Но он не любил принимать поспешные решения и вскоре поставил перед своим хитроумием новую задачу.
— Да, убив Буридана, я буду чувствовать себя спокойно. Но их четверо, и я могу сказать: вчетвером они — настоящие демоны. Они вполне могут с нами справиться — со мной и с моими людьми. Ладно-то с моими людьми, но вот со мной!.. Нужно придумать что-то другое.
Страгильдо обхватил голову руками и погрузился в новые размышления.
В глубине души он совсем не беспокоился, так как знал, что обязательно найдет способ выпутаться из этой передряги, так как для него хороши были любые средства. Если что и делает ту или иную операцию сложной, так это то, что мы прежде всего отказываемся от самых удобных средств, что ведут к успеху, дабы и дальше жить в мире со своей совестью. Но бесстыдный бандит, который не отступает ни перед какой работой, должен неизбежно добиваться своего.
Как следует поразмыслив, Страгильдо сказал себе, что наилучшим, единственным способом выйти из подобной авантюры с честью будет доброе общее предательство.
Предать одновременно и короля, и королеву, и Буридана — всех! Поставить их всех в ужасное положение и спокойно улизнуть.
— Посмотрим, есть ли у меня с чем отсюда убраться, — ухмыльнулся Страгильдо.
Он прошел в дальнюю комнату, закрыл дверь на два оборота и уже оттуда проник в кабинет без окон. Там он приподнял плиты, из коих состоял пол кабинета, и тогда появился кофр, который он вытащил из дыры при помощи рычага, продетого в железное кольцо крышки.
Открыв сундук, он принялся подсчитывать свое богатство, целиком состоявшее из золотых монет, так как Страгильдо потихоньку обменивал на золото все то, что ему перепадало в виде монет серебряных или медных, — золото занимает меньше места и более удобно для перевозки.
Похоже, Страгильдо остался доволен, так как, подсчитав и пересчитав все до последнего экю, он прошептал:
— В общем-то, жаловаться не на что; многие знакомые мне придворные сеньоры удовлетворились бы и половиной имеющейся здесь суммы.
Страгильдо полностью опустошил сундук, набив золотыми монетами четыре кожаных сумы, похожих на бурдюки для вина. Монеты он смешал с отрубями, таким образом, чтобы эти бурдюки не издавали при движении никакого разоблачающего звона. Отруби находились в большом мешке, который стоял здесь с давних времен, вероятно, на случай подобной операции.
Тщательно перевязав сумки, Страгильдо, насвистывая какой-то мотив, открыл шкаф, содержащий несколько комплектов одежды и, выбрав из них один, направился в свою спальню.
Уже рассвело.
Завершив приготовления, Страгильдо, спокойный и довольный собой, дождался благоприятного момента, чтобы отправиться к королеве.
Мы уже видели, как он передал Маргарите послание Буридана, видели, как королева, наклонившись к Страгильдо, дала ему кое-какие указания.
— В башне никого не будет, — сказала она ему. — Проводив меня до двери, подождешь меня снаружи. Это — не поручение, вроде тех, что случались раньше. С этой секунды и волоска не должно упасть с головы этого человека, слышишь? Горе тебе, если тронешь Буридана хоть пальцем!
Страгильдо поклонился и ушел, бормоча себе под нос:
— Определенно, самое время уматывать. Если этот проклятый Буридан станет самым могущественном человеком при французском дворе, моя песенка будет спета. Но что я говорю? Все идет так, как я и предвидел, и, не будь меня здесь, уже завтра Буридан был бы так же могуществен, даже более могуществен, чем король. Но я здесь.
Страгильдо вернулся в загон со львами.
Он дождался вечера, и тогда уже довершил начатое.
Из хранившегося в его комнате баула он взял два подписанных королем приказа, которые Маргарита дала ему давным-давно просто так, на всякий случай.
Согласно первому, любой жандарм или сержант обязан был во всем содействовать подателю этого документа по первому же его требованию.
Второй был распоряжением, в соответствии с которым любому командиру поста, опять же, любых парижских ворот предписывалось пропустить предъявителя сего документа во всякий час дня или ночи.
Страгильдо тщательно сложил оба пергамента и спрятал их на груди. Затем он спустился в конюшни, так как рядом с загоном со львами имелись и конюшни, где содержались с дюжину выносливых лошадей, коими пользовались как король и королева, так и сам Страгильдо или слуги.
Он надел уздечку на самого крепкого из скакунов.
Затем отправился наверх за выбранным костюмом и четырьмя мешками с золотом. Мешки он разместил на крупе лошади и тщательно закрепил. Что до костюма, то это была обычная одежда виллана: длинная холщовая блуза, чепец, кожаные гамаши. Эти вещи он оставил в конюшне, откуда вышел, заперев дверь на ключ.
Затем он подозвал к себе того из слуг, который выполнял функции его помощника и замещал его во время отсутствия.
— Этой ночью здесь произойдет нечто такое, чего никто не должен видеть, — сказал он холодно, — пусть все улягутся и спят. Отвечаешь головой.
