— Вот и все, что осталось от особняка Мариньи, — проговорил Бигорн.
Но Тристан не ответил. Шагов через сто он вошел в тот невзрачный нежилой, пользовавшийся у соседей дурной славой дом, в котором мы уже видели слугу первого министра в тот день, когда Мариньи арестовали.
Тристан зажег факел, спустился по лестнице в погреб, расчистил небольшую часть пола от покрывавшего его песка, приподнял крышку люка и спустился по еще одной лестнице, — Бигорн не отставал ни на шаг. Там, в этом втором погребе, Тристан схватил мотыгу и принялся бить по стене, сложенной, казалось, из огромных зацементированных камней.
К изумлению Бигорна, под ударами мотыги стена осыпалась: эта видимость камней и цемента опала, и их взорам предстал замурованный в стену громадный железный сундук. Тристан открыл этот сундук: он был наполнен аккуратно расставленными мешками.
Тристан приподнял один из этих мешков и разрезал кинжалом веревочку, которой он был перевязан. Из мешка посыпались золотые монеты.
Бигорн вытаращил глаза и буквально затрепетал.
— О! — пробормотал он. — Да в одном этом мешке, должно быть, не менее трехсот золотых экю!..
— Тысяча золотых дукатов, — степенно заявил Тристан, — то есть состояние, которому были бы рады многие из придворных дворян. Помогите мне, Бигорн.
Тристан принялся запихивать в мешок выпавшие из него монеты. Бигорн помогал ему, дрожа и вздыхая:
— Как подумаю, что даже десятой части того, что здесь есть, мне хватило бы для полного счастья…
Тристан завязал мешок, приподнял, положил на руки Бигорна и сказал просто:
— Он — ваш!..
Бигорн покачнулся. Мешок упал на пол. Ланселот закрыл лицо руками.
— Ваш, — повторил Тристан. — Веревка, на которой висит Каплюш, стоит гораздо больше, и если я не даю больше, то лишь потому, что должен распорядиться состоянием моего хозяина по справедливости.
— Мой! — возопил Бигорн. — Все это золото — мое!..
И, упав на колени, он вновь открыл мешок. Никогда еще он не видел столько золота! Радость Бигорна проявилась в серии прыжков, которые он исполнил здесь же, в погребе, затем в нечленораздельных криках и наконец в громогласном ослином реве.
Наконец Ланселот успокоился и пожал Тристану руку.
— Приятель, — сказал Бигорн, — благодаря вам, я богат на всю жизнь, даже если мне доведется прожить еще сто лет, чего я себе и желаю, как, впрочем, и вам тоже. Но это еще не все. Я знаю мэтра Буридана. Это осел, видите ли, настоящий осел — вспыльчивый, упрямый, не имеющий ни малейшего уважения к этим прекрасным золотым монетам, которые, однако же, такого отношения к себе никак не заслуживают. Дважды мне удавалось разбогатеть — и дважды он разорял меня до последнего су. Могу поспорить, что, если я вернусь с этим мешком, он тотчас же попытается лишить меня этого золота, начав раздавать его нищим, лучникам, всему, кто попадется ему под руку.
— И что же? — вопросил Тристан, не сдержав улыбки.
— А вот что, дружище: окажите мне одну услугу. Раз уж вы должны присоединиться к нам в деревушке Руль, придержите пока эти прекрасные дукаты у себя. Вы привезете их мне туда, а там уж Буридану будет слишком поздно придумывать нечто такое, что довело бы меня до поедания сена или даже чертополоха. Какого черта! Я ведь, в отличие от него, не осел, как-никак!
— Хорошо, будь по-вашему, — сказал Тристан.
Бигорн на несколько секунд задумался, словно решая для себя, следует ли ему расставаться с этим ценным мешочком. В конце концов, он принял компромиссное решение, то есть набил карманы каким-то количеством монет, собственноручно положил мешок в сундук, после чего отвесил кофру глубокий поклон.
