В том, что касалось Мариньи, Буридан привел рассказ Тристана, согласно которому первого министра погубила ненависть графа де Валуа.
Это имя «Валуа» Буридан произнес, не в силах сдержать дрожь, но Мабель, услышав его, и бровью не повела.
В том же, что касалось королевы, Буридан поведал, как он хотел спасти Мариньи, как отправился в Нельскую башню, как король, будучи предупрежденным Страгильдо, услышал его обвинительную речь и признания Маргариты.
— Это судьба! — прошептала Мабель, как несколькими днями ранее прошептал сам Буридан. — Пятнадцать лет я грезила, придумывала планы мести, каждый из которых затем казался мне химерическим, но Маргариту сразил случай, причем путем самым что ни на есть естественным. Сразил именно так, как я того и хотела, в том самом месте, где и должен был сразить, а главное — посредством кого!..
Еще несколько минут Мабель предавалась неким мрачным размышлениям, затем, отдав дань той особой задумчивости, которая всегда охватывает нас перед лицом событий, связи между которыми мы не улавливаем, она наконец обратила взор на сына.
— Надеюсь, ты не станешь и дальше пытаться спасти Мариньи?
— Нет, матушка. Я уже сделал то, что был должен. Думаю, в данный момент никто на свете не сможет помешать королю отомстить этому человеку. И тем не менее.
— Что? — встрепенулась Мабель.
— Ничего, матушка. Погляжу, как будут развиваться события.
— А королеву? — промолвила Мабель. — Ее ты тоже хочешь спасти? Ее, у которой нет ни капли материнского чувства, ни капли простой человеческой жалости к Миртиль, ее, которая всегда ненавидела свою дочь, потому что видела в ней лишь соперницу!
Буридан вздрогнул.
— Пусть свершится высшее правосудие, сынок, — продолжала Миртиль, — или же, боюсь, тебя поразит та же молния, которая угодила в Маргариту.
Буридан опустил голову и пробормотал:
— Миртиль будет так страдать.
— Ничего ей не говори! — живо промолвила Мабель. — Я сама, когда придет время, сообщу ей о смерти Мариньи и Маргариты.
— Это будет для нее таким потрясением! Узнать, что ее отец и мать были казнены в одно и то же время, да и казнь эта, полагаю, будет из самых страшных!
— Она ничего не узнает, — спокойно сказала Мабель. — На эту ужасную трагедию я накину покров тайны, приподняв для Миртиль лишь незначительный уголочек этого покрова. Конечно, она уедет отсюда с болью в сердце, так как она сохранила самые нежные воспоминания о том, кого продолжает называть Клодом Леско, но она никогда не узнает, как и почему умерли ее родители. Что до королевы, то, слава Богу, если сердце Миртиль и преисполнено к ней состраданием, я не обнаружила в этом сердце ни единого следа той глубокой дочерней любви, коей я опасалась. Миртиль едва ли осознает, что королева могла быть ее матерью. Будет несложно внушить ей, что ее матерью была некая знатная дама, которая умерла, дав ей жизнь. Такой истории, кстати, придерживался и Мариньи. Все прочее для нее теперь будет казаться всего лишь сном.
Буридан, с тайным ужасом, восхищался той легкостью, с которой его мать придумывала ту или иную ложь; пусть ложь эта и преследовала благородные цели, юношу она поражала не меньше.
В конце концов, он сказал себе, что за столь долгие годы страданий бедняжка, должно быть, уже привыкла к вечной необходимости что-то утаивать или искажать.
Затем он и вовсе выбросил эти мысли из головы.
Решено было, что Мабель и Миртиль продолжат жить в этой хижине, где действительно вряд ли кто стал бы их искать. И потом, мысль или желание разыскать Миртиль теперь могли прийти в голову разве что одному человеку — графу де Валуа.
— Что до него, — заявил Буридан твердым тоном, — то на этот счет есть у меня кое-какая мысль!
Встревожившись, Мабель попыталась выяснить, что же это за мысль, но Буридан был нем как рыба.
Весь вопрос теперь заключался в том, согласится ли Миртиль принять это новое расставание. Мабель опасалась, что невеста ее сына, и так уже многое пережившая, на сей раз расстроится еще больше.
Буридан лишь улыбнулся.
И действительно, при первых же словах, которые он сказал ей об аресте Филиппа и Готье, отважная девушка воскликнула:
— Их нужно спасать! Это же твои друзья, Буридан, твои братья; они пожертвовали собой ради тебя! Если мы уедем, не вызволив их, на наше счастье ляжет зловещая тень, которая будет омрачать всю нашу жизнь!
Бросив победоносный взгляд на мать, Буридан заключил невесту в объятья.
Когда настал момент расставания, именно Мабель проявила себя наименее храброй, что объяснялось очень просто — она была матерью.
Наконец, после множества обещаний быть осторожным, после множества поцелуев и слез, — а солнце уж шло к закату, — Буридан удалился и начал спускаться по склонам Монмартра, чтобы успеть прибыть к воротам еще до их закрытия.
Не раз он оглядывался, чтобы вновь и вновь увидеть этих двух женщин, которые, стоя у скалы, на которую ему указывала Миртиль, махали ему на прощание руками.
Когда они скрылись за верхушками дубов и каштанов, юноша запрыгнул в седло и понесся прочь.
