— А тебя что, совсем оставили без земли?
— Нет, пошто, дали десятин пяток.
— А сколько было?
— Подходяшшо. А ты что допытываешься? — спохватился возница. — Кто есть такой?
Крапивницкий помедлил с ответом. «Сказать или не сказать? Похоже, мужик настроен против советской власти. Может быть полезным. А впрочем, черт его знает, что у него на уме». Крапивницкий повернулся к незнакомому крестьянину:
— Значит, у вас обижают справных мужиков?
— По голове не гладят, — усмехнулся возница. — Однако сверток видать, — приглядевшись к лесной дорожке на кордон, заметил он.
Крапивницкий слез с телеги и, поблагодарив, углубился в лес.
«На обратном пути надо заехать к Леонтию; расспросить про охотника, что за человек», — подумал крестьянин и тронул коня вожжами.
Дня через два после встречи с незнакомым мужиком Крапивницкий увидел его на кордоне. Приезжий о чем-то расспрашивал лесника, изредка поглядывая на Алексея, сидевшего на крылечке дома. Затем подошел к нему и, сдернув с кудлатой головы стеженый, с поломанным козырьком картуз, поздоровался:
— Мое вам почтение.
— Здравствуйте.
— Поди, узнали меня?
— Помню.
Оглянувшись воровато на Леонтия, занятого тележными тяжами; спросил вкрадчиво:
— Похоже, без коня здесь живете?
— Да.
— Ежели желаете съездить к нам в Косотурье посмотреть одну лошадку, я за вами пошлю своего парня. Лошадь для вас найду добрую. — Видя, что Крапивницкий медлит с ответом, добавил: — Не сумлевайтесь. Поглянется, деньги подождем.
— Хорошо, посылай, — заявил тот решительно. — Только чтоб Леонтий не знал о моем отъезде в Косотурье. Я выйду от лесника дня через два к вечеру. Буду ждать подводчика на грани седьмого квартала, там, где стоит столбик с отметкой. Понял?
— Все будет в аккурате. — И, поклонившись низко Крапивницкому, вернулся к Леонтию.
— Что это за человек? — после отъезда крестьянина спросил Крапивницкий Леонтия.
Лесник махнул рукой:
— Косотурский богатей Лукьян Сычев.
— Что он так приубожился?
— Известно, не мила советская власть, вот и оболокся, как варнак. Дескать, смотрите, люди добрые, до чего довели меня большевики. Исть-пить нечего, и лопоть всю забрали. Хитрый мужик.
— Вот что, Леонтий. Я поживу у тебя еще денька два, а потом думаю заглянуть на второй кордон.
— Что ж, твое дело. Хочешь — живи у меня, не гоню. Увидишь объездчика — поклон передай. Дорогу-то найдешь? — спросил он озабоченно.
— Да. Бывал я там с отцом.
ГЛАВА 4
В назначенное время Крапивницкий был уже на месте. Стоял яркий предвечерний час. Запах хвои в начале мая был особенно ощутим. Тишина. Лишь на опушке в побуревшей с осени траве, пытаясь взлететь, назойливо жужжал неповоротливый жук. На пригорке, раскрыв вслед уходящему солнцу золотистые чашечки, блестели лепестками стародубки и, как бы стыдясь своего скромного наряда, робко выглядывали из старой листвы бледно-сиреневые подснежники. Затем лесное безмолвие нарушил стук колес приближавшегося тарантаса.
«Похоже, тот парень, о котором говорил Сычев», — подумал Крапивницкий и, взяв в руки ружье, прислонился к сосне.
Тарантас приближался. Была уже видна фигура человека, одетого, несмотря на теплынь, в солдатскую шинель.
«Вероятно, сын. Лукьяна. Тоже маскируется. Солдат, только какой армии», — усмехнулся Крапивницкий и, когда молодой Сычев приблизился, спросил:
— От Лукьяна?
— Ага, тятя послал за тобой. — Нестор внимательно оглядел Крапивницкого.
— Ты что, в армии служил? — садясь в тарантас, спросил он Сычева.
— Ага. На охране военного завода.
— На фронте был?
— Нет. — Нестор задергал вожжами. — Ну ты, байбак, — прикрикнул он на лошадь.
В сумерках, минуя главную улицу села, они подъехали из переулка к задним воротам сычевского дома.
На стук вышел, Лукьян. При виде Крапивницкого снял картуз и почтительно поклонился.
— С приездом, — сказал он угодливо и, взяв гостя под руку, повел к дому. — Осторожно, яма здесь была. Хлебушка маленько припрятал, да не пришлось попользоваться.
— Выгребли?
— За милую душу, и хозяина не спрашивали. Здесь ступеньки, — поднимаясь вместе с Крапивницкий на высокое крыльцо, продолжал Лукьян. — Не зашибитесь, тут порог.
Крапивницкий оказался в большой просторной горнице.
— Это моя старуха, — кивнув в сторону одетой во все темное женщины, сидевшей за рукоделием, сказал Лукьян. — Присаживайтесь. Я на минуточку. — И исчез за дверью небольшой комнаты, где жила Феврония.
— Оболокись получше, — зашептал он дочери. — Ко мне гость приехал, сын лесничего, чую — офицер. Платье выбери поярче да нитку жемчуга, что подарил тебе покойный муж, полусапожки, ну там все прочее. Долго не копайся. Надо на стол собрать, а мать, кроме кулаги да сусла, ничего не знает.
— Ладно, выйду.
