Дневник.
Конец апреля 1958 г. Канны.
Каждый день выхожу в море. Буйки, обозначающие границы сетей (бутылки со свинцовыми флажками на пробковых поплавках), производили вечером нечто вроде позвякивания колокольчиков, призывающих морские стада. Ночь в порту: кричат корабли, постанывают мачты и мостки.
Свет – свет – и тревога отступает, она исчезает не полностью, но становится приглушенной, словно заснувшей в жаре и солнце.
30 апреля.
Мартен дю Гар. Ницца. Он еле передвигается из-за своего ревматизма суставов. 77 лет. «Перед смертью уже ничего не держится, даже мое творчество. Нет ничего, ничего…» «Да, это хорошо – не чувствовать себя одиноким» (и его глаза наполнялись слезами). Назначим встречу на июль в Тертре[211]. «Если буду жив». Но это сердце не перестает всем интересоваться.
29 мая 1958 г.
Мое ремесло – в том, чтобы делать книги и бороться, когда свобода моих близких и моего народа оказывается под угрозой. Вот и все.
Художник подобен дельфийскому богу: «Не показывает и не скрывает: он обозначает».
Чехов: «Я не либерал, не консерватор… Мое святая святых – это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались.
Вот программа, которой я держался бы, если бы был большим художником» (Письмо к Плещееву. 1888).
Музиль: Великий проект, в котором должны участвовать все средства искусства, которых у него нет. Отсюда творчество, волнующее своими неудачами, а не тем, что оно говорит. Это непрекращающийся монолог автора, где местами блистает гений, но искусство никогда не озаряет его целиком.
Музиль. «У каждого из нас вторая природа, придающая невинность всем нашим деяниям».
«Обычная жизнь – средняя линия всевозможных наших преступлений».
Мама. Если бы мы достаточно любили тех, кого мы любим, то мы помешали бы им умереть.
9 июня 1958 г.
Снова еду в Грецию.
10 июня.
Акрополь. Не такое грандиозное впечатление, как в первый раз. Я был не один, мне надо было заботиться о своей компании. И потом мне мешала встреча с О. Акрополь – не то место, где можно лгать. Два часа на самолете до Родоса. За нами по морю дрейфуют острова, скалы. Распыление континентов. На Родосе мы сели посреди полей, где росла невысокая и цветущая пшеница, которую ветер заставлял бежать волнами к лазурному морю. Роскошный и цветущий остров. Прогулка ночью среди франкской архитектуры. Встреча с P. Л. Брюкберже, объявившим мне о намерении разорвать с Церковью, но не отказывающегося от духовного сана. Я по-прежнему испытываю к нему живейшую симпатию. Прогулка на корабле с Мишелем Г. и семейством Прассинос.
11 июня.
Я покидаю корабль рано утром и отправляюсь купаться в одиночестве на родосский пляж в двадцати минутах от корабля. Вода светлая, теплая. Солнце еще в самом начале пути, оно греет не обжигая. Эти дивные мгновения возвращают меня к тем ранним часам в Мадраге[212], двадцать лет назад, когда я выходил заспанный от своей тетки, жившей в нескольких метрах от моря, чтобы погрузиться в сонную утреннюю воду. Увы, теперь я разучился плавать. Или точнее, я больше не могу дышать, как прежде. Это не страшно, и я с сожалением ухожу с пляжа, где только что был счастлив.
В десять часов мы отчаливаем с Родоса, чтобы обойти северную оконечность острова и добраться до Линдоса.
12 ч. 30 мин. Линдос.
Небольшой почти полностью закрытый порт, созданный природой. Безукоризненная бухта. Мы бросаем якорь в абсолютно прозрачной воде. Над бухтой возвышаются белые дома селения, потом Акрополь, укрепленный средневековыми земляными валами, среди которых вырастают стволы дорических колонн.
До пляжа добираемся на ялике. Купание. В конце дня восхождение к Акрополю. Добравшись до широкой вершины, мы быстро поднимаемся по лестнице, ведущей к огромной площади под открытым небом. С одной стороны она возвышается над портом, где мы бросили якорь, с другой, обрывается отвесно над головокружительной пустотой, – еще одной закрытой бухточкой – той самой, где высадился святой Павел. Над всеми этими пространствами кружат ласточки, опьяненные светом, они вертикально ныряют в пустоту и взмывают вверх с пронзительными криками. Наш день заканчивается у колонн – отсюда видны оба залива, горные вершины, разрастающиеся до самого горизонта, и прямо перед нами – безмерное море. Перед такой красотой ощущаешь бессилие – ее не уловить и не выразить словом. Но в то же самое время чувство благодарности при виде совершенства мирового бытия. По возвращении в город – маленькие ослики, вечерняя лодка… Ночью громкие ослиные крики.
12 июня.
В шесть часов я поднимаюсь на палубу, чтобы в последний раз увидеть мой любимый залив. На борту все спят, кроме капитана. Легким утром запах Линдоса, запах пены, жары, ослов и трав, дыма…
Родос в 8 часов 30 мин.
