— Да нет, я стукнул его всего лишь кулаком, — поправил хозяина Бигорн. — Но куда мы его поместим?..
— Насколько мне известно, в этом доме имеются два погреба. Где-то здесь должны быть и ключи.
— Вот они! — сказал Бигорн, заметив висевшую на стене связку.
— Прекрасно. Оттащите его в подвал, — скомандовал Буридан. — Оставьте кувшин с водой и краюху хлеба. Потом подумаем, что с ним делать.
Гийом, Рике и Бигорн приподняли Страгильдо, задев Буридана, который, содрогнувшись, отпрянул, словно коснулся некой мерзкой рептилии. В нем начал закипать неистовый гнев, и он судорожно сжал рукоять кинжала. Но трое мужчин уже исчезли, унося четвертого. Когда они вернулись из погреба, Бигорн рассказал о своем походе.
— Отличная добыча, клянусь смертью Христовой! — проговорил Буридан с жутковатым смешком, который не предвещал Страгильдо ничего хорошего. — Жаль только, что Филипп и Готье не с нами.
Он остановился, словно в голову ему вдруг пришла некая мысль.
И, быть может, в мысли этой было нечто ужасное, так как он слегка побледнел и, усевшись в сторонке, погрузился в размышления, из которых спустя несколько минут его вырвали возгласы ликования, громкие «иа!» и веселое пение. Оглядевшись, он увидел, что Гийом, Рике и Бигорн исчезли.
— Что там происходит? — пробормотал он, направляясь к двери.
В этот момент, с широченной улыбкой и взволнованным, светящимся непередаваемой радостью лицом, появился Бигорн. В руках он держал две дорожные сумы. Шедшие позади Гийом и Рике несли еще по одной каждый.
Поставив сумки на стол, трое друзей принялись погружать в них руки, смеяться, обмениваться грубыми шуточками, в общем, казалось, они пребывают на седьмом небе от счастья.
Буридан все понял.
Эти сумки содержали сокровище Страгильдо.
Нахмурившись, сжав губы, белый как мел, он подошел к столу.
— Богаты! Богаты навек! — вопил Бигорн.
— Здесь столько золота, что нам хватит до конца нашей жизни, — вторили ему Гийом и Рике.
Буридан взял одну из монет и повертел ее в руке, затем с отвращением бросил ее назад в сумку и глухим голосом произнес:
— На этом золоте кровь!..
Бигорн, Бурраск и Одрио тут же прекратили кричать и смеяться и недоуменно переглянулись.
— Да, кровь! — продолжал Буридан. — Кровь стольких несчастных жертв, завлеченных в Нельскую башню и умерщвленных Страгильдо. Это — плата за их смерти! Этим была оплачена кровь Филиппа и Готье…
Трое товарищей, побледнев, в едином порыве инстинктивно отпрянули от стола.
— Это, — продолжал Буридан, — золото человека, которого мы убьем, так как человек этот должен умереть. Этой ночью он совершил преступление, о последствиях которого я боюсь даже и думать! Его преступление — это верная смерть Мариньи, короля, королевы, быть может, и других! Это траур моей невесты, оплакивающей смерть отца! Это мое собственное горькое сожаление относительно одного разоблачения, пусть и невольного, но оттого не менее ужасного!.. Это преступление должно стать последним в череде подобных. Клянусь вам здесь, что кара настигнет убийцу Готье и Филиппа, многих других, незнакомых нам людей, того, кто хотел убить и нас тоже, так вот, кара настигнет его уже через несколько часов, и она будет ужасной. Если мы возьмем это золото, то станем уже не судьями, людьми, пришедшими от имени человеческого правосудия, но палачами, нанятыми для исполнения грязной работы. Что до меня, то я не могу оставаться в доме, где находится золото, запачканное кровью. А вы?..
— Поступай, как знаешь, — промолвил Гийом хриплым голосом.
— Поступай, как знаешь, — повторил Рике, вытирая выступившие на лбу капли пота.
— Хозяин, — сказал Бигорн, — поступайте по своему усмотрению!
Невероятная жертва! Ведь, в соответствии с представлениями той эпохи, Буридан был безумцем, отказываясь взять себе это сокровище. Впрочем, во все времена говорили, что деньги не пахнут, или если и не говорили, то думали.
Так что, отказываясь от этого сокровища — пусть, возможно, и не понимая отвращения Буридана, — Гийом, Рике и Ланселот представляли ему исключительное доказательство своей дружбы.
Четыре сумы были закреплены на крупе лошади Бигорном, который — удивительная штука! — даже ни разу не выругался.
— Мои добрые товарищи, — сказал тогда Буридан, — я уезжаю. Уезжаю один. Меня не будет сутки, быть может, двое. Что до золота, то я вам его привезу. В мое отсутствие отсюда не выходите и присматривайте за пленником.
Через несколько минут Буридан, верхом на скакуне Страгильдо, выехал за ворота Ла-Куртий-о-Роз.
Следует отметить умонастроение троих друзей, которые, оставшись одни, не помянули сокровище Страгильдо ни единым словом. Неужто их так поразила эта быстрая и впечатляющая сцена вмешательства Буридана? Или же втайне они горько сожалели об утраченном богатстве, но не желали сыпать друг другу соль на раны?
