— И что же это за доказательство? — полюбопытствовал Маленгр.
— Сейчас узнаешь.
Жийона сделала паузу, словно слова, которые она собиралась произнести, могли оцарапать ей губы.
— Значит, так. Ты откроешь шкатулку, мы пересчитаем ее содержимое, хотя оно и так мне прекрасно известно, вплоть до последнего денье. Затем мы разделим его на две равные части (Господи, как же мне плохо!), и ты заберешь, заберешь (Я задыхаюсь!), полагающуюся тебе половину (Святая Дева!.. Я умираю!..).
— Ба! — воскликнул Маленгр, в самом деле ошеломленный этой совершенно неожиданной уступкой. — Не будем же медлить!..
И его рука потянулась к крышке шкатулки.
Но Жийона, которая отнюдь не умерла, как говорила, живо остановила его, поднося свисток к губам и крича что есть духу:
— Секундочку!.. Секундочку!.. Я тоже буду считать. И потом, из этих ста прекрасных золотых монет, что ты разложил на столе, половина принадлежит мне.
— Справедливо, — признал Симон, готовый, казалось, пойти на любые уступки. — Что ж, давай считать вместе.
— Ну да, конечно. И когда я окажусь с тобой рядом, откуда мне знать, что ты вероломно не проткнешь меня насквозь?
Говоря это, она указывала пальцем на кинжал и шпагу, коими был вооружен Маленгр.
— Черт бы побрал эту потаскушку, — пробурчал Симон. — Обо всем подумала!
— Нет-нет, я не настолько глупа. Видишь вон ту портьеру, отбрось за нее свои кинжал и шпагу.
Маленгр пару мгновений еще колебался, затем, без единого слова, кинул оружие в указанное Жийоной место.
И тогда они оба подошли к столу.
Она, дабы иметь возможность прикоснуться к так завораживающему ее золоту, наконец выпустила свисток, который теперь держался на шее на тонкой цепочке.
Сперва они опустошили шкатулку, затем, по мере подсчета, принялись раскладывать монеты по кучкам.
— Надеюсь, — говорила Жийона, — после такого доказательства доверия, после всего этого ты уже не сможешь отказаться от раздела своего золота.
— Клянусь тебе, — отвечал Маленгр, который подобные обещания раздавал по несколько дюжин за день, — клянусь тебе, что сразу же, как разделим, я схожу и откопаю свою кубышку.
И оба молча продолжили операцию, каждый — приглядывая за другим, каждый — стараясь как можно дольше задержать в своих руках вожделенное золото.
Все проходило более или менее гладко, пока они только считали. Когда же они начали делить золото на две равные части, все пошло гораздо хуже. Жийона издавала вопль за воплем, заявляя, что Маленгр пропустил ту или иную кучку. Маленгр кричал еще громче и рвал на себе волосы, уверяя, что, напротив, это она обирает его, пропуская уже не одну кучку, а сразу несколько.
Оба возбужденно жестикулировали, обменивались пламенными взглядами, забыв, казалось, обо всем на свете, уже готовые перейти к рукоприкладству.
Дележ пришлось начать заново.
Но вновь разразились вопли и крики.
— Бандит! Злодей! Говорю же: ты меня обкрадываешь, опять обкрадываешь, неужто я не видела, вот, хотел умыкнуть эту монетку?… Давай все сначала. — кричала Жийона, разрушая горки.
— Давай, я согласен, — вопил Маленгр, — только не вздумай больше меня обманывать, как только что, когда. Ага! Вот я его и заполучил!
Тем, что он заполучил, был свисток.
Маленгр смешивал кучки специально для того, чтобы вывести Жийону из себя и мало-помалу заставить потерять бдительность.
А старуха, совершенно зачарованная видом и перебиранием золота, действительно возбуждалась все больше и больше, с головой уходя в подсчет сверкающих монет.
В какой-то момент, совершенно забыв об осторожности, Жийона наклонилась над столом, почти на него улеглась, овив стопки золота обеими руками, чтобы не позволить Маленгру к нему, этому золоту, подобраться.
При этом подвешенный к цепочке свисток оказался в непосредственной близости от Симона.
Маленгр, который не выпускал его из виду, проворно вытянул руку и схватил свисток. Жийона машинально подалась назад. Маленгр резко дернул за небольшую цепочку, которая, будучи не из самых прочных, порвалась, и вожделенный свисток остался в его руке.
— Ага! — победоносно вскричал Маленгр, опуская ценную добычу в глубины своего кармана. — Ну, как запоешь теперь, моя милая Жийона?.. Попробуй позови своих охранников. Ха-ха-ха!.. Ты умна, Жийона, но я — еще умнее, ха-ха!
Жийона была совершенно ошеломлена.
Обо всех принятых ею мерах предосторожности можно было забыть; теперь она всецело находилась во власти врага.
И действительно, сунув свисток в карман, тот стремительно подскочил к портьере, подобрав кинжал со шпагой, прежде чем старуха успела опомниться.
— Ну что, Жийона, теперь-то, надеюсь, ты понимаешь, кто здесь — хозяин ситуации?.. Но я — человек великодушный, и тоже дам тебе доказательство моего доверия. Золото перед тобой, можешь пересчитать его и горстками переложить в шкатулку, я позволю тебе сделать это одной, видишь, как я тебе доверяю?.. Нет? Не желаешь?.. Тогда я сделаю это сам. Знаешь ли, перебирать эти прекрасные золотые кругляшечки — лучшее занятие на свете!
