Четверо вернулись с церковной мессы, после чего все путники, кроме милорда, позавтракали на кухне. Магистр ел один в обеденном зале. Когда трапеза завершилась, девушки поднялись в спальню, чтобы приготовиться к долгому путешествию.
– Что будешь делать с нашивкой? – спросила Изольда, увидев, что Ишрак укладывает чудесный павлиний знак на дно своей дорожной сумки.
– Наверное, сохраню, – ответила она.
– Господин Луки ужаснулся, когда ее обнаружил, – проговорила Изольда и кивнула на символ.
– Да.
– Может, тебе стоит сжечь метку.
– Может, я и сожгу. – Ишрак поколебалась, но добавила: – Хотя я не понимаю, почему господин Луки настолько встревожился. Он-то ведь не пострадал.
– Ему же ее приколол ассасин, как предостережение!
– Это был не ассасин, а Раду-бей, – внезапно призналась Ишрак. – Милорд должен был тайно его к себе впустить. Я сама видела, как Раду-бей выходит. Я его проводила и закрыла за ним дверь.
– А почему ты до сих пор молчала? – изумилась Изольда.
– Милорд встретился с ним тайно, а затем придумал историю про ассасина. Не понимаю, что все это должно означать. Но теперь я сомневаюсь в господине Луки.
– Его назначил сам папа римский, – сказала Изольда.
– Что еще не делает его хорошим человеком, – возразила Ишрак. – Многие из тех, кого назначает папа, занимаются гонениями и сеют повсюду раздор. А между ним и Раду-беем есть какие-то договоренности, которые нам неизвестны. Правда, уходя, Раду-бей предупредил меня.
– О чем?
– Он спросил, видела ли я хоть раз лицо милорда, и я ответила, что он никогда не снимает клобук. Раду-бей рассмеялся и заявил, что слуги Божьи не прячутся в темноте. Он сказал, что когда я увижу его лицо, то буду очень многое понимать – гораздо лучше, чем сейчас. Раду-бей…
Ишрак осеклась на полуслове.
– Что? – поторопила ее Изольда, понижая голос, словно опасаясь, как бы милорд их не подслушал.
– Он посоветовал мне, чтобы я никогда не позволяла милорду подходить слишком близко.
– Почему?
Ишрак качнула головой:
– Даже не представляю. Раду-бей сказал, чтобы я не разрешала милорду к себе прикасаться. Не позволяла… – Она замялась. – Ему себя поцеловать.
– Но милорд же принес монашеские обеты! – возмутилась Изольда.
– Да, но дело не в том, что поцелуи греховны, – попыталась объяснить Ишрак. – Раду-бей говорил так, как будто это очень опасно – я имею в виду прикосновение милорда.
Обе испуганно замолчали. Наконец, Изольда тряхнула головой.
– Никому нельзя доверять, – прошептала она.
– Кроме Луки и Фрейзе, – заметила Ишрак. – С ними мы будем в безопасности. И брат Пьетро – человек хороший. Но я не верю ни милорду, ни его ордену.
– И мы можем доверять друг другу, – робко проговорила Изольда. Она протянула подруге руку – и Ишрак шагнула ей в объятия. Они замерли на некоторое время, а потом Ишрак отступила.
– Ты права, – объявила Ишрак. – И нам надо прекратить ссориться. Потому что, как мне кажется, мы сейчас – одни в мире, полном всяческих опасностей.
Позавтракав, магистр спустился на кухню и выдал брату Пьетро запечатанный пакет с распоряжениями и увесистый мешок монет.
– А еще там есть письмо к венецианским евреям-ростовщикам, – сообщил он. – Вы ни в чем не будете нуждаться во время поисков фальшивомонетчиков.
Брат Пьетро спрятал распоряжения во внутренний карман куртки. Фрейзе раздраженно закатил глаза.
– Ты не побережешь деньги вместо меня, Фрейзе? – поинтересовался монах.
– Я и распоряжения понесу, если хочешь, – ухмыльнулся Фрейзе.
– Нет. Не думаю, что у тебя они будут в целости и сохранности. Я повезу приказы и вскрою их тогда, когда будет положено, – точно в срок. Но мне будет спокойнее, если ты возьмешь монеты.
Фрейзе кивнул, радуясь оказанному доверию.
Когда брат Пьетро избавился от тяжелого кошеля с золотом, магистр обратился к Луке.
– Я поговорю с тобой с глазу на глаз и уеду, – вымолвил он, направляясь к двери.
Мальчишка с конюшни разжигал в обеденном зале камин. При появлении двух постояльцев парнишка отвесил им низкий поклон и быстро покинул комнату. Лука прикрыл за собой дверь, а магистр уселся за стол спиной к свету и указал юноше на стул напротив.
– Можешь сесть, – произнес он.
Лука послушался.
– Ты многое повидал, – начал магистр. – Ты провел четыре расследования и стал свидетелем загадочных событий и бедствий, которыми изобилует наш бренный мир. Но ты проявил храбрость и даже не дрогнул.
– Я дрогнул, когда увидел волну, – честно признался Лука. – Мне было по-настоящему страшно.
– Это не проблема. Страх перед чем-то действительно чудовищным помогает остаться в живых. Я испугался, когда обнаружил на груди нашивку Раду-бея, которую приколол мне ассасин. Во вселенной творятся странные вещи, и они внушают смертным ужас. Но вот чего я не потерплю в членах моего ордена, так это страха перед неизведанным будущим. Мне претит боязнь того, что, вероятно, никогда и не произойдет. Ты не страдаешь от подобных слабостей?
