Наконец юноша тяжело вздохнул и прошептал:
— Возможно, я умру, но я не отцеубийца!
Не сдержав дрожи, усиленно пытаясь выбросить из головы эти мрачные мысли, он повернулся к товарищам и увидел, что Гийом, с горем пополам перевязав плечо, занимается тем, что собирает лошадей, чьи всадники лежали на земле, не подавая признаков жизни.
— Ну вот, милейший, — говорил в этот момент Ланселот Бигорн, — так-то ты не двинешь уже ни рукой, ни ногой. Отличная добыча, сеньор Буридан!..
Бигорн не стал попрекать Буридана тем, что тот вновь отпустил Валуа. Судя по всему, он смутно догадывался о том, что происходит в душе юноши.
Буридан подошел, склонился над связанным Ланселотом человеком и при слабом свете звезд узнал его.
— Страгильдо! — прошептал он голосом, от которого охранник хищников, будь он в состоянии слышать, непременно бы содрогнулся.
— Собственной персоной! — подтвердил Бигорн.
— Неужели мертв?..
— Мертв! Нет. По крайней мере, надеюсь, что нет, клянусь святым Варнавой! Вот только произошло следующее. В тот момент, когда нас атаковали, я сразу же узнал моего человека. И это вам доказывает, сеньор Буридан, что моя логика — верная логика, и что я рассуждал правильно, когда говорил, что этот мерзавец, должно быть, вычислил прибежище нашей очаровательной мадемуазель. Короче, узнал я его, но, сказать по правде, он тоже меня узнал. Похоже, мы с ним испытываем чувства братской дружбы, так как, едва он меня заприметил, как, дабы засвидетельствовать свою радость, спрыгнул с лошади, чтобы броситься в мои объятья. Я бью ему головкой эфеса рапиры по запястью, он испускает вопль и роняет кинжал; затем — так ему не терпелось меня обнять — хватает меня. Но убить меня он уже не мог. Я тоже не хотел его убивать, так что мы обнялись. Да как крепко!.. Полагаю, я в этих объятиях сломал себе пару ребер. Но если уж прижимаешь человека к груди, то прижимай от души… В общем, так я его и сжимал, и по истечении какого-то времени, которое мне показалось таким же долгим, как безлунная ночь, я с радостью вдруг ощутил, что мой приятель слабеет, начинает задыхаться и падает на траву, где я его и связал уже надлежащим образом. Так-то вот.
Буридан осматривал Страгильдо с неким беспокойством. Наконец он распрямился.
— Живой, — сказал он. — Это хорошо. Просто прекрасно!
«Гм! — подумал Бигорн. — Похоже, сеньор Буридан уготовил нашему другу Страгильдо какой-то приятный сюрприз!.. Не хотел бы я оказаться в его шкуре».
— Как вы намерены с ним поступить? — добавил Ланселот уже вслух.
— Я уже говорил тебе, что была у меня одна хорошая идея, когда я спустился в погреб Ла-Куртий и заметил, что этот человек сбежал.
— Идея? Насчет чего?..
— Насчет Филиппа и Готье. Так вот: эту идею мы и попробуем реализовать.
— Объясните-ка поподробнее, — заволновался Бигорн.
— Позднее. Сейчас у нас есть другие заботы. Валуа соберет всех всадников, что имеются у него под рукой, и через час здесь будет уже целая армия. В дорогу!
При помощи Гийома и Рике Бигорн приподнял Страгильдо и, словно мешок, перебросил поперек одной из трофейных лошадок. Затем — Буридан во главе, Бигорн, ведущий лошадь Страгильдо, Гийом — трех других, и стонущий Рике Одрио в арьергарде — они вновь поднялись на гору. Буридан вошел в хижину. Мабель и Миртиль, готовые к любому развитию событий, встретили их у порога.
— Уезжаем, — сказал юноша.
— Мы готовы, — ответили женщины.
Четыре захваченные и приведенные Гийомом лошади были распределены очень просто: одна — для Мабель, одна — для Миртиль, одна — для перевозки сбережений Мабель, четвертая — для транспортировки Страгильдо.
Перед горсткой крестьян, которые воздевали руки к небу, свидетельствуя об ужасе, который им внушил ночной инцидент, отряд двинулся в путь и удалился в направлении Монфокона, то есть в противоположную сторону от того пункта, куда собирался направиться.
Достигнув подножия горы, беглецы обогнули ее сзади, примерно по той линии, по которой проходит улица Коленкур.
Не прошло и часа после их отбытия, как в деревушку Монмартр, как то и прогнозировал Буридан, прибыли две сотни всадников во главе с Валуа. Солдаты принялись врываться в хижины, поднимая их обитателей с постелей и под страхом смерти требуя указать дорогу, которой ушел Буридан.
Естественно, крестьяне указали на Монфокон, и Валуа устремился в этом направлении. Лишь утром он вернулся в Тампль, разумеется, ничего не обнаружив и в полной уверенности, что вся эта шайка, должно быть, нашла какое-то прибежище в самом Париже.
А Буридан и его спутники прибыли в деревушку Руль, более крупную, нежели Монмартр, и обладающую постоялым двором, которого, сколь убогим бы он ни был, вполне хватило для того, чтобы принять беглецов. Удостоверившись в том, что Мабель и Миртиль ни в чем не нуждаются, Буридан отправился в комнату, где поместили Страгильдо.