Говоря так, Маленгр, держа кинжал в одной руке, другой перекладывал горстки золота в шкатулку, которую затем закрыл и промолвил:
— Ну вот, сделано. Видишь, когда ведешь себя благоразумно, то и споров никаких не случается.
Тем временем Жийона мало-помалу приходила в себя и уже пыталась холодно обдумать свое весьма незавидное положение.
— А вот скажи-ка, милочка, помнишь ли ты тот день, когда я вырвал из тебя несколько жалких экю?.. Хе-хех! Эта кучка куда более впечатляющая, чем та, что была тогда.
— И тебе не стыдно забирать у меня все это, Симон?
— Нет, Жийона, нисколечко.
— Но так же нельзя… Оставь мне хоть немного… хотя бы серебряные экю, умоляю!.. Отнять у меня все мои сбережения! Ты, никак, смерти моей хочешь? Злодей!.. Бандит!..
— Хе-хех!.. Возможно, именно этого я и хочу.
— Полно, мой славный, мой дорогой Симон, не может быть, чтобы ты хотел убить меня столь ужасно. Мы же с тобой добрые друзья, Симон, мы же собирались пожениться, ты разве забыл, Симон?
— Так и есть!.. Мы были прекрасными друзьями. Настолько, что ты приказала арестовать меня и бросить в одну из самых темных камер монсеньора де Валуа, камеру, из которой я вышел бы лишь для того, чтобы оказаться поджаренным на медленном огне, к твоей величайшей радости, так как это именно ты устроила эту прекрасную экзекуцию.
«Боже милосердный! — подумала несчастная Жийона. — Похоже, пришел мой последний час. Я его пощадила, тогда как он меня пощадит вряд ли».
Вслух же она сказала:
— Но ты ведь вышел из этой камеры, вышел благодаря мне, которая явилась тебя вызволить.
— Ну да, конечно!.. Что-то мне подсказывает, что ты явилась насладиться моей агонией, а также для того, чтобы выведать, где спрятано мое золото. И если я вышел из этой камеры, то лишь потому, что оказался более хитрым, а вовсе не из-за твоего великодушия или раскаяния.
— Но, Симон, это ведь была всего лишь шутка, чтобы попугать тебя и над тобой посмеяться. Боже мой, неужто теперь уж и подшутить над другом нельзя?
— Охотно верю!.. Действительно, забавная была шутка, которую, хочешь сказать, ты даже не пыталась повторить?
— Конечно же нет, мой славный Симон, так как в глубине души я слишком сильно тебя люблю, чтобы причинять тебе такую боль.
— Да-да, ты действительно меня очень любишь! Вероятно, именно поэтому, не далее, как вчера вечером я слышал, как ты сдавала меня монсеньору. Так что, если бы сегодня утром я все не уладил, то сейчас опять наверняка уже находился бы в какой-нибудь надежной темнице, тогда как ты, вне всякого сомнения, перекопала бы весь этот сад, чтобы отыскать и присвоить мое золото.
— Святые ангелы рая! Ему все известно!.. Мне конец!..
— Полагаю, что да, — холодно промолвил Маленгр. — Ты хотела завладеть моими сбережениями. Я забрал твои и оставлю их у себя. Ты хотела сдать меня монсеньору, но попалась и, клянусь дьяволом, теперь уже я тебя не упущу!
— Мерзавец!.. Собака!.. Негодяй!.. Так мучить бедную женщину!
— Это ты, что ли, женщина?.. Да ты настоящая фурия, вышедшая из преисподней! Да, так и есть!
— Берегись преисподней, о которой говоришь, тебе предстоит вечно гореть в этом самом аду!
— Гм!.. Это мы еще посмотрим. А пока же, моя милая Жийона, скажи-ка, как именно ты желаешь перейти в мир иной?
— Я не хочу умирать!.. Нет, не хочу!
— Если хочешь, я могу тебя поджарить. Здесь великолепный очаг. Нет?.. Ты права, это процесс слишком долгий, а времени у меня — в обрез.
— Симон, если ты меня убьешь, за меня отомстят!
— Ну да? И кто же?
— Те люди, что меня дожидаются. Если я не выйду до полуночи, они сами за мной сюда явятся.
— Да ты, я вижу, обо всем позаботилась!.. Но хватит, еще нет и одиннадцати, так что когда они придут, эти твои люди, я буду уже далеко. А почему бы мне не заколоть тебя вот этим самым кинжалом?.. Сама же говоришь, время поджимает. Нет?.. Ах! До чего же ты несговорчивая. Ну, раз уж все обстоит именно так, и чтобы поскорее со всем этим покончить, я тебя вздерну, да, так будет проще всего.
— Вздернешь?.. Здесь!.. — пролепетала Жийона, вероятно, надеясь на некое чудо.
— Да, здесь.
— Но ты не можешь вздернуть меня здесь. У тебя для этого ничего нет! — вскричала бедняжка, а сама подумала: «Если он хочет меня повесить, как и сказал, то будет вынужден вывести в сад, и тогда, завопив что есть мочи, быть может, я докричусь до моих молодцов, и буду спасена».
Но Маленгр, словно прочитав ее мысли, сказал, рассмеявшись:
— Нет-нет, для этого нам вовсе не понадобится выходить в сад. Никто тебя не услышит и не придет тебе на помощь, так как все произойдет в этой самой комнате.
— О, дьявол! — пробормотала несчастная. — Он знает все, о чем я думаю.
Маленгр, по-прежнему — с кинжалом в руке, подошел, что-то напевая, к занавеске, что была натянута перед одним из оконных проемов, и отдернул ее в сторону.