у слухового окна, откуда, при необходимости, мог наблюдать за ведущей к Ла-Куртий дорогой.
Ближе к утру Бигорна разбудил странный шум, исходивший от дороги. Он выглянул в окно и в первых лучах восходящего солнца увидел многочисленный отряд всадников, уже спешившихся перед Ла-Куртий.
Бигорн бесшумно подполз к Буридану, разбудил его и указал на окно. Так как Гийом и Рике продолжали храпеть, Бигорн с силой потянул их за носы. Король Базоши и император Галилеи — впрочем, эти их титулы остались в прошлом — уже собирались было поинтересоваться причинами столь сурового, по их мнению, поступка, когда лицо и мимика Ланселота дали им понять, что происходит нечто серьезное.
Вскоре все четверо были уже у слухового окна, где смогли лицезреть, как присланные Валуа жандармы переворачивают в Ла-Куртий все вверх дном.
Ничего не найдя, люди Валуа, как мы помним, вернулись обратно, и тогда-то Страгильдо и посоветовал графу немедленно закрыть до вечера все городские ворота.
По плану Страгильдо, эти закрытые ворота должны были помешать Буридану отправиться на Монмартр, и Миртиль вновь оказалась бы в полной власти графа. С наступлением сумерек парижские ворота опять бы открылись; Буридан поспешил бы к деревушке на холме и неизбежно угодил бы в приготовленную для него западню.
Читатель помнит, что Валуа тотчас же последовал этому совету и дал приказ закрыть все ворота, к величайшему недовольству парижан; днем Валуа съездил в Лувр, чтобы выяснить, что именно король решил насчет Маргариты.
Затем он возвратился в Тампль, где присоединился к своему приспешнику, и они направились на Монмартр с полной уверенностью в том, что комбинация, задуманная бывшим охранником королевских львов, увенчается успехом. Но вернемся к утру этого дня, то есть к тому моменту, когда Буридан и его товарищи увидели, что явившиеся их арестовать жандармы уезжают.
Когда совершенно рассвело, когда Буридан удостоверился, что сбиры Валуа ретировались, он понял, что наблюдать за Ла-Куртий-о-Роз, вероятно, никто уже больше не будет, поэтому спустился с сеновала и возвратился в старое жилище Миртиль.
По сути, там он был в большей безопасности, чем где-либо еще; там он был рядом с Тамплем; там, наконец — последний довод, который он давал себе самому, но который, возможно, являлся самым лучшим, — все его очаровывало, ведь он дышал тем же воздухом, что и когда-то Миртиль; там он находил тысячи следов той, которую любил; там в душе его поднимались десятки столь нежных воспоминаний о том времени, когда он приходил ее навещать; Миртиль едва ли не присутствовала рядом.
Спутники Буридана последовали за ним в Ла-Куртий-о-Роз без малейших возражений, заявив, к тому же, что чердак Ла-Куртий им кажется раем по сравнению с открытым всем ветрам сараем, пол которого готов был в любую секунду обрушиться под их весом.
— Который сейчас может быть час? — спросил Бигорн, не успев подняться на чердак.
— Час обеда, вне всякого сомнения! — в один голос отвечали Гийом и Рике.
Бигорн ожидал такого ответа. Именно для того, чтобы услышать его, он этот вопрос и задал. Его отнюдь не аскетическое лицо растянулось в широченной улыбке.
— Теперь нам ничто не мешает удовлетворить наш голод! — возликовал Бурраск.
— И спрыснуть нашу жажду! — добавил Одрио.
— Нужно лишь подойти к пресловутой шкатулке и ее скушать, — сказал Бигорн и, открыв эту самую пресловутую шкатулку, извлек из нее золотую монетку. Бывший король и бывший император следили с умиленными взглядами за манипуляциями Ланселота, прикидывая, что именно, в виде еды и выпивки, представляет собой этот небольшой кусочек металла чеканки Филиппа Красивого.
— Ступай, Бигорн, — сказали они, — ступай скорее и еще скорее возвращайся.
— Уже иду, — заверил их Бигорн.
— Ланселот! — проговорил в этот момент о чем-то, казалось, задумавшийся Буридан.
— Монсеньор? — произнес Бигорн, приближаясь.
— Отправляйся на Монмартр; сразу, как поднимешься, увидишь нависающую над склоном скалу, — там, по всей видимости, ты найдешь либо Миртиль, либо мою мать.
— На Монмартр! Святой Варнава мне в помощь!.. Но это же добрый час туда и столько же — обратно!
— И что?..
— А как же обед? — сказал Бигорн.
— Пообедаешь на ходу.
— Действительно, можно и так!..
— А мы? — запротестовал Гийом, делая ужасные глаза и демонстрируя зубы, которым позавидовала бы и собака.
— Мы пообедаем, не волнуйтесь, — сказал Буридан. — В общем, отправишься на Монмартр, Бигорн, и скажешь им, что все идет хорошо, что я вернулся в Париж вполне благополучно и надеюсь присоединиться к ним через несколько дней.
— Уже иду! — повторил Бигорн, который, действительно, тут же спустился, удостоверился, что рядом с домом никого нет, и направился в сторону ворот Порт-о-Пэнтр.
Затем настал уже черед Рике выходить, но всего лишь за провизией, — миссия, которую он счел очень важной и выполнил — кто бы сомневался! — с усердием и изобретательностью.
