в каком-нибудь банке. Даже Юханцев не был облит такими помоями, как я».
Там же, после успеха своего литературного дебюта: «… сделали они мне известность сомнительную, и я не знаю, до которых пор пойдет этот ад».
«Тут мысль, всего более меня занимающая: “в чём наша общность, где те пункты, в которых мы могли бы все, разных направлений, сойтись?”».
«Ни из-за какой цели нельзя уродовать свою жизнь» (развить).
Те, кому действительно есть что сказать, никогда об этом не говорят.
Марсель.
Алжир с борта «Кайруана». Двойная туча. Первая пена, и град на гребне волны, разбивающейся о корабль, и сильный ветер, разом овладевающий облаком, – скручивает, мнет, выжимает; и вторая туча, уже не такая тяжелая, кружево тонкого пара, поднимается вверх в виде тумана.
Крылья чаек, заломленные точно посередине /\/\/ – в форме крыши.
На палубе под сильным ветром среди веревок сгрудились солдаты в бесформенных плащах с капюшоном и в платках на голове. В такие моменты человек перестает думать о параде и съеживается до насущных потребностей. Это история.
Я неподвижно стою на верхней палубе, чайки спускаются и продолжают рядом со мной свой спокойный полет. Упрямые чайки с выпученными глазами, ведьминскими клювами, неутомимыми мускулами. Морским птицам негде сесть. Разве только в изменчивые впадины зыби или раскачивающийся крест большой мачты.
Кондорсе: «Робеспьер – священник, и никогда не будет другим».
К первичным рефлексам, свойственным непосредственной природе человека или животного, Павлов относил «рефлекс свободы».
Власть неотделима от несправедливости. Хорошая власть – это здоровое и осторожное управление несправедливостью.
Никогда не говорить о своей работе.
Актер.
Ницше. «При изобилии живительных и восстанавливающих сил, даже несчастье обретает какой-то солнечный отблеск и порождает утешение…»
Там же. «Если мы всегда будем ожидать несчастья, неприятных сюрпризов и пребывать в состоянии озлобленности, мы будем невыносимы для других людей, и от этого пострадает и наше здоровье; такие натуры идут к собственному угасанию».
Там же. «Страх смерти – европейская болезнь».
Там же. «Счастье состоит в быстроте чувств и мыслей; все остальное кажется долгим, постепенным и глупым. Тот, кто способен ощутить полет луча света, будет переполнен счастьем, потому что он обладает большой скоростью».
Там же. «Портрет будущего человека: эксцентрический, энергичный, горячий, неутомимый, артистичный, враг книг».
Там же. «Люди очень высокой культуры с сильными телами выше всех суверенов».
По поводу биофагов: Тетради Монтерлана, с. 82: здесь сказано всё – с совершенством и умеренностью.
Для себя: мне хотелось бы отдаваться целиком каждому из своих чувств по отдельности. Я всегда противопоставлял чувства между собой.
Типаса. Серое и мягкое небо. В центре развалин на смену звуков небольшого волнения на море пришел птичий щебет. Гора Шенуа – огромная и легкая. Я умру, а это место будет по-прежнему дарить всем красоту и полноту бытия. В этой мысли нет ничего горького. Напротив, чувство благодарности и уважения.
В Алжире дождь – вертикальный и тяжелый. Непрекращающийся. В клетке.
Алжирцы. Их жизнь в гуще и жаре дружбы, семьи. В центре – тело и его способности – и глубокая печаль, когда оно погибает – жизнь без горизонта – только сиюминутное, только круг плоти. Они гордятся своей мужественностью, способностью пить или есть, силой и смелостью. Они ранимы.
Зарезанная голубка.
Возвращение. «Кайруан». Буря. Непреодолимое желание броситься в воду. Одиночество и покинутость одного человека в бешеных волнах за кораблем, продолжающим свой путь.
Ступени выздоровления.
Оставить в покое волю. Отказаться от слова «надо».
Полностью убрать из головы политику ради гуманизма.
Написать о человеке, больном клаустрофобией. И создавать комедии.
Упорядочить свои отношения со смертью, то есть согласиться.
Быть согласным выставлять себя напоказ. Не умру же я от такого страха. Если бы от него можно было умереть, все было бы кончено. Или, в крайнем случае, риск неадекватности. Достаточно согласиться с мнением других людей. Смирение и согласие – вот чисто медицинские лекарства от этого страха.
Мир идет к язычеству, но пока еще отвергает языческие ценности. Необходимо восстановить их, придать вере языческий характер, эллинизировать Христа, и равновесие вернется.
Не оттого ли я страдал, что взял на себя чрезмерную ответственность?
Раз уж я оказался в пустыне и в состоянии безразличия, надо дойти до конца, чтобы достичь порога, и так или иначе переступить через него. Безумие или еще большее самообладание.
Метод: при первых признаках тревоги ускорить или замедлить дыхание. Добавить к этому немедленную отмену всякого действия и жеста.
Во-вторых: общая релаксация.
Долгосрочная перспектива: перенос и накопление энергии силы воли; или желание посредством приостановки этой воли или желания.
По отношению к обществу – признать, что я от него ничего не жду. Любое участие становится подарком, при этом ничего не ждешь взамен. Похвала или хула становятся тогда тем, что они и есть на самом деле, – ничем. В конце концов, уничтожение стадного чувства.
Уничтожить избитую мораль произвольного правосудия.
Оставаться рядом с реальностью людей и вещей. Как можно чаще возвращаться к личному счастью. Не отказываться признавать истины, даже когда истина вступает в противоречие с желаемым. Напр.: Признать, что сила тоже, – и по преимуществу – служит для убеждения. Истина стоит всех мучений. Только на ней может быть основана радость, которая должна увенчать это усилие.
Собрать энергию – в центре.
Признать необходимость врагов. Лучше, чтобы они были.
Систематически разрушать автоматизмы, от самого малого до самого большого. Табак, пища, секс, аффективные реакции защиты (или нападения; это одно то же) и само творчество. Аскеза: но не по отношению к желанию, которое должно остаться неприкосновенным, а к его удовлетворению.
Сосредоточить в своих руках величайшую власть – не для того, чтобы господствовать, но чтобы давать.
3 мая.
Почти полное восстановление, я даже надеюсь, что прибавилось сил. Теперь стал лучше понимать то, что всегда знал: влачащий свое существование и задавленный жизнью не может никому помочь, какие бы обязательства он на себя не взваливал. Только тот, кто властвует над собой и над жизнью, может быть по-настоящему щедрым и давать без усилий. Ничего не ждать и ничего не просить, кроме силы, дарить и трудиться.