«Уж не сошел ли он с ума? — думала она. — Черт, случалось и не такое. Он был тщеславен, этот Симон, и, возможно, печаль от потери положения при монсеньоре, унижение от бегства, крушение планов на будущее. Но, кстати, мы ведь здесь именно для того, чтобы бежать. Быть может, стоит поторопиться».
И она промолвила вслух:
— Что-то я не вижу твоей кубышки, тогда как я свою принесла, и, возможно, нам следует как можно скорее приступить к дележу.
— Моей кубышки? — сказал Маленгр, казалось, наконец очнувшись от этого подобия сна. — Я ее еще не выкопал.
— А! — только и сказала Жийона.
И взгляд ее сделался холодным, руки еще сильнее вцепились в шкатулку, словно для того, чтобы защитить ее от любого нападения.
— Но это ерунда, моя милая Жийона, мы всегда можем начать с того, что проверим содержимое твоей, а потом я схожу за своей.
— Почему бы не сходить сейчас же, Симон? Так нам придется выполнить всего одну операцию.
— Не волнуйся, операция действительно будет всего одна. Давай-ка взглянем, что в этой красивой шкатулочке.
— Ты не получишь мою шкатулку, пока не принесешь и поставишь передо мной свою собственную кубышку.
— Как!.. Ты настолько мне не доверяешь?.. Это нехорошо, знаешь ли. Что ж, вот мой кошелек, который я показывал тебе утром. Посмотри, какие чудесные золотые монеты, Жийона. И, знаешь ли, я их проверял — а хочешь, и сама проверь — это чистое золото, высшей пробы, и не той чеканки, что была при покойном короле Филиппе, да будет земля ему пухом, неважный был из него чеканщик. Можешь взглянуть, Жийона, можешь проверить, пересчитать. Я не такой, как ты, я людям доверяю.
При виде разложенного на столе, прямо перед ней, золота Жийона не смогла устоять перед искушением.
Она отставила шкатулку в сторону, чтобы погрузить крючковатые пальцы в гору столь завораживающих ее прекрасных монет, и принялась проверять каждую, взвешивать на руке, а затем и пересчитывать.
Они придвинулись друг к другу, головы их соприкасались, и они оба улыбались, — то была картина одновременно и мрачная, и смешная.
— Сто! — сладострастно вздохнула Жийона. — Здесь ровно сто золотых монет.
— И ни единой меньше, — подтвердил Маленгр, — я уже пересчитал, как сама понимаешь. Хе!.. Приличная сумма, не так ли?..
Затем со щемящей тоской он добавил:
— Как подумаю, что половина всего этого — твоя. Вот зачем тебе это золото?..
Его отчаяние выглядело столь искренним, что ее недоверие начало мало-помалу таять.
— Ну, Симон, раз уж половина этого золота — моя, я могу его взять?..
— Конечно-конечно, моя милая Жийона, как только мы проверим содержимое твоей шкатулочки.
— Ладно! — проворчала старуха. — Ступай откапывай свою кубышку, так как, поверь мне, пока она не окажется здесь, на этом столе, ты до шкатулки даже не дотронешься.
— А я говорю — дотронусь, — прорычал Маленгр и ринулся на нее с кинжалом в руке.
Но Жийона, к его величайшему изумлению, позволила отнять у себя шкатулку, даже не попытавшись сопротивляться.
И, пока торжествующий Маленгр ставил шкатулку перед собой на стол, мегера подошла к расположенному за ее спиной окну, вытащила спрятанный на груди небольшой свисток и быстро поднесла к губам.
Маленгр в это время пытался открыть добычу, но обнаружил, что шкатулка заперта.
Он начал с грозным видом надвигаться на Жийону и сказал хриплым голосом:
— Ключ, давай ключ.
Крайне спокойная, Жийона бросила ему ключ.
Симон поймал его на лету и проворно вставил в замочную скважину.
В тот момент, когда он уже собирался приподнять крышку шкатулки, Жийона безмятежно промолвила:
— Прежде чем открыть, может, послушаешь меня пару секунд? Это в твоих же интересах. Сам подумай: шкатулка — у тебя, можешь немного и подождать.
Только теперь, казалось, он заметил, сколь спокойно держится его сообщница.
Действительно, до сих пор Маленгру так сильно хотелось заполучить эту шкатулку, что он совсем утратил представление о реальности.
Симон быстро смекнул, что старуха приготовила некую злую шутку, и все его чувства обострились, чтобы выяснить и расстроить ее план. Он не стал открывать шкатулку, а начал теребить нос, как делал это всегда, когда над чем-то размышлял.
— Подожду столько, сколько захочешь. — ответил он насмешливым голосом. — Говори, моя милая Жийона, времени у нас хватает.
— Так вот, слушай: тебе отлично известно, что я знаю тебя как облупленного, мой дорогой Симон, и что, зная тебя, прежде чем сюда направиться, я не могла не принять кое-каких мер предосторожности.
— Да ну?.. И что же это за меры, моя милая Жийона? — вопросил Маленгр с некоторым беспокойством.
