Остановилась она и около Буридана, который смотрел на нее с тревогой, причины которой объяснить себе не мог.
Герольд, с длинным пергаментом в руке, громогласно прокричал в установившейся тишине:
— Мы, Людовик, Десятый по этому имени, граф де Шампань и де Бри, король Наварры, король Франции, доводим до сведения всех и каждого, наше дворянство, наших буржуа и вилланов, наших парижских кюре, всех из славного нашего города, что, начиная с сего дня и в течение месяца, во всех церквях этого города, как и во всех храмах нашего королевства, будут читаться народные молитвы.
Герольд протрубил в рог. Затем он взял другой пергамент и закричал:
— Именем короля! Мы, Жан-Батист Бирон по прозвищу Щеголь, присяжный глашатай города Парижа, бакалавр Университета, герольд превотальный и королевский, с болью и тяжелым сердцем, доводим до сведения всех присутствующих, что вышеупомянутые молитвы, предписанные нашим сиром королем, имеют целью добиться милости и пощады Господа Бога Нашего, Нашей Пресвятой Богородицы и господ святых рая для души возвышенной, благороднейшей, могущественной принцессы Маргариты Бургундской, королевы Франции, добродетельной и обожаемой супруги нашего сира Людовика Десятого, которая скончалась во цвете лет у себя в Лувре вечером сего дня, двадцать второго сентября года 1314-го от рождества Христова.
Герольд вновь протрубил в рог. И, словно это был сигнал, вновь раздались крики боли и стенания. Мальчик из хора замахал колокольчиком. Причетники закричали:
— Помолитесь, братья и сестры! Помолитесь за душу королевы!..
И невероятная процессия прошла в свете факелов, в этом шуме жалости, плача и отчаяния, что разносился по Парижу.
Жалости искренней, так как Маргарита Бургундская была очень любима простым народом.
Плач и стенания были чрезмерны, так как всем казалось, что было бы нехорошо засвидетельствовать слишком вялое горе по поводу этой августейшей смерти.
Ошеломленный, Буридан пробормотал:
— Умерла! Маргарита умерла! Валуа празднует победу!..
— И наш поход в Лувр теряет весь смысл, сеньор капитан! — промолвил Бигорн, к которому тут же вернулось беззаботное выражение, которое составляло суть его физиономии. — Поверьте мне, хозяин, вы взялись за невыполнимую работу. Мессир де Мариньи приговорен, — и справедливо, клянусь всеми чертями. Подумайте о том сколько несчастных, дабы обогатиться, он приказал вздернуть; подумайте о том, что ваши друзья, ваши братья д'Онэ, влачили, благодаря ему, жалкое существование, тогда как рождены они для того, чтобы быть богатыми сеньорами. Уверяю вас, хозяин: если бы вам удалось спасти этого человека, это было бы преступлением вашей жизни.
— Это отец Миртиль! — глухо проговорил юноша.
— Как бы то ни было, все кончено, Маргарита мертва. Валуа больше нечего бояться, так что и вам следует перестать упорствовать.
Развернувшись, Буридан зашагал по направлению к Ла-Куртий-о-Роз. Он выглядел совершенно подавленным. В то же время в нем уже начинал закипать яростный гнев против того, что он полагал ударом судьбы: против Маргариты, умершей именно в этот момент!..
Наши читатели вскоре увидят, что эта смерть королевы произошла отнюдь не по воле случая и что судьба была ничуть не виновата в этом совпадении, которое окончательно приговорило Мариньи.
— У меня остаются сутки! — пробормотал Буридан. — Я все еще могу найти способ спасти отца Миртиль.
В спустившихся сумерках Буридан и Бигорн, первый — отчаявшийся, второй — донельзя довольный, шли по улице Вьей-Барбетт. Где-то вдали шумел Париж, оплакивая и молясь за душу Маргариты.
— Я его спасу! — повторил Буридан, подавляя свое уныние.
Не успел он сказать эти слова с преисполненной ожесточенного упрямства страстью, как в двухстах шагах от себя, неподалеку от Тампля, заметил яркий свет факелов.
Была ли это та процессия, что только что прошла мимо них?.. Нет!.. Буридан тотчас же, в отблесках огня, различил отряд всадников, неспешно надвигавшихся прямо на него.
Он вздрогнул. Предчувствие последней катастрофы обрушилось на него. Растерянным взглядом он смотрел на этих всадников, что ехали из Тампля, медлительные и величественные в своих доспехах.
Бигорн схватил юношу за руку и потащил за ограду, бормоча:
— Осторожнее! Это люди Валуа!..
И пока Буридан, задыхаясь от непреодолимого ужаса, спрашивал себя, что означает этот выезд войск Валуа, Бигорн наклонился к нему и прошептал в самое ухо:
— Вы просили у Валуа жизнь Мариньи? Посмотрите, хозяин: перед вами ответ Валуа!
Действительно, позади первых пятидесяти всадников шли двое священников! Позади священников шагал палач, мэтр Каплюш! А позади Каплюша шел некий человек — босоногий, в одной сорочке, с веревкой на шее и свечой в руке… И человеком этим был Ангерран де Мариньи!..
Почти рядом, верхом на коне, ехал граф де Валуа, взирая на своего врага со смертельной улыбкой. Замыкали шествие другие пятьдесят жандармов.
Ужасная картина, длившаяся несколько минут!