Страгильдо несколько раз уже отдавал приказы такого рода, и каждый раз нарушение их каралось смертью. Слишком любопытные в его окружении быстро перевелись.
Приняв такие меры, Страгильдо отправился в Лувр, прошел прямо к покоям короля и заявил капитану стражи без всяких обиняков:
— Мне нужно переговорить с королем с глазу на глаз, и немедленно.
Юг де Транкавель посмотрел на итальянца с нескрываемым презрением, но, зная, что он находится в особой милости у их величеств, и предположив, что он явился доложить о каком-нибудь несчастном случае, произошедшем с любимым львом Людовика, вошел к королю. Спустя несколько секунд Страгильдо уже стоял перед Его Величеством.
— Что, заболел один из моих львов? — тотчас же вопросил король обеспокоенным голосом.
Страгильдо поклонился до пола; его юркая извивающаяся фигура напоминала некую рептилию. Он улыбался, но на его бледном лице улыбка эта походила скорее на гримасу. Судя по всему, он и сам понимал, что сейчас на кону стоит его жизнь — ни больше ни меньше. Ощущение, которое он испытывал, мало отличалось от того, которое тысячу раз возникало у него при входе в загон со львами.
«Будь это какой-нибудь хищник, — думал он, — я бы взял мои добрые вилы, и все прошло бы как по маслу. Но это король, и вил у меня нет. Однако же у меня есть неплохо подвешенный язык; главное правильно им воспользоваться».
— Нет, сир, — отвечал он, — все львы здоровы. Слава Богу, эти благородные животные кушают с превосходным аппетитом и безмятежно спят.
— Тогда в чем дело? — спросил Людовик, нахмурившись.
Страгильдо поклонился еще ниже. Голос его сделался смиренным. Он пробормотал:
— Сир, это, вероятно, большая наглость для такого жалкого слуги, как я, — поднимать глаза и смотреть, что происходит, но факты таковы, что я посмотрел, увидел и явился предупредить короля.
— Предупредить меня о чем? Выражайся яснее!
— Яснее выразиться не так-то и просто, сир, ввиду того, что я и сам почти ничего не разглядел. Вот только я знаю, что король в последнее время был кое-чем обеспокоен…
— Во что ты лезешь, мерзавец?
— Именно так я себе и сказал, клянусь Святой Девой: «Какого черта ты во все это лезешь? Разве тебя эти дела касаются, придурок? Разве нельзя засвидетельствовать королю свою преданность как-то иначе, нежели рассказывая ему эти истории о предательстве? Разве».
— Предательстве! — воскликнул Людовик, бледнея.
— Я сказал «предательстве», сир? По сути, я мало что знаю, и, быть может, эта женщина, которая должна вскоре явиться в Нельскую башню, и не предает вовсе!..
Король уже наступал на Страгильдо. Он был мертвенно-бледен.
«О, мои вилы! Мои добрые вилы!» — подумал Страгильдо.
Людовик схватил его за ворот и как следует потряс. Охранник львов упал на колени, склонил голову и принялся бить себя кулаками в грудь, крича:
— Mea culpa![7] Это научит меня иметь глаза для того, чтобы смотреть, уши — чтобы слышить, и любить моего короля больше, чем себя самого!
— Негодяй! — взревел Людовик Сварливый. — Что ты видел, что слышал? Если не объяснишь понятным языком, я прикажу схватить тебя, продержать твоих львов три дня на голодном пайке, а затем бросить тебя этим кровожадным хищникам на съедение!
— Тогда, сир, — проговорил Страгильдо, — я умру счастливым, если смогу преподнести моему королю последнее зрелище, которое его позабавит. Но, должен заметить, что если вы продолжите давить на шею, я задохнусь, и вы сможете бросить вашим львам лишь мой труп. И потом, я не смогу уже ничего сказать!
Король отпустил Страгильдо и принялся расхаживать по комнате широкими шагами. Его терзало необъяснимое чувство, но откуда шло это чувство, Людовик понять не мог.
Но что он знал наверняка, так это то, что всей душой хотел бы узнать, что это было за предательство, и что за женщина его предавала. Королевское любопытство требовало удовлетворения, но теперь он испытывал страх от того, что мог узнать!..
Страх?.. Но почему?..
Людовик боялся Страгильдо, который, стоя на коленях, смотрел, как он ходит взад и вперед. Этому человеку была известна тайна! Этот человек собирался сделать ему столь желанное открытие! Людовик его ненавидел. Король бы убил Страгильдо, если б его не остановило ужасное любопытство, более сильное, чем все эти тревоги вместе взятые. Людовик вновь уселся в свое кресло и сказал:
— Встань!
Страгильдо повиновался. Он бросил быстрый взгляд на короля и вздрогнул, увидев того таким бледным и неожиданно таким спокойным. Итальянец осознал всю жестокость того, что он в этот момент совершал. Только сейчас Страгильдо понял, что в эту минуту он убивает не только королеву и Буридана, но и короля, этого молодого короля, который сделал его богатым, такого молодого, красивого, совсем не злого, несмотря на его приступы гнева. Но Страгильдо был не из тех, кто сочувствует другим, да и отступать уже было поздно.