— К Монмартру! — выдохнул тогда Буридан.
Они двинулись в путь, обогнули Париж и вскоре оказались у подножия холма. Началось восхождение. Бигорн вслух подсчитывал золото, которое он уже потерял по вине Буридана. Рике, сквозь зубы, но так, чтобы юноша тоже его слышал, ворчал все проклятия, которые мог придумать его изобретательный ум. Гийом насвистывал некую воинственную мелодию. Буридан не говорил ничего. Он был бледен, и сердце его бешено стучало.
Что ждет его там, наверху?
Возможно, отчаяние. Даже — наверняка! Разве Валуа не известно о прибежище Миртиль? А если известно, то не поднялся ли он уже по этой крутой тропинке?
Внезапно Буридан остановился. Его мокрое от пота лицо озарила улыбка.
Наверху, рядом со скалой, отчетливо вырисовывались на фоне неба два силуэта, то была Мабель, то была Миртиль!..
Тогда Буридан опустился на ствол поваленного ураганом каштанового дерева и принялся нервно смеяться, вытирая пот.
— Иа! — радостно воскликнул Бигорн, тоже в свою очередь узнав женщин.
— О! Теперь можешь реветь сколько угодно, — сказал Буридан.
— Фактически, — промолвил Бигорн, — мы можем и передохнуть немного.
Все уселись на ствол дерева.
— Жалкий край, — заметил Рике, глядя на склоны горы, которые, однако же, являли собой восхитительный зеленый пейзаж, подчеркиваемый дальней панорамой Парижа, обрамленного высокими зубчатыми стенами, словно гофрированным воротничком. — Жалкий край, клянусь всеми дьяволами преисподней, край жажды! Сколько не смотрел, так и не увидел ни единого кабачка, где ползущему в гору, как ослу, христианину, можно было б освежиться.
Гийом одобрительно кивнул. Он тоже был угрюм. Он понимал лишь походы в такие места, где вместо вековых деревьев растут таверны.
— Дети мои, — промолвил Буридан, — теперь мне очевидно, что мы ошибались. Вся эта история с закрытыми днем и открытыми ночью воротами была не для нас, раз уж там, вверху, целые и невредимые, стоят те, кого мы пришли защищать. Воспользуемся же моментом, когда их откроют, эти ворота, и вернемся в Париж. Валуа сюда не явится. И потом, как бы он узнал, что Миртиль и моя мать — на Монмартре?
— Разумная мысль! — проговорил Рике.
— Optime![15] — добавил Гийом, тоже обрадовавшись скорому возвращению в Париж.
— А ты чего там мнешься, Бигорн? — спросил Буридан.
Ланселот, действительно, всем своим видом выражал неодобрение.
— С сожалением должен заметить, — сказал он, — что логики из вас никудышные. Из вас троих — бакалавра, короля и императора — получился бы один законченный осел.
— Объяснись, — нахмурился Буридан.
— Да это же яснее ясного, клянусь святым Варнавой! Валуа приказал закрыть ворота. Стало быть, у него в запасе уйма времени, раз уж он уверен, что мы не можем покинуть Париж. Значит, он будет действовать днем, а когда закончит, откроем нам ворота, и мы попадем в расставленную им западню. Вот каков его план. И согласно сему плану жених проведет эту ночь уже в Тампле, а невеста.
— А невеста?..
— Тоже в Тампле! Разве что не в одной комнате с женихом; это верно, как то, что два плюс два равняется трем — сообразно денежной системе покойного короля, который доказал бы это всем изготовителям фальшивых денег, что.
— Но, — произнес Буридан, вздрогнув, — кто мог предупредить Валуа?
— Ха! Тот, кто предупредил его и о том, что мы находимся в Ла-Куртий-о-Роз, куда граф бросил столько жандармов, что можно было бы арестовать и десять Буриданов!
— Страгильдо!.. Но как он-то мог узнать?
— Какая разница? Господин капитан, если вы желаете спасти эту прелестную мадемуазель, которая сидит там, на утесе, а также спасти матушку и собственную жизнь — я уж не говорю о жизни Гийома и Рике, а тем более о своей, — так вот, нам нужно провести ночь на Монмартре, а завтра утром препроводить женщин в какое-нибудь другое прибежище и уж только тогда принимать решение.
— Так и поступим, — сказал Гийом.
— Что ж, друзья мои, — промолвил Буридан, — действуем по плану Бигорна и поднимаемся наверх. Но женщинам обо всем этом — ни слова.
Четверо товарищей закончили свое восхождение на холм, присоединились к Миртиль и Мабель и, после первых радостных излияний чувств, были отведены в хижину, где девушка на скорую руку приготовила обед, который, за неимением других достоинств, поражал изобилием, так как на столе присутствовали как минимум три цыпленка, два молодых селезня и один гусь — всем им выпала честь насытить голодные желудки.
Остаток дня прошел без каких-либо хлопот и происшествий.
Разве что Буридан ознакомил мать и невесту с принятыми решениями: необходимо было переехать как можно подальше. Новым — пусть и временным (до того момента, когда к ним навсегда присоединился бы Буридан) местом проживания двух женщин была избрана деревушка Руль.
