XVII. СХВАТКА ДВУХ ДЕМОНОВ
Когда они вышли из кабинета Валуа, Маленгр приблизился к Жийоне и вполголоса спросил:
— Мы можем поговорить у тебя, где нас никто не услышит? Нужно обсудить кое-что важное.
Ничего не ответив, Жийона кивнула — да, мол, можно.
Изучая спутника краем глаза, крайне обеспокоенная, Жийона спрашивала себя с тревогой, что известно Маленгру и каковы его намерения.
Но, так как лицо его было непроницаемым, она решила держаться с благоразумной осторожностью, пообещав себе играть осмотрительно, следя за малейшими жестами Симона, замыслившего, как ей казалось, нечто коварное.
Когда они оба устроились в небольшой комнатушке, которая была выделен ей в Тампле, Жийона жестом предложила Маленгру сесть и сама присела у окна, выходившего на внутренний двор, и, готовая поднять на ноги весь гарнизон при первой же попытке насилия, замерла в ожидании объяснений Маленгра.
Тот степенно уселся, внешне — очень спокойный и, казалось, не имеющий никаких дурных намерений.
— Жийона, — начал он тихим голосом, — кто-то оказал мне плохую услугу, оклеветав меня в глазах монсеньора.
Жийона решила, что речь идет о ней, поскольку Симон смотрел ей прямо в лицо; она еще более насторожилась и ответила безмолвным вопрошающим взглядом.
— Да, Жийона, — продолжал Маленгр, — монсеньору известно о той роли, которую, сам того не желая, я сыграл в похищении Миртиль. Уж и не знаю, какой предатель выложил ему все, все, слышишь?..
— И, — медленно проговорила Жийона, — кто же, по-твоему, совершил эту гнусность?
— Ха! — произнес Маленгр, выразительно пожав плечами. — Кабы я знал!.. Какой-нибудь завистливый слуга, метящий на мое место. Но — терпение. Если я выясню, кто это был, а в один прекрасный день я это обязательно выясню, я даже рассчитываю на твою в этом помощь, мы уж с ним поквитаемся, не сомневайся, ха-хах!..
Жийона не смогла сдержать дрожи, столь неумолимо угрожающим показался ей тон, коим были произнесены эти слова, и столь зловещим, не оставляющим никакого сомнения в том, что рано или поздно это возмездие непременно осуществится, смехом они сопровождались.
Успокаивало одно: Маленгр подозревал кого угодно, но только не её, напротив, просил её помочь найти виновного.
Поэтому, сочтя, что такой ситуацией грех не воспользоваться, она отвечала, сложив руки в жесте негодования:
— Святая Дева!.. Есть же на земле такие зловредные людишки. Уже и на жизнь себе нельзя заработать честно, не подвергаясь нападкам завистников и клеветников!..
— Так ты поможешь мне, Жийона? — спросил Маленгр с полнейшим добродушием.
— Конечно же, помогу, — отвечала Жийона. — Сделаю все, что будет в моих силах.
— Так я и думал, — сказал Маленгр и небрежно добавил: — Тем более что это не только в моих интересах, но и в твоих.
— Как так, Симон?
— А так, что я сказал монсеньору, что ты мне во всем помогала, так что, будучи в курсе всех моих поступков, он все знает и про твои.
— А! — только и вымолвила Жийона, и зрачки ее на секунду оживились. — И ты это сделал?.. Но почему?..
— Потому, что мне нужно было сказать хоть что-то такое, что бы смягчило мою вину, и потому еще, что я люблю тебя, Жийона, ты же знаешь, и когда я увидел, что наш хозяин уже раздумывает, какую смерть для меня подобрать, то, в силу своей любви к тебе, не пожелал оставлять тебя одну и сделал все для того, чтобы отправиться на тот свет вместе с тобой.
Мегера хрустнула пальцами. То было единственное проявление обуревавших ее эмоций, и бесцветным голосом она спросила:
— Если я правильно тебя поняла, теперь монсеньор накажет уже нас обоих, и на его прощение рассчитывать не приходится?
— Совершенно верно.
— Тогда, Симон, не можешь ли ты мне сказать, почему монсеньор вызвал меня и приказал подчиняться тебе во всем, что ты прикажешь, а главное, почему монсеньор дал тебе некие тайные указания?.. Ты в тот момент совсем не выглядел, как человек, впавший в немилость, напротив!..
Сказав это, она устремила на него излишне оживленный взгляд, словно шептавший: «Берегись, меня на мякине не проведешь!»
— Ха! Жийона, — промолвил Маленгр с тем коротким, почти безмолвным смешком, который случался у него, когда он намеревался сыграть с кем-то злую шутку, и значение которого было прекрасно знакомо старухе по собственному печальному опыту. — Хах, Жийона! Дело в том, видишь ли, что я, Симон Маленгр, обвел монсеньора, этого всемогущего графа де Валуа, вокруг пальца, да так ловко, что тебе и самой выкинутый мною фортель покажется забавным, когда я тебе его расскажу.
Жийона почувствовала, что ее вновь охватывает смутная тревога, так как она видела, что Маленгр абсолютно искренен; так ей, по крайней мере, казалось, и она страстно желала узнать, что же это была за шутка, чтобы сориентироваться, понять, действительно ли они утратили расположение хозяина и не допустил ли Маленгр какой-нибудь оплошности, из которой она, за счет своего коварства и сноровки, сможет извлечь выгоду для себя одной.