Мы предпочтем остановиться на первом предположении, хотя читатель волен склониться и в пользу второго. Вот только с этого момента о сокровище, повторимся, никто из них и не вспоминал, словно его никогда и не существовало вовсе.
Однако же близилось время завтрака, а трое друзей не располагали, на всех, ни единым денье, более того, они не могли даже выйти из своего прибежища, чтобы подкрепиться, без риска оказаться схваченными. Наступил день, и они съели то, что оставалось от провизии, выпрошенной у трактирщицы «Флер де Лис». Когда еда закончилась, они принялись ждать.
Устроившись на чердаке, трое осажденных — будем называть их так — тщетно ломали голову над тем, как раздобыть либо деньжат, либо съестного. Деньги им обещал привезти Буридан, но если его отсутствие затянется, что с ними будет?
Прошел день, затем ночь, затем еще один день!
Выбравшись ненадолго в город, Бигорн сумел раздобыть хлеба, который был съеден до последней крошки, после чего все трое, изнемогая от голода, забились каждый в свой угол и попытались уснуть.
Буридан направил коня прямиком ко Двору чудес. Так как посты, отныне уже ненужные, были сняты, проехать туда не составило труда.
Оказавшись во Дворе, всадник, не спешиваясь, отдал приказ одному хромому, который караулил на углу улицы и спросил у Буридана, чего он желает. Всадник велел позвать герцога Египетского. Судя по всему, хромой узнал прибывшего, так как спустя несколько минут герцог Египетский появился в сопровождении нескольких человек, парочка из которых несла факелы. Буридан отцепил первую сумку и бросил на землю.
За первой последовали вторая, третья, четвертая.
Падая, сумки тяжело звякали. У бродяг от изумления округлились глаза. Герцог Египетский оставался спокойным. Тогда Буридан произнес:
— Я обещал, что если стану богатым, привезу для тебя и твоих товарищей половину моего состояния. Я сдержу слово позднее, так как это — не мое богатство. Это золото, которое я не могу оставить себе, и я подумал, что ты не откажешься его взять, чтобы разделить между вдовами и детьми тех, что погибли во время атаки королевских войск.
Герцог Египетский наклонил голову в знак согласия и сделал едва заметный жест.
В мгновение ока четыре сумы исчезли.
Буридан улыбнулся и, попрощавшись с герцогом Египетским, неспешно направил своего коня назад.
XIV. ТАК БЫЛО СУЖДЕНО!
Мы возвращаемся на чердак Ла-Куртий-о-Роз.
Наступила ночь. В тот момент, когда мы просим читателя проникнуть туда вместе с нами, там безраздельно царили мрак и тишина.
Чердак этот, однако, был не совсем необитаем.
Три существа, три призрака, мрачных и зловещих, занимали его в этот момент и лежали — кто тут, кто там — в различных позах, которые, тем не менее, свидетельствовали о полнейшей подавленности и абсолютном равнодушии к делам земным.
Этими тремя призраками были Ланселот Бигорн, Гийом Бурраск и Рике Одрио, которые выглядели погруженными в размышления пусть и глубокие, но совершенно безрадостные, если судить по жалостным стонам и плаксивому ворчанию, что вырывались время от времени из груди то одного, то другого из троих этих печальных товарищей.
— Который час? — простонал Бурраск.
И так как ответить его спутники не соизволили, слезливый голос Бурраска простонал еще жалобнее и печальнее:
— Сжальтесь надо мной, несчастным рыбаком, о святые ангелы рая. Ах, вот и настал мой последний час. Бедный Гийом Бурраск! Ах, бедный я, бедный! Как я ослабел!.. Или я и вовсе уже не дышу, раз мои друзья, мои лучшие друзья, уже не слышат мой голос и мне не отвечают?.. Ах, бедный, бедный Гийом!.. Неужто тебе придется столь печально умереть самой отвратительной из смертей?.. От голода, и от жажды.
— Да заберет чума этого горлопана! — прорычал раздраженный голос Ланселота Бигорна. — Вот ты, дружище, утверждаешь, что уже и не дышишь, а сам, по-моему, ревешь так пронзительно и громко, как не визжат и свиньи, которым пускают кровь!
— Ах! я оживаю! Спасибо, Ланселот, твои слова вернули меня к жизни. Но разве не очевидно, что, когда собака подает голос, значит, с ней все в порядке, тогда как я полагал, что моя иссушенная глотка не сможет больше издать и звука. К счастью, я ошибался. Еще раз спасибо за то, что вытащил меня из этого ужасного беспокойства. И все же, который час?
— Такой, в который всякий добропорядочный христианин ужинает, — промолвил, в свою очередь, Рике.
— Увы! — захныкал Гийом. — Но разве мы — не добропорядочные христиане? И однако же время завтрака прошло, время обеда — тоже, и вот уже настало время ужина, и — ничего, ничего для наших бедных истомившихся желудков, ничего для наших несчастных, измученных жаждой глоток. Вот, видишь, Рике, у меня уже даже слюна не выделяется.
И жалкий Гийом Бурраск тщетно попытался схаркнуть на пол, попусту тратя силы, что не помешало ему, тем не менее, внезапно вскричать голосом звонким, глубоким и на удивление энергичным:
— Клянусь кишками этой толстой свиньи, имя которой Валуа, я бы отдал, да, отдал бы десять жизней того же Валуа за стаканчик ячменного пива!