Обсудив этот пункт, Буридан, сияющая Миртиль и помолодевшая лет на двадцать Мабель принялись строить планы на будущее, вот только Буридан избегал говорить о Мариньи и крайне уклончиво отвечал на те вопросы невесты, которые касались ее отца. В это время Бигорн, Гийом и Рике готовились к завтрашнему отъезду.
Наступил вечер.
Мабель и Миртиль заперлись в своей хижине, а четверо товарищей разместились в кривеньком домишке, который некий крестьянин предоставил в их распоряжение за один экю, щедро предложенный ему Буриданом.
Решено было, что все по очереди будут нести вахту в окрестностях холма. Бросили жребий. Первым, до десяти часов вечера, выпало дежурить Бигорну.
Ланселот отправился устраиваться у подножия, тогда как его приятели растянулись на охапках соломы. Впрочем, следует добавить, что не выпади Бигорну дежурить первым, спать он все равно бы не стал. Поскольку в соответствии с прочитанным им утром приказом ворота должны были открыться с наступлением сумерек. Именно в этот момент, стало быть, и должно было что-то произойти, если что-то вообще должно было произойти.
Гийом Бурраск и Рике Одрио тотчас же уснули крепким сном. Эти неразлучные друзья ничто так не ценили, как то время, когда можно было поспать и покушать. Ни за столом, ни в кровати они никогда не теряли ни минуты.
Что до Буридана, то, будучи влюбленным, он ворочался и так, и этак на своей соломенной подстилке, но сомкнуть глаза ему никак не удавалось.
Снаружи царила глубокая тишина.
Те неясные шумы, что поднимают среди лесных деревьев вечерние ветра, эту тишину лишь усиливали, убаюкивая мечтания юноши, потихоньку аккомпанируя слаженному храпу Гийома и Рике.
Это длилось недолго. Дверь хижины резко распахнулась, появилась чья-то тень, и голос Бигорна спокойно произнес:
— Они здесь, поднимаются!
— Тревога! — сказал Буридан, расталкивая двух сонь.
Уже через пару секунд все были на ногах и, похватав свои верные клинки, выбежали за дверь.
— Явиться в самый сладкий момент нашего сна, — проворчал Гийом. — Негодяи дорого мне за это заплатят.
— Да, — беззаботно промолвил Рике, — они заслуживают того, чтобы тоже поспать крепким сном, который, в их случае, будет длиться вечно. Так мы даже проявим по отношению к ним великодушие, так как.
Развить свою мысль Рике не успел. Ночную тишину разорвал душераздирающий крик. В ту же секунду заметались тени, послышались вопли, Рике и Буридан схватились с теми, кто поднимался.
— А ну прочь, бродяги! — проревел голос, который Буридан тотчас же узнал.
Голос Валуа! Голос его отца!..
Конь графа взвился на дыбы. Буридан отпрянул и повернулся к другому всаднику.
Ужасная буря из лошадей и людей завертелась в сумерках; кинжалы отбрасывали молниеносные отблески, голоса Гийома и Рике изрыгали ругательства, которые могли бы обратить в бегство целую армию демонов. Топот, лязг, крики, стоны. Так же внезапно все вдруг стихло.
Схватка длилась не более десяти минут.
Лишь какая-то тень стремительно спускалась по склону горы, растворяясь в глубинах ночи, тогда как до Буридана все еще доносились сдавленные рыдания и гневные проклятия.
Эта тень — то был убегающий Валуа.
Валуа внезапно ощутил, что ноги его коня подкашиваются: получив удар кинжалом в грудь, животное упало. Со шпагой в руке, мертвеннобледный, дрожащий от ярости, граф выбрался из-под лошади и увидел, что окружен четырьмя мужчинами. Быстро оглядевшись, он понял, что остался один! Его спутники или бежали, или были уже мертвы!..
Гийом занес кинжал над Валуа, который не сделал даже жеста, чтобы защитить свою жизнь. Неистовая рука перехватила руку Гийома, и странный голос прохрипел:
— Бегите, сударь, бегите, это все, что может сделать для вас сын!..
Валуа узнал голос Буридана!.. С проклятием граф отскочил назад и побежал.
Буридан и его люди осмотрелись вокруг. Все были живы; разве что плечо Гийома Бурраска, который что-то бурчал себе под нос, вытирая пот со лба, украшал теперь глубокий порез; Буридану распороли ножом левую руку; что до сидевшего на большом камне Рике, то, оглушенный опустившейся на его голову палицей, он все еще пребывал в некотором оцепенении. Но когда Гийом подошел к нему, он увидел, что обе ноги Рике стоят на спине жандарма, в боку которого, под кирасой, торчал всаженный по самую рукоять кинжал.
— Он хотел меня укокошить, — пояснил Рике.
Что до Бигорна, тот связывал некого человека, который, вероятно, был без сознания, поскольку не шевелился.
Мрачный, с изможденным лицом, Буридан по-прежнему смотрел в том направлении, где исчез Валуа. В голове у него крутились мысли, отягощенные ужасной печалью. Ни победа, ни даже тот факт, что он спас Миртиль, его не успокаивали. Он страдал, как страдал тогда, когда в Нельской башне Бигорн сказал ему: «Ты не можешь убить этого человека, так как этот человек — твой отец». Вся та борьба, которую Буридан вел против Валуа, казалась жестокой игрой Судьбы, которой, если верить античным поэтам, нравится противиться законам природы и по своему усмотрению лавировать между кровосмесителями и отцеубийцами.