Но для этого с Маленгром нельзя было разговаривать в резком тоне, нельзя было позволить ему увидеть пробуждающийся в ней страх, нельзя, наконец, было дать ему понять, что его намерения, поступки, слова, мысли кажутся ей подозрительными.
В противном случае, насколько она знала Маленгра, он бы начал играть с ней, как кот с мышью, и оставил бы ее в дураках так же, как, по его собственному заверению, уже облапошил их хозяина.
— То есть, — промолвила она осторожно, — наши дела не так плохо, как я того опасалась.
— Напротив, Жийона, напротив, мы — или, скорее, я — никогда еще не пользовались таким доверием и расположением монсеньора.
Жийона вытаращила глаза, как человек, который говорит: «Ничего не понимаю».
— Сейчас поясню: я пользуюсь безграничным доверием монсеньора, но только в течение ближайших двух суток.
— Вот как! — произнесла старуха, насторожившись. — И что же случится через двое суток?
— Случится то, что монсеньор прикажет вырвать вот этот самый язык за то, что я солгал ему.
— А! — только и вымолвила Жийона, впрочем, с самым глубоким безразличием. — А потом?
— Мне отрубят вот эту саму правую руку — как клятвопреступнику.
— Вот как! — повторила Жийона и провела языком по губам, будто уже в предвкушении этого пленительного для нее зрелища. — А потом?..
— Потом?.. Вероятно, меня будут пытать калеными щипцами и заливать мне в открытые раны расплавленный свинец, если только.
— Если только?.. — вопросила чертовка таким тоном, каким могла бы сказать: «Какая жалость! Неужели ты избежишь этой пытки и я буду лишена столь чудесного зрелища?»
— Если только не освежуют, что того быка.
— Ого!..
— Или не поджарят на медленном огне.
— Боже всемилостивый!..
— Или, наконец, разорвут на четыре части.
— Святая Дева!.. И с тобой все это сделают, мой бедный Симон?
— Даже не сомневаюсь, — сказал Маленгр с все тем же ужасным спокойствием, которое не покидало его на протяжении всего страшного перечисления пыток, которые, по его мнению, его ожидали. — Даже не сомневаюсь, что через двое суток нам через все это придется пройти.
— Как это — нам?.. — пролепетала испуганная мегера. — Почему — нам? Тебе, ты хотел сказать. Но мне? Мне-то почему?
Маленгр издал сухой и зловещий смешок.
— Потому, моя милая Жийона, что я устроил все так, чтобы тебя постигла та же участь, что и меня. Я тебе все потом объясню, и ты увидишь, как я подшутил в этом плане над монсеньором, так что либо ты спасешься вместе со мной, либо вместе со мной же и погибнешь — той же самой смертью, заметь.
Это прозвучало холодно, сухо и резко, словно удар топора.
Внезапно Жийона поняла, что этот мерзкий гном говорит правду и что он действительно все устроил так, чтобы ее судьба теперь была неразрывно связана с его судьбою.
— Какой же ты негодяй! — простонала она жалобно.
Но уже во время этого стона она думала о том, что не желает оказаться освежеванной, и решила до последнего вздоха сражаться за свое спасение — свое и Маленгра, раз уж мерзавец поставил ее в такое положение, выхода из которого она пока не видела.
— И все же, — проговорила она, призвав на помощь все свое хладнокровие, — пока что я мало что понимаю; ради Бога, выражайся яснее.
— Нет ничего проще, — сказал Маленгр, наслаждаясь ее смятением и страхами. — Как я уже тебе сказал, монсеньор знает все; так что, поняв, что мне пришел конец, я сразу же подумал о тебе — видишь, неблагодарная, как я тебя люблю — и принял все меры, и меры, я тебе скажу, очень надежные, для того, чтобы тебя постигла та же участь, что и меня.
— Понятно-понятно, но потом?..
— Потом я убедил монсеньора в том, что все, что я, точнее — мы, сделали, преследовало лишь одну цель — выдать ему мессира Буридана, Миртиль, Ланселота Бигорна и других, короче, всю шайку этих ненавистных разбойников. Понимаешь?
— Понимаю, но дальше?..
— Затем я сказал — похвалился, понимаешь, чтобы отвратить от нас грозившую нам в тот момент опасность, — так вот, я сказал, что мы совершенно уверены в том, что сможем сдать ему всю шайку в течение сорока восьми часов и что если по прошествии этого времени мы не преуспеем, монсеньор может поступать с нами так, как ты уже слышала.
— И ты думаешь, Симон, что мы сможем сдать ему всю эту шайку?
— Хо! — произнес Маленгр. — Видишь вон то облачко, что бежит по небу?
— Вижу, но.
— Так вот, моя бедная Жийона: я думаю, что мы скорее сумеем схватить это облачко, нежели мессира Буридана. Вот так-то.
— Да, — пробормотала Жийона, — но тогда, нужно бежать, у нас в запасе двое суток, времени еще достаточно. Мы будем уже далеко, когда за нами решат выслать погоню.
В хитрых глазках Маленгра блеснул и тотчас же погас огонек.
Он разинул рот, вытаращил глаза и, хлопнув себя ладонью пол лбу, воскликнул:
— А ведь ты права, какой же я осел!.. Нужно бежать, черт возьми, — и как это мне в голову не пришла такая простая мысль, тогда как ты сразу же до нее додумалась.