Экскурсия в ущелье, переполненное только что родившимися бабочками. Сплошной ковер из бабочек – на траве, деревьях, гротах, – поднимается из-под наших ног молчаливыми и трепетными облаками. Удушающая жара. Возвращение. Отплытие в Мармарис, турецкий порт, в пятнадцати часах хода. Прибытие в семнадцать часов. Бросаем якорь посреди красивого, но темного залива. Издалека этот маленький город кажется нищим. Мы видим, как постепенно всё его население собирается у причала. К нам на борт заявляются турецкие полицейские и таможенники. Бесконечные объяснения для улаживания принятых здесь формальностей. Потом мы выходим на землю, где нас тут же окружает толпа нищих детей, которые потом будут следовать за нами повсюду по пятам. Бедность, запустение на улицах и в домах – нам становится настолько тягостно, что, не теряя времени, мы возвращаемся. После ужина – еще один визит официальных лиц. Снова долгие, бесконечные объяснения (они не знают ни одного западного языка). Они забирают наши паспорта и т. д. Обещают вернуть в шесть утра. Капитан протестует… и т. д. На самом деле за ними надо будет пойти на следующий день утром.
13 июня.
Отплытие в семь часов. В одиннадцать часов остров Сими. Восхитительная греческая чистота. Даже самые бедные дома заново выкрашены известью, украшены, и т. д. Просто немыслимо, возмутительно, что турки смогли так надолго подчинить себе этот народ. Купание. Но клаустрофобия нарастает. В остальном – чувствую себя превосходно. В пятнадцать часов мы отплываем на Кос.
Кос.
Маленький порт вечером, где жизнь проста. Музыка. Радио-репродукторы кричат о событиях на Кипре – мне слишком хорошо знакомы эти интонации. Ужинаем при розовом свете.
14 июня.
Остров. Маленький храм на пляже с прозрачной водой. Купание и обед в Псамеросе. В крошечной бухточке пять белых и голубых домов, выкрашенных известью. В воду заходят девочки в рубашках и плывут к нам.
Каждый день чудовищное солнце… на нем нет дымки и оно не тяжелое, но светлое и четкое, настигающее своими лучами, свирепое…
В восемнадцать часов мы отплываем на Калимнос. На море короткие и свежие волны… За нами увязался десяток ребятишек с круглыми головами. Катина. На следующий день, 15 июня, она бежит до выхода из бухты и долго машет рукой. Полдень, купание в Леросе. Потом плывем на Патмос, к которому подходим через почти полностью закрытую бухту. Вечерний час.
16 июня.
Поднимаемся на мулах и ослах на Патмос к монастырю Св. Иоанна Богослова. С вершины виднеются два перешейка. Начинается мощный ветер (мельтем). У греческого мистраля те же самые свойства: он прометает небо, извлекая из него чистый, четкий, напряженный, почти металлический свет. Но он мешает нам снова выйти в море, мы должны ждать здесь, пока оно не успокоится.
17 июня.
Отплытие в шесть часов утра, несмотря на мельтем, нам надо добраться до Гайдероса. Но море было совершенно разъяренное. После трех часов сильнейшей качки и волн, выплескивавшихся прямо на палубу, все на борту либо заболели, либо слегка помутились сознанием, корабль сбился с курса и поплыл к островам Фурни. Мы нашли пристанище в пустой бухточке, где значительно меньше задувал ветер, но, тем не менее, задувал. День ожидания. К вечеру ветер частично затих. Но для отплытия было уже слишком поздно.
18 июня.
Ночью снова поднялся ветер и задул с большой силой. Мы отказались отправляться в путь. Потом, поскольку ничего не изменилось, и хлеб и особенно вода стали подходить к концу, около восемнадцати часов мы все-таки решили отплыть. Все собрались в капитанской рубке. Путешествие было непростым, но к двадцати часам тридцати минутам мы увидели огни Тигани (бывший Самос).
Сладость небольшого спокойного порта в ночи, после бурного моря.
19 июня.
Утром я пошел купаться один. Потом мы отправляемся на автомобильную экскурсию по острову. Это один из самых красивых островов – благодаря несметному множеству оливковых деревьев и стройных кипарисов, украшающих холмы и горы вплоть до самого моря. После купания мы обедаем в маленькой деревеньке на южном берегу. Стол стоит на улице. Вокруг нас играют толпы красивых ребятишек, потом они подходят поглазеть на нас. Одна из девочек, Матина, с золотистыми глазами совершенно растрогала мою душу. Когда мы уходили, она приблизилась к машине, и я взял ее за маленькую ручку. К вечеру Иреон – разрушенный храм, великолепные обломки которого, разбросанные перед морем среди камышей и овса, среди восхитительного пейзажа гор и моря, были еще раз разворочены недавними землетрясениями.
В кафе, куда наши шоферы пригласили нас зайти, они все вместе пустились в пляс под звуки радио – ко всеобщему удовольствию.
Поликрат, тиран Самоса, «гениальный государственный деятель и разнузданный тиран». Страшась собственной удачи – дерзкой и постоянной, а также своего постоянного успеха и сказочного богатства, он бросил в море дорогое кольцо, которое носил на руке, чтобы обмануть судьбу. Но рыба, которую подали на стол, вернула ему проглоченное кольцо. Он завершил строительство Иреона, у него был роскошный двор, где большое место отводилось искусствам. Умер распятым – его погубил наместник Оройт, заманив в ловушку (522).