В этот момент некий человек, который находился в чаще и который не только внимательно следил за отьездом Буридана, но и наблюдал за его прибытем, так вот, человек этот вышел из своего укрытия, дошел до той тропинки, по которой проследовал юноша, и проводил его пылким взглядом.
Человек этот опирался на палку, толстую ветку, которую отрезал от дерева скорее для защиты, нежели для поддержки, так как он был подвижен и крепок. Одет он был, как и большинство крестьян, в длинную холщовую блузу, стянутую на поясе кожаным ремнем.
Лицо его было мрачным. Он смотрел вслед пустившему коня рысью юноше, пока тот не исчез из виду, затем повернулся в сторону деревушки и тихо рассмеялся:
— Вот и попались! Все до единого!
Прибытие Буридана в Ла-Куртий-о-Роз трое товарищей встретили восторженными криками.
Гийом Бурраск едва не задушил Жана в своих объятьях. Затем последовали бесчисленные вопросы, на которые у Буридана был лишь один ответ: он просто-напросто не смог устоять перед желанием съездить на Монмартрский холм.
— Ну, что я говорил не далее как час назад? — воскликнул Бигорн. — Гийом уже рвал на себе волосы и воротил нос от этого восхитительного пирога, Рике отказывался пить. «Все кончено! Буридана мы больше не увидим! Его схватят, вздернут, освежуют, разорвут на части!» Тогда как я говорил: «Он на Монмартре, голову даю на отсечение!»
— Этот пирог, эти вина. — проговорил Буридан, только теперь заметив, что стол ломится от всевозможных яств и напитков. — Зная вас, шельмецов, как облупленных, я не сомневался, что вы не дадите себе умереть от голода и жажды, но, мои добрые, славные товарищи, теперь мы богаты! Вот золото!
И он опустошил карманы на стол.
Бигорн пожал плечами. Гийом и Рике напустили на себя самый пренебрежительный вид.
— Что? — проговорил Буридан.
— Вот невидаль! — отвечал Бурраск. — И это ты называешь — богаты?
— Да это настоящая нищета! — добавил Рике.
— Уж не тронулись ли вы умом?.. Или вы так пьяны?.. — пробормотал Буридан. — Да здесь больше золота, чем у нас когда-либо было, даже тогда, когда вы обобрали прево.
Вместо ответа Бигорн сходил за шкатулкой Жийоны, содержимое которой — то бишь шкатулки, разумеется — выложил на стол, затем принес шкатулку Маленгра, с которой повторил ту же операцию.
— Что это? — спросил Буридан, нахмурившись.
— Маленгр и Жийона! — отвечал Бигорн.
Только тут до Буридана дошло.
— Так вы схватили этих двух негодяев? — радостно молвил он. — Что ж, им придется заплатить за.
— Уже! — заметил Бигорн.
— Как! Уже?
— Да. Они явились сюда по доброй воле, сказав мне, что им надоело их золото и свобода. Тогда, чтобы их не расстраивать, я забрал эти шкатулки, которые они мне протянули, и запер их обоих в погребе, что соседствует с тем, где содержится Страгильдо.
Буридан на какое-то время задумался.
— Потеря золота — достаточное наказание для этих злодеев. Подержим их еще парочку дней под замком, а потом, когда нам ничто уже не будет угрожать, отпустим, оставив им несколько экю.
— Опустить их? — сказал Бигорн. — Не получится: их уже нету.
— Гм!.. — нахмурился Буридан.
— Мертвы. Свершили правосудие друг над другом. Все кончено. Теперь Маленгр и Жийона обитают у своего хозяина, сатаны. Иа! Аминь!..
И Бигорн рассказал в нескольких словах о том, какая зловещая авантюра приключилась с Жийоной, а затем — и с Маленгром, добавив, что трупы их были должным образом погребены на прилегающем к саду Ла-Куртий-о-Роз пустыре.
— Надеюсь, Буридан, — с беспокойством произнес Гийом, — ты не скажешь, что это золото, как и то, что принадлежало Страгильдо, запятнано кровью?..
— Это наследство! — вскричал Бигорн. — Жийона и Маленгр мне его завещали. Клянусь святым Варнавой, это честно приобретенные деньги! Кюре из Сент-Эсташа не получит из них ни единого су!
Буридан рассмеялся.
— Хорошо, — сказал он, — но теперь я должен поговорить со Страгильдо. Мне тут пришла в голову одна мысль, которая, возможно, поможет нам спасти наших несчастных друзей.
— И ты надеешься, — ухмыльнулся Гийом, — что эта помощь придет к тебе со стороны Страгильдо?
— Волей-неволей, но, думаю, да, он нам поможет.
— Ну, и что же это за мысль? — вопросил Бигорн, перекладывая золото назад в шкатулки.
— Мысль очень простая, — сказал Буридан. — Через Страгильдо я хочу добраться до коменданта Тампля… графа де Валуа, — добавил он со вздохом. — А когда я столкнусь лицом к лицу с Валуа.
— Так вы собираетесь направиться в Тампль? — изумился Бигорн.
— Или же этот граф явится сюда, — холодно сказал Буридан. — Словом, как только мы с ним встретимся, я знаю, что следует ему сказать, чтобы убедить его посодействовать бегству Филиппа и Готье. Да, теперь, когда Маргариту Бургундскую уже ничто не спасет, Валуа можно припереть к стенке.