— С гостем-то поласковее будь. Нужный человек.
Феврония сердито повела плечом:
— В твои дела с Каретиным меня не вмешивай.
— Ладно, ладно, — пятясь к двери, замахал рукой Лукьян, — только пособи принять гостя.
— Сказала — выйду, и нечего трясти одно и тоже десять раз, — зло блеснула глазами Феврония.
За зиму жизнь в отцовском доме Февронии надоела. На Камаганской заимке, где она была полной хозяйкой после смерти мужа, хозяйничала беднота. Хлеб из амбаров выгребли, землю, что была у Больших Донков, отобрали и поделили среди мужиков.
Все бы стерпела Феврония, только не обиду со стороны милого дружка Василия. По слухам, вернулся он из армии и ни разу не зашел к ней. Все опостылело, тошнехонько на белый свет смотреть. Тяжелы, муторны зимние ночи в жарко натопленной горенке. Сны постыдные измучили. Разметав пышные волосы, на мягкой постели лежит Феврония с открытыми глазами, не выходят из головы видения тех камаганских ночей, что коротала с Василием. Вошел этот фармазон в ее душу да так, что и забыть не может. Постепенно стала успокаиваться, но весной вновь затосковала. И вот, чтобы забыться на время, решила выйти к отцовскому гостю.
Пораженный ее величественной красотой, Крапивницкий на какой-то миг растерялся, что не ускользнуло от внимательного взгляда Лукьяна.
— Дочь, вдовица, гостит у меня поневоле, — сказал он довольным тоном.
Феврония, скрестив руки, как это делают старообрядки, низко поклонилась Крапивницкому.
— Почему поневоле? — отвесив ответный поклон, спросил пришедший в себя Крапивницкий.
— Заимку в Камагане у ней отобрали и почти все хозяйство.
— Понятно.
Не раз принимавшая городских гостей, приезжавших по делам к мужу, Феврония умело собрала ужин и с достоинством пригласила к столу. К удивлению гостя, к обильной закуске появилась бутылка коньяка.
— Приберег для дорогого гостя, — Лукьян поклонился, подавая рюмку Крапивницкому.
— А женщинам?
— Моя старуха не употребляет. Может, ты, Феврония, выпьешь.
— Налей, — сказала та решительно.
После третьей рюмки Крапивницкий переставил стул ближе к молодой хозяйке.
— Позвольте предложить, — подвигая вино, сказал он учтиво Февронии.
— Нет, спасибо, — сухо ответила женщина и, поклонившись церемонно гостю, ушла в свою горенку. Откланялась и Митродора. Мужчины остались одни.
Крапивницкий, не спрашивая хозяина, налил себе еще рюмку, выпил, поднялся со стула, потрогал дверь, плотно ли закрыта, и вернулся к столу. Упираясь в него пальцами обеих рук, в упор посмотрел на хозяина.
— В прятки играть хватит, — пристукнул он слегка о стол. — Сколько надежных людей в Косотурье?
Лукьян опустил глаза, поскреб подбородок.
— Как сказать... Да не шибко густо. Заозерная часть — чистовцы почти поголовно стоят за новую власть. Верховодит там Прошка Черепанов. Наши камышинцы, народ как будто надежный, но опять же это касается отцов. Они крепко держатся старых порядков, а вот ихние сынки уже устав не соблюдают, курят табак, едят из одной чашки с мирскими.
— Наплевать мне, что они едят из одной чашки, — грубо оборвал Крапивницкий. — Ты вот лучше скажи, как у тебя с оружием!
— Кое-что наскребем, ну там ружья, патроны, значит, леворверы. — Лукьян зашарил глазами по потолку.
Крапивницкий молча допил коньяк и повернулся к хозяину:
— Завтра собери своих людей. А сейчас я отдохну.
ГЛАВА 5
Дорога из Косотурья на Павловск, которой шли хлебные обозы к железнодорожной станции, стала небезопасной. В середине мая неизвестные обстреляли обозников, были убиты два продотрядовца, сопровождавшие подводы с хлебом.
Через несколько дней Прохор Черепанов проводил в совете собрание бедноты. Неожиданно кто-то выстрелил в окно. К счастью, никто не пострадал. Лишь с улицы была разбита висячая лампа. Когда активисты выскочили на улицу, то услышали лишь доносившийся издалека конский топот.
В следующую ночь кто-то поджег общественный амбар; к счастью, хлеб из него накануне был отправлен на станцию.
Среди жителей сел и деревень поползли тревожные слухи. Неспокойно было и в Павловске. В ночную пору на окраинах иногда показывались какие-то всадники. В учреждениях, где еще оставались старые служащие, чувствовался скрытый саботаж.
По улицам стали патрулировать милиционеры.
Дом Крапивницких в те дни, казалось, опустел. Галя посещала курсы сестер милосердия и находилась больше в больнице. Молодой Крапивницкий после отъезда на Ольховский кордон в Павловске не появлялся. Не было его и на кордоне. На вопрос старого лесничего Леонтий разводил руками:
— Сказался, что поживет несколько дней у объездчика. Ушел, и с той поры его не видел.
Встревоженный Иван Михайлович погнал лошадь к старшему леснику. Алексея и там не было.
В конце мая в Павловск из губернского города пришла телеграмма:
«В Челябинске восстание чехов. Власть захватили белогвардейцы. Примите меры».
Кирилл Панкратьевич Красиков собрал партийный актив и объяснил обстановку: