И так как именно в этот момент Жийона в пароксизме страха стучала что есть силы в дверь, вопя во все горло, безумец решил, что призрак набросился на него; в мгновение ока он распрямился, схватил несчастную сзади за шею и закричал:
— Ага! Попалась, попалась!.. Посмотрим, кто из нас сильнее. Ха-ха! Мое золото, где мое золото? Ты говорила, оно здесь!.. Где именно?.. Здесь?.. Да или нет?.. Ладно, подожди, пока я совсем тебя задушу, так как я тебя знаю, ты способна напасть на меня сзади, когда я буду копать здесь, чтобы отыскать мое золото!.. Ха-хах! Я так и знал, что сумею заставить тебя вернуть награбленное. Знал, что я сильнее.
И безумец отпустил Жийону.
Но на сей раз Жийона была уже точно мертва. Маленгр в самом деле ее задушил, вцепившись своими пальцами — точно когтями! — в ее шею.
Моментально позабыв о трупе, безумец улегся ничком в одном из углов погреба и принялся скрести землю, бормоча себе под нос:
— Оно здесь, мое золото. Здесь ты его от меня спрятала. Ха-хах! Я все-таки заставил ее сказать. Но нужно копать, копать дальше. Тяжело!.. Очень тяжело!.. Но неважно, это ради моего золота, которое я обязательно отыщу.
И, действительно, он продолжал копать. Его пальцы кровоточили, но он этого не замечал. Маленгр ничего не чувствовал.
Тем не менее ему почему-то показалось, что работа продвигается не очень быстро, и когда под руку попался осколок бутылки, Симон схватил этот кусок стекла и принялся рыть уже им, приговаривая:
— Так лучше! Гораздо лучше, намного быстрее!
Он долго еще копал так, с ожесточением.
Пропитанная влагой земля поддавалась достаточно легко. Симон отбрасывал ее вправо, влево, куда попало. В итоге он выкопал уже не яму, но настоящий ров.
Долго еще он рыл землю, ворча:
— Я отыщу его, мое золото, обязательно отыщу.
Внезапно Маленгр остановился и упал лицом в грязь, в тот самый ров, который сам и выкопал, упал и растянулся во весь рост. Он был мертв.
XX. ПЛАН БУРИДАНА
Бросив к ногам герцога Египетского четыре сумы Страгильдо, Жан Буридан повернул назад и покинул Двор чудес. Он испытывал своего рода облечение оттого что избавился от этого золота, которое, по сути, являлось платой за десятки убийств. Правда, юноша понимал и то, что его поступок расстроил Бигорна, но Буридан обещал себе компенсировать эту утрату, насколько это будет в его силах. Понимал он и то, что оставил троих своих товарищей без денег и без съестного, но, зная их как людей находчивых, нисколько не сомневался в том, что поститься им придется недолго.
Вот почему Буридан неспешной поступью направил коня к Порт-о-Пэнтр.
Там, спешившись, спокойный и улыбчивый, он принялся ждать часа открытия ворот.
Да, Буридан улыбался.
Дело в том, что в воображении его уже вырисовывалось одно дорогое его сердцу лицо, и, благодаря тому разговору, что он мысленно вел с Миртиль, время пробежало для него совершенно незаметно.
Наконец рассвело.
Буридан вновь запрыгнул в седло и, не принимая никаких мер предосторожности, подъехал к воротам; стражники смерили его внимательными взглядами, так как у них был приказ задерживать любого проезжающего всадника, который показался бы им подозрительным. Но в городе о капитане Буридане говорили с таким ужасом, что они представляли его себе плохо одетым разбойником с густой бородой и устрашающим лицом. Им даже и в голову не могло прийти, что этот столь элегантный, столь улыбчивый молодой дворянин, который, проезжая, сердечно пожелал им доброго утра, и был этим самым жестоким мятежником, который, дав отпор королевским войскам, только что улизнул со Двора чудес.
Итак, Буридан проехал без малейших проблем и, в превосходном настроении, под лучами восходящего солнца углубился в сельскую местность, оставляя по правую руку гору Монфокон, где высилась виселица, и направляя скакуна крупной рысью к покрытым зеленью склонам горы другой, имя которой было — Монмартр!..
Именно туда, на Монмартр, и держал свой путь Буридан.
Ему было столь же нужно увидеть Миртиль, сколь нужно бывает вдохнуть глоток свежего воздуха человеку, проведшему несколько дней в закрытом помещении.
И не то, чтобы Буридан был или полагал себя сентиментальным. Ему, напротив, казалось, что во всех поступках его жизни любовь занимает не так уж и много места. В действительности же, Миртиль ассоциировалась у него со всеми событиями, даже с теми, к которым она не имела абсолютно никакого отношения; она как бы являлась основой основ, формирующей его мысли, а все остальное было побочным, второстепенным.
Вот почему сердце его забилось чаще, когда он начал подниматься по крутому склону, ведя коня за собой под уздцы и окидывая взглядом те несколько невзрачных домишек, которые сгруппировались там единственно затем, чтобы располагаться на вершине горы, — в те варварские времена люди возводили свои жилища на холмах, чтобы заметить врага, если тот нагрянет, еще издали.
Тогда на холме Монмартр еще не было никакого аббатства.
Количество обитателей тамошней деревушки едва достигало тридцати человек, поэтому, даже не зная, куда в точности ему следует идти, Буридан был уверен в том, что быстро найдет Мабель и Миртиль, то есть мать и невесту.
Когда он, тяжело дыша, поднимался по склону, что-то белое, легкое, почти воздушное выпорхнуло из лесосеки. Бросившись на шею возлюбленному, Миртиль радостно воскликнула:
— Здравствуйте, сеньор Буридан, добро пожаловать на эту гору.
Не в силах вымолвить и слова, Буридан крепко прижал невесту к груди. Только сейчас он понял, сколь сильно ее любит. Почти тотчас же появилась помолодевшая лет на двадцать Мабель — Анна де Драман, — и после первых излияний чувств все трое поднялись на вершину холма.
— Видишь вон ту вот скалу? — промолвила Мабель. — Там я и обитаю.
— Как это?..
— Она хочет сказать, что проводит там все дни напролет, глядя в сторону Парижа, — пояснила Мабель.
Все трое были так счастливы, как только могут быть счастливы люди в семье после долгой разлуки.
Вскоре они добрались до хижины. На скорую руку был приготовлен завтрак, и Буридан, думая о том, что товарищи его остались совершенно без пропитания, уселся за стол, улыбнувшись при мысли о тех необычайных хитростях, к которым, как всегда, не преминет прибегнуть Бигорн, дабы раздобыть еду.
В монмартрскую деревушку Буридан явился, чтобы запастись новыми силами. Он гнал прочь из головы любые невеселые мысли, решив хотя бы денек прожить в безмятежном счастье, под преисполненными любви взглядами невесты и матери.
Поэтому, когда по прошествии пары часов Мабель заговорила о возможном отъезде, он отложил этот разговор до завтра. Вечером ему приготовили лежак в одной из тех двух комнат, коими располагала эта хибара, и состоял этот лежак из охапки соломы, которую женщины исхитрились преобразовать в настоящую постель.
Затем они удалились в свою комнату, и Буридан спал на своей соломе, как король. Как король, уточним, в его собственном представлении, так как король-то в ту ночь и не спал вовсе; он оплакивал свое разрушившееся счастье и боролся с душевной болью, ненавистью, местью, всеми навалившимися на него призраками горя и разочарования.
На следующий день Мабель вновь заговорила об отъезде, но Буридан и на сей раз обошел этот вопрос стороной.
Уехать, оставить в темнице Филиппа и Готье, двух его братьев!.. Нет, на это он пойти не мог. Он думал о том, чтобы вернуться в Париж, но с каждым часом вновь откладывал момент этого нового расставания, которое, как он надеялся, должно было оказаться последним!
Этот день, затем еще один пролетели так же, как и первый.
Мабель была удивлена.
Миртиль находила такую жизнь восхитительной.
Правда, это ее счастье омрачалось мыслью о том, что ей предстоит навсегда разлучиться с отцом, но в глубине души она надеялась, что рано или поздно Мариньи отойдет от своих предубеждений, и между ее отцом и мужем — а в мыслях девушки Буридан уже был ее мужем — восстановится мир.
Наконец настал момент, когда Буридан вынужден был признаться, что он пока даже и думать не может о том, чтобы уехать из Парижа. Мабель поинтересовалась, почему.
— Но, дорогая матушка, — сказал Буридан, — вы говорите о бегстве, о поисках прибежища в какой-нибудь далекой провинции или даже на чужбине, к примеру, где-нибудь в Бургундии.
— Я говорю о Бургундии, потому что там ты родился. Но если тебе больше нравится другой край.
— Нет, если мы бежим, мы отправимся туда, куда вы сами пожелаете; вот только есть ли у нас деньги? Мне нужно их где-то добыть.
Мабель улыбнулась, взяла сына за руку, подвела к ларю для продуктов, приподняла крышку и показала, укрытые тряпками, два сундучка, доверху набитые различными украшениями и золотыми монетами. Юноша радостно вскрикнул и принялся наполнять карманы.
— Бигорн, Гийом и Рике будут счастливы, — сказал Буридан, — так как, матушка, мои друзья поедут с нами. Они всегда были рядом со мной в часы опасности.
— Хорошо. Впрочем, здесь золота столько, что хватит на всех. Как видишь, нашему отъезду ничто не препятствует. Поезжай за своими товарищами, и будем собираться в путь.
Буридан отвел Мабель в сторонку и сказал:
— Я не уеду, пока не вызволю Филиппа и Готье д'Онэ.
Мабель вздрогнула. Буридан продолжал:
— Простите, матушка, за то, что вместе с этими именами пробуждаю в вас ужасные воспоминания, но если я уеду, оставив их умирать, даже не попытавшись совершить все возможное и невозможное, чтобы спасти их, мне кажется, я не смогу жить в мире с самим собою.
— Тогда поезжай, сынок, — сказала Мабель, тяжело вздохнув.
— Это еще не все, — промолвил Буридан. — У меня есть для вас новости об отце и матери Миртиль.
— Так Ангерран де Мариньи?..
— Арестован!..
— Маргарита Бургундская?..
— Тоже арестована!..
Мабель подняла глаза к небу. Последний отблеск ненависти и удовлетворенного возмездия пробежал по ее лицу, как пожар, который затухает, мелькнув в ночи последней искоркой. Затем холодно, не испытав особого удивления от этого двойного и знаменательного события, она спросила у Буридана, как именно все произошло.