– Я не боюсь теней на стене, – произнес Лука.
Глаза из-под клобука блеснули.
– Что ты знаешь о тенях на стене?
– Вельможа Раду-бей говорил…
– Да, он очень начитан, – сурово прервал его магистр. – Конечно, мы могли бы у него поучиться. У него были прекрасные наставники. Раду-бей продал свою душу, пожертвовал вечной жизнью, чтобы познать грешный мир. Посмотри на его союзников! Он не гнушается ассасинов и сотрудничает с ними! Разве это не делает и его самого ассасином?
Лука моментально замолчал, а магистр быстро взял себя в руки.
– Не важно. Он нас сейчас не интересует. Я наблюдаю за тобой, Лука Веро, и меня радует то, что я вижу.
Лука склонил голову, ощущая нелепую эйфорию от похвалы милорда.
– Ты повинуешься моим приказам? Ты признаешь власть ордена?
– Да.
– Тебе понятна миссия, которую ты поклялся выполнять? Ты продолжаешь делать свою работу?
Лука кивнул.
Магистр придвинул к себе шкатулку из розового дерева.
– Если ты обнажишь руку, я нанесу тебе первый знак ордена Тьмы. По мере твоего совершенствования, я буду наносить новые метки, пока знак не будет завершен. Тогда ты станешь полноправным членом ордена и сможешь узнать мое имя. Ты будешь видеть мое лицо, встретишься с другими рыцарями ордена и станешь трудиться вместе с ними.
Лука медлил: он ощущал странное нежелание получить метку на руку.
– Тебе не хочется, чтобы на тебе был знак ордена? Ты колеблешься перед оказанной тебе честью?
– Метка… она – как монашеский обет? Но я не уверен, что готов…
Магистр улыбнулся.
– Нет. Это другое. Ты потому не спешишь? – Он тихо рассмеялся. – Ты действительно еще очень юн! Нет, в нашем ордене ты не приносишь обет нищеты: я отправляю тебя в Венецию богатым, словно вельможа. Ты не даешь обета целомудрия: твоя личная жизнь касается тебя одного, и данный вопрос ты решаешь вместе со своим исповедником. Меня не интересуют грехи и пороки, если они не влияют на твою миссию.
Лука заморгал.
– Вспомни: ты не закончил послушания. Ты не связан клятвами священнослужителя. Ты волен принести обет позже.
– Но…
– Мой орден требует беспрекословного послушания. Ты должен повиноваться мне, выполнять мои приказы и помнить о нашей миссии, которая состоит в том, чтобы защищать границы христианского мира от дьявола, язычников и еретиков. Ты станешь расследователем и слугой ордена Тьмы. Твое соблюдение заповедей остается между тобой, твоим исповедником и Богом. Ты подчиняешься ордену?
– Да, милорд.
Лука вновь склонил голову.
Мимолетная улыбка – и мужчина в клобуке подошел к разожженному огню и взял из него щепку. Он по очереди зажег все свечи и перенес их на стол. Теперь они ярко озаряли Луку, как будто он сидел под палящим солнцем. Магистр открыл шкатулку из розового дерева, где обнаружились бронзовые инструменты, вроде набора для вышивания, и пузырек, содержимое которого напоминало черную тушь.
– Обнажи руку, – негромко велел милорд.
Лука закатал рукав рясы и выпрямил руку.
Магистр взял острую, как стилет, иглу.
– Даже если ты не найдешь своего отца, в ордене ты обретешь настоящую семью, – продолжил магистр. – Если ты будешь разговаривать с мусульманским властителем, власть над тобой буду иметь лишь я. А если же ты будешь путешествовать с женщиной, твое сердце все равно будет отдано твоей миссии – ты без устали будешь искать признаки грядущего конца света и создашь карту страхов людских. Что бы ни повстречалось у тебя на пути, ты станешь слушать только меня. Я могу приказать заглянуть тебе в бездну или в пасть ада, и ты доложишь мне ее размеры. Ты это сделаешь?
Милорд прижал острие к внутренней стороне предплечья Луки – как раз между сгибом локтя и его запястьем, где была самая нежная кожа. Лука содрогнулся, увидев каплю крови и почувствовав сильный укол.
– Сделаю! – выдохнул он.
Лука стиснул кулак, борясь с болью, и принялся наблюдать, как острие снова и снова колет и царапает его плоть. Игла оставляла на предплечье юноши кровавые отметины – и по мере того, как ранки обретали форму, боль усиливалась. Кожа горела, как от ожога.
Некоторое время спустя Лука увидел уже знакомый ему хвост дракона, изящно выступающий на его предплечье. Этим все и ограничилось: чешуйчатым хвостом, нарисованным алой кровью Луки.
Лука еще смотрел на искусную деталировку, когда магистр опустил свою голову к ране юноши. Лука ахнул: мягкие губы милорда прижались к его предплечью. Юноша ощутил покалыванье щетины, росшей на подбородке и верхней губе магистра – оно было чувственное, как поцелуй. Зубы милорда прихватили кожу Луки, и теплый язык коснулся ноющих свежих порезов. Затем кровь Луки потекла прямо в рот милорду, который высасывал ее из ранок. Вскоре Лука ощутил прохладное прикосновение слюны. Магистр поднял голову и поглубже надвинул свой клобук, но Лука успел заметить окрашенные красным губы и угольно-черные глаза.