Вскоре три товарища уже радостно набрасывались на принесенную Одрио еду и составляли планы на будущее, которое, благодаря превосходному вину, представлялось им окрашенным в самые яркие цвета радуги.
Они уже заканчивали, когда вернулся Бигорн.
— Уже! — воскликнул Буридан, и в голосе его прозвучала тревога. — Был на Монмартре?
— Нет, монсеньор, — промолвил Бигорн, который и сам имел вид весьма озабоченный.
— Прежде всего, я раз и навсегда запрещаю тебе называть меня монсеньором.
— Черт возьми! Уж не хотите ли вы, чтобы я обращался к вам «сир»? Так вот, мой глубокоуважаемый хозяин, должен сказать, что я не был на Монмартре по той простой причине, что не смог выйти из Парижа, а не смог выйти из Парижа по той, не менее простой, причине, что ворота Порт-о-Пэнтр были закрыты!
— Закрыты! Средь бела дня!..
— Ну да! У них даже собралась толпа, которая смачно ругалась и поливала бранью безбожника-короля, отдавшего такой приказ, так как.
— Но другие ворота! — прервал его Буридан. — Нужно было пройти через Монмартрские!
— Да подождите же! Как я уже сказал, в толпе поднялось недовольство королем, но выстроившиеся перед воротами алебардщики и лучники имели вид столь грозный, что никто даже и не пытался пройти.
— Но ты же попытался?
— Нет, но подождите же вы. Мне пришла в голову другая мысль, к слову, весьма здравая: подойти к записной дощечке, вывешенной на левой опоре ворот, на которой, как мне показалось издали, стояла печать, не особо похожая на печать нашего сира. Так как, всякому известно, печати короля — из белого воска, а эта была красной, словно большая капля крови. В общем, я подошел и увидел, что это приказ о закрытии ворот на весь день и что приказ этот касается не только Порт-о-Пэнтр, но всех городских ворот, слышите? До вечера все парижские ворота закрыты.
— Ха-ха! — произнес Гийом. — А на нас-то как это отразится, когда мы может подкрепиться и в Париже?
— Продолжай, Бигорн! — сказал Буридан, делаясь все более и более мрачным.
— Да, — промолвил Ланселот, — так как самое любопытное я припас на конец. Странно, не так ли, что все городские ворота закрыты днем, словно вокруг стены стоят фламандцы или англичане? И вот же, что еще более странно: под предлогом компенсации парижанам приказ сообщает, что ворота будут открыты уже этим вечером, с наступлением сумерек, и останутся открытыми всю ночь. Закрыты днем, открыты вечером, будто мир перевернулся, если только это не ловушка!
— Ловушка! — воскликнул Буридан, бледнея, так как такая мысль пришла и ему тоже.
— Ловушка! — повторил Гийом. — Но зачем? И против кого?
Ланселот Бигорн пожал плечами.
— Продолжай, продолжай! — сказал Буридан.
— Продолжаю. Но самое любопытное вот что: приказ исходит не от короля!
— Ого!.. Но от кого тогда?.. Кто столь могуществен, что может отдать подобный приказ?
— Кто? — переспросил Ланселот. — А вы подумайте, кто имеет интерес столь сильный, что готов вызвать недовольство и так уже недовольного Парижа?.. Монсеньор, пардон, мой глубокоуважаемый капитан, приказ подписан Валуа.
— Валуа! — одновременно воскликнули Буридан, который вздрогнул, и двое товарищей, которые на сей раз поняли, что положение серьезное.
— Граф Карл де Валуа! — подтвердил Бигорн.
С минуту все четверо молчали, пребывая в неком ступоре. Буридан, кусая губы, прохаживался беспокойным шагом. Гийом Бурраск, вероятно, от волнения, неистово вгрызался в кусок окорока, Рике же то и дело подливал себе вина. Наконец Буридан вновь остановился перед Бигорном.
— И что ты, Ланселот, обо всем этом думаешь?
— То же, что и вы. Все предельно ясно. Валуа хочет помешать нам выйти днем, но предлагает нам выйти вечером, с наступлением сумерек.
— Предлагает? — воскликнул Рике. — Что ж, нам не остается ничего другого, как отказаться от этого предложения; нам и здесь неплохо, и я не вижу, почему мы должны выходить за городские ворота в то время, когда весь честный люд направляется к тавернам Валь-д'Амур или к притону мэтра Тибо.
Буридана трясло.
Его охватывало ужасное беспокойство. Рассудок его отчаянно пытался понять причины этого странного приказа, отданного Валуа.
— Он нас приглашает, — проворчал юноша, — это очевидно, приглашает выйти… все это устроено для нас, только для нас!
— Притом выйти вечером, с наступлением сумерек! — подчеркнул Бигорн.
— Да, — машинально повторил Буридан, — с наступлением сумерек!
— Да это западня, черт возьми! — промолвил Гийом. — Вот только она и в сравнение не идет с той, которую устроили Валуа мы, помнишь, Буридан? Вот та действительно была из разряда тщательно подготовленных, и доказательством тому служит тот факт, что Валуа в нее угодил, и когда мы, я и Рике, вышли из этого, как его там, черт, забыл название!.. В общем, из как-то там «Текучего вина», и бросились в бой, двое прихвостней этого Валуа так и остались лежать на поле брани, а ты, Буридан, смог увести Валуа к только что построенной мессиром де Мариньи виселице Монфокон. Кстати, знаете, что я заметил?