Буридан — со страхом на сердце, широко открытым ртом и вытаращенными глазами — смотрел на все это, не в силах сделать ни шага, ни жеста; его словно прибило к земле.
— Пойдемте! — сказал Бигорн, когда кортеж прошел.
Они покинули свое убежище и смешались с толпившимися горожанами, которые комментировали это страшное зрелище. Бигорн подошел к одному из них, вежливо поздоровался и спросил:
— А что это здесь происходит?..
— Да вы что! — недоверчиво воскликнул сей буржуа. — Или вы не из Парижа?.. Это Мариньи, притеснителя простых людей, отправившего на виселицы сотни несчастных, ведут в Нотр-Дам, где он будет каяться всю ночь.
— Да, но я думал, что приговоренных отводят покаяться лишь накануне казни?
— Ну да, приятель. И что же?..
— А то, что этого предателя должны повесить лишь послезавтра.
Буржуа пожал плечами.
— Вы, видать, не слышали того объявления, что было сделано после полудня. День казни изменили, так что Мариньи вздернут на Монфоконе уже завтра утром…
Буридан задрожал. Буржуа удалился.
— Бигорн! — сказал Буридан. — Послушай!..
Юноша произнес несколько слов на ухо Ланселоту, который сперва покачал головой, а затем рванул в том направлении, в котором удалился кортеж.
— Я его спасу! — повторил тогда Буридан с несокрушимой верой.
И он повернулся к Ла-Куртий-о-Роз спиной. Часом позже он уже входил во Двор чудес. А там уже, прямо на грязной земле, были накрыты столы. Группы бродяг пили и пели. Ужасные лица нищих, увядшие лица развратниц, освещаемые мрачными отблесками смоляных факелов. Во Дворе чудес царило непередаваемое веселье. Чем оно было вызвано?.. Таким вопросом Буридан даже не задавался. Он попросил отвести его к герцогу Египетскому, который возложил на себя руководство этим сообществом до выборов нового короля Арго, заняв место Ганса. Благодаря опознавательным знакам, которые Буридан выучил за время своего пребывания во Дворе чудес, скрывавшего свое лицо юношу быстро провели к командиру. Увидев Буридана, герцог Египетский не выказал ни радости, ни удивления, но по тому, как он поднялся с кресла, в котором сидел, и как приказал, чтобы гостю принесли вина, несложно было догадаться, что он испытал некую тайную надежду. Он усадил Буридана в кресло, которое занимал, наполнил кубки, поднял свой в приветственном жесте и сказал:
— Рады вас видеть среди нас, капитан Буридан.
Когда кубки опустели, герцог Египетский тоже присел и молча стал ждать, пока Буридан объяснит мотив своего визита. Буридан окинул его изучающим взглядом, пытаясь понять по этому лицу, может ли он рассчитывать на то, чего хочет добиться.
— Герцог, — сказал он, — я вернулся.
Герцог Египетский вздрогнул от радости.
— О! — пробормотал он. — Если капитан Буридан согласится на скипетр королей Арго, Двор чудес и Париж ждут величайшие перемены.
— Ты меня неправильно понял, — промолвил Буридан. — Я тебе уже говорил: та дорога, по которой иду по жизни я, расходится с той, которой следуешь ты со своими товарищами. Я здесь не для того, чтобы возглавить вас, а потому, что мне нужна ваша помощь.
— Это будет величайшее счастье для всех здесь — помочь капитану Буридану. Говорите. Вам нужно золото? Нужны наши жизни?..
— Послушайте, герцог, вам никогда не приходила в голову мысль вырвать одного из ваших из рук палача, когда его ведут уже на виселицу?..
— Ради одного другими не рискуют, — степенно промолвил герцог Египетский. — Если одного из наших схватят, тем хуже для него, — это знает у нас и млад, и стар. К чему подставлять двоих, пятерых или десятерых наших, чтобы спасти только одного?
— Это верно, — согласился Буридан. — Но однако же вы думали о том, чтобы спасти того, кому предстояло быть повешенным? Если бы вы решили вырвать одного из ваших из рук палача, то что бы было?
Бледная улыбка пробежала по губам герцога Египетского.
— Если бы такое решение было принято, — сказал он, — то мы бы вытащили того человека, которого нужно было спасти, из тюрьмы даже более неприступной, чем Тампль или Шатле; пара часов — и от нее не осталось бы и камня. Даже если вокруг виселицы поставили бы всю королевскую армию, мы бы пробились к виселице сквозь две тысячи человек, вздернули палача и освободили нашего брата, оставив за собой, если бы понадобилось, две тысячи трупов.
— Прекрасно! — вскричал Буридан, еле сдерживая дрожь.
Он на несколько минут умолк. Герцог Египетский ждал, совершенно невозмутимый. Буридан заговорил вновь:
— А теперь послушай. Как думаешь, твои люди сохранили обо мне хоть какие-то добрые воспоминания?
Герцог вытянул руку к окну.
— В этом дворе и в его окрестностях, — сказал он, — сейчас порядка семи тысяч человек. Они пируют. Дайте какое-нибудь невыполнимое задание, капитан Буридан. Прикажите нам, к примеру, разыскать вам в Лувре короля Франции и привести сюда, и через пять минут в королевстве Арго не останется ни одного мужчины, женщины или ребенка. Весь Двор чудес пойдет на Лувр, если капитан Буридан того пожелает!