— Сейчас узнаешь. Вместе со мной сюда явились четверо моих людей, так как, знаешь ли, Симон, у меня тоже есть люди, которых я держу под рукой и которые в определенных случаях беспрекословно мне подчиняются. Эти люди ожидают неподалеку и при первых же звуках этого свистка прибегут сюда, и так как они — парни крепкие и хорошо вооруженные, любое твое сопротивление будет бесполезным.
«Вот оно что! — подумал Маленгр, продолжая теребить нос. — Действительно, мне следовало предвидеть, что эта мартышка выкинет что-нибудь в этом духе!»
Вслух же он сказал:
— Да, но прежде чем твоя подмога подоспеет, несколько дюймов вот этого лезвия окажутся в твоей груди.
— Не уверена. И потом, если мои люди не увидят меня живой, считай, и ты уже не жилец. Предупреждаю: убив меня, ты приговоришь к смерти и себя самого. Тебе захотелось связать мою судьбу с твоею, вот и я сделала так же: связала твою с моею.
«Клянусь преисподней!.. А ведь она права», — думал Маленгр, неистово теребя нос.
— И это еще не все, стоит мне свистнуть в этот небольшой свисток дважды, как один из моих людей тотчас же побежит в Тампль и приведет сюда людей монсеньора, которые схватят тебя и отдадут во власть его ярости и возмездия. Трое других в это время вызволят меня и сопроводят в безопасное место. Ну как, Симон, неплохо я все устроила, не так ли?..
Все то, что она говорила, было истинной правдой.
Действительно, она слишком хорошо знала Симона Маленгра и, покидая его утром, ни секунды не сомневалась в том, что он прикажет схватить ее и выдать графу де Валуа, если она не станет повиноваться и не явится в указанный час на назначенную им встречу со своими сбережениями.
Но почему Маленгр так настаивал на том, чтобы она захватила с собой все свои сбережения?
Для того чтобы обобрать ее до нитки, это же было очевидно. С этой минуты все для нее упростилось: нужно было лишь подвести под него контрмину[10], быть смекалистее и хитрее и поступить с ним так же, как намеревался поступить с нею он — обобрать его до нитки.
Еще в особняке Валуа она договорилась с четырьмя бездельниками из гарнизона, которые были преданны ей настолько, насколько позволяла их натура, в силу одной важной услуги, которую она им когда-то оказала.
Воззвав к этой преданности, простимулированной пожертвованием — пожертвованием мучительным (кто бы сомневался?) — нескольких серебряных монет, выданных тут же, на месте, и обещанием выдать еще столько же по выполнении работы, она заручилась их согласием на претворение в жизнь следующего плана:
В указанное время, захватив с собой все свои деньги, она направится, в сопровождении своих людей, в Ла-Куртий. Явившись на место, она укажет, где им следует ждать, и пройдет в дом одна. Там она выложит перед Симоном Маленгром свои сбережения, приступит к дележу, позволит, при необходимости, себя обобрать, а затем, когда все будет закончено, когда настанет момент расставания, подаст условный сигнал, ее люди набросятся на Маленгра и скрутят его в мгновение ока.
Сделав это, они примерно на час удалятся.
Оставшись наедине с надлежащим образом связанным Маленгром, она дождется возвращения своих людей, которые взвалят Симона на свои могучие плечи и отнесут его прямиком к графу, рассказав тому придуманную ею историю, вследствие чего граф несомненно выдаст им щедрое вознаграждение, да уже не серебряными монетами, а самыми что ни на есть золотыми.
Вот что придумала Жийона и о чем не сказала Маленгру.
К несчастью, она не предвидела, что Симон окажется настолько наглым и непорядочным, что не принесет свое золото, и эта неожиданная помеха вкупе с ужасом, который она испытала, когда Маленгр попытался у нее отнять ее же собственные сбережения, а также ее излишняя поспешность привели к тому, что Жийона слегка потеряла голову и совершила оплошность, признавшись Симону в том, что ею были приняты некие меры предосторожности.
Столкнувшись с реальной угрозой своей жизни, старуха, тем не менее, не позвала своих людей, так как все ее мысли были теперь сосредоточены на том, как бы отправить Маленгра откапывать его кубышку, ради обладания которой она не побоялась рискнуть головой, кубышку, которой она жаждала обладать одна, обладать любой ценой.
Пока Жийона объяснялась, Маленгр начал теребить нос еще более неистово, что было у него признаком активной работы мозга.
Тем временем мегере пришла в голову чудесная, как она полагала, мысль проявить добрую волю, что, по ее мнению, должно было вынудить Маленгра предъявить наконец его собственные накопления.
— Вот видишь, Симон, — улыбнулась Жийона, — я такая же хитрая, как и ты, и гораздо более благоразумная. Я доказала тебе, что я сильнее, как доказала и то, что тебе лучше не пытаться меня обмануть или даже просто дотронуться до меня пальцем.
— Да, это так, — жалобно произнес Маленгр, — ты оказалась гораздо более умной, нежели я полагал.
— Я рада, что ты готов это признать. Теперь же я докажу тебе, что нам лучше быть честными друг с другом, разделить наши сбережения по справедливости и разойтись добрыми друзьями. Что скажешь, Симон?
— Похоже, так и следует поступить, — промолвил Маленгр со вздохом.
— Что ж. Что до меня, то сейчас я представлю тебе убедительное доказательство моей честности, после чего, надеюсь, ты наконец покажешь мне свою кубышку.