Итальянец уже пришел в себя. Испытав лишь легкий приступ удушья, он чувствовал себя сейчас достаточно бодрым и, не теряя головы, активно искал путь к побегу. Похоже, убивать его не собирались, иначе это давно уже было бы сделано. То было главное, и Страгильдо сказал себе, что не пройдет и суток, как он избавится от общества врагов. Буридан попытался его расспросить, но итальянец хранил мрачное молчание и не разжимал зубов, вот только, когда Буридан ткнул его пальцем в грудь, прислужник королевских хищников не смог сдержать инстинктивного движения руки, которая потянулась к камзолу.
— Там что-то есть, — заметил Буридан.
— Читаете мои мысли, — отвечал Бигорн и принялся обыскивать пленника.
Под жакетом, во внутреннем кожаном кармане, он обнаружил бумаги, которые тут же и развернул. Страгильдо брызгал слюной от ярости.
— Ого! — воскликнул Бигорн. — Королевская печать! Взгляните-ка, сеньор капитан.
Буридан жадно схватил два пергамента, подошел к факелу, что освещал эту сцену, пробежал их глазами, и вздрогнул от радости.
Быть может, читатель не забыл, что Страгильдо захватил с собой эти два документа, когда навсегда покинул свое жилище у загона со львами и подготовил побег, одновременно планируя и свое предательство.
Бумаги эти ему когда-то давным-давно передала Маргарита Бургундская.
И действительно: Страгильдо был больше чем обычный слуга, он был пособником королевы. У этого злодея была возможность входить всюду и в любое время суток, даже в одну из королевских тюрем, где он не раз тихо и спокойно помогал отойти в мир иной тем узникам, которые не должны были предстать перед судьей.
Дат на этих пергаментах не стояло, зато их украшали подпись Людовика и королевская печать.
На первом имелась такая запись:
«Сим приказываем нашим прево, шевалье, лучниках и сержантам патрулей во всем содействовать подателю сего по первому же его требованию».
На втором было написано вот что:
«Сим приказываем любому командиру поста любых парижских ворот пропускать подателя сего во всякий час дня или ночи; любому привратнику или коменданту любой из наших крепостей и тюрем впускать подателя сего во всякое время суток».
Прочтя эти два пергамента, Буридан вздрогнул от радости. Что он с ними сделает, он еще не знал, но с таким опасным оружием он мог позволить себе надеяться на многое, поэтому он аккуратно свернул бумаги и спрятал их под доспехи из буйволовой кожи.
Страгильдо сохранял показное равнодушие.
Он не шевелился, держал глаза закрытыми, но по быстрым спазмам, которые время от времени раздували вены на его висках, по тем судорогам, что пробегали по его лицу, несложно было догадаться, что сторож львов Его Величества испытывает чувство скорее ярости, нежели страха.
Буридан положил ему на плечо руку.
От этого прикосновения Страгильдо вздрогнул и открыл один глаз, который показался юноше пучиной ненависти.
— Это ты привел в Нельскую башню короля? — спросил Буридан.
Страгильдо закрыл глаз. Губы его оставались сжатыми. Буридан продолжал:
— Это ты навел жандармов Валуа на Ла-Куртий-о-Роз?
Страгильдо сохранил все то же непримиримое молчание.
— Это ты, — проговорил юноша, — указал Валуа прибежище моей невесты?
Все та же мрачная неподвижность.
— Это ты, — продолжал Буридан, — это ты зашил Филиппа и Готье д'Онэ в мешок, который сбросил затем с Нельской башни в Сену?
Нечто вроде улыбки пробежало по его бескровным губам Страгильдо. Гийом, Рике и Ланселот наблюдали за этой сценой с необъяснимым ужасом. Буридан говорил очень спокойным голосом, но было несложно догадаться, что это спокойствие не обещает бывшему приспешнику королевы ничего хорошего.
— Ты христианин? — спросил юноша после непродолжительного молчания.
И на сей раз Страгильдо не ответил, но все заметили, что он вздрогнул.
— Я не дал бы за его шкуру и полденье, — пробормотал Гийом.
— Ты молчишь, — сказал Буридан. — Что ж, дело твое. Вот только послушай, что я скажу, а там уж решай сам: если ты христианин, постарайся примириться с Богом; если когда-либо произносил какую-то молитву, постарайся ее вспомнить, так как я решительно настроен тебя убить. О, время у тебя еще есть! Твоя казнь состоится не здесь и не сейчас.
— Уф! — надул щеки Рике.
— Почему же не сейчас? — удивился Бигорн.
— Потому что у меня имеется на его счет одна идея, я тебе про нее уже рассказывал.
Бигорн сделал жест, который ясно показывал, что к идеям Буридана он питает глубокое недоверие. Страгильдо, в свою очередь, услышав, что он умрет еще не сейчас, улыбнулся многозначительной улыбкой, красноречиво свидетельствовавшей о его намерениях.
Буридан не обратил внимания ни на жест Бигорна, ни на улыбку Страгильдо и молча вышел из комнаты.
На рассвете четверо товарищей направились к городу, Страгильдо шел посреди них. Рот ему заткнули кляпом, руки связали за спиной, а для того, чтобы никто не увидел ни этот кляп, ни эти путы, Бигорн набросил ему на плечи свой широкий плащ и закрыл лицо капюшоном.