Закрыв сундук, мужчины поднялись наверх.
— Так что вы там говорили? — спросил вдруг Бигорн.
— Ничего я не говорил, — сказал Тристан, который отчего-то вновь сделался мрачным.
— Да нет же, дружище, вы говорили, что есть в мире два человека, к которым вы пылаете лютой ненавистью. Первым был Каплюш; с ним мы уже разобрались. Вторым был Валуа, и он-то так еще ничем и не поплатился.
Тристан поднял на Бигорн взгляд, в котором блеснул огонек надежды.
— Неужто вы хотите помочь мне…
— Отомстить Валуа?.. Да.
Тристан издал ворчание, которое могло быть как криком радости, так и проклятием.
— И я не просто настроен вам помочь, — продолжал Бигорн, — но и заявляю, что намерен подвергнуть Валуа такому наказанию, которое будет соразмерно его гнусности. При вашем участии, полагаю, я смогу это устроить.
И тогда между Бигорном и Тристаном состоялся продолжительный разговор, или, скорее, то был монолог Бигорна, который время от времени сопровождался одобрительными кивками Тристана.
— Итак, — сказал Бигорн, заканчивая, — если все получится, вы доведете его до двери?
— Да, — промолвил Тристан, вздрогнув.
— Дадите ему войти, а затем закроете дверь снаружи.
— Я понял.
— Прекрасно. И сразу же отправляйтесь к Буридану в Руль. Все остальное — моя забота.
На этом мужчины расстались, чтобы заняться каждый своей частью работы. Однако же Бигорн объяснил Тристану лишь часть своего плана, который состоял из двух последовательных маневров. Тристан был в курсе второго, в котором ему и предстояло поучаствовать. Что до первого, то о нем Бигорн предпочел умолчать, вероятно, опасаясь того, что слуга Мариньи откажется ему помогать, а то и вовсе воспротивится его замыслу.
Именно этот первый маневр мы сейчас в общих чертах и обрисуем.
Выйдя с улицы Сен-Мартен, Ланселот Бигорн отправился на Колдовскую улицу, жалкую улочку, располагавшуюся в той части Ситэ, где проживали евреи. Эта улочка пользовалась дурной славой. Горожане отваживались там появляться лишь средь бела дня, а также тогда, когда возникала насущная необходимость прибегнуть к этой проклятой науке, чтобы излечить какую-нибудь смертельную лихорадку, так как тамошние колдуны были знахарями. Изучая человеческое тело, чтобы отыскать в нем источники жизни или чтобы предаться своим колдовским опытам, они, вероятно, закладывали основы той науки, которой сегодня является медицина.
К одному из этих колдунов и отправился Ланселот Бигорн, дрожа и завещав душу святому Варнаве, коему, на всякий случай, он клятвенно обещал бурдюк меда и жирного гуся, — святому они достались бы через посредство достопочтенного кюре из Сент-Эсташа, старого друга Бигорна.
Заручившись поддержкой рая, Ланселот бесстрашно вошел в дом чудовища, то есть колдуна, который был мужчиной лет пятидесяти, со спокойным взглядом, низким голосом, словом, с лицом, скорее внушающим доверие и наделенным восхитительной пышной бородой.
«Просто удивительно, — подумал Ланселот, — как эти колдуны похожи на обычных людей; такое впечатление, что передо мной — христианин, честное слово. Но нужно быть начеку: несомненно, он — хитрый дьявол».
И Бигорн трижды осенил себя знамением, жестом достаточно энергичным, чтобы обратить в бегство целую армию демонов. Колдун, уже, видимо, привыкший к такому поведению тех, кто нуждался в его услугах, не сделал никакого замечания и довольствовался тем, что вежливо предложил гостю стул, от которого Бигорн счел необходимым отказаться, будучи наслышанным о некоторых дьявольских табуретах, на которые люди доверчиво садились, а встать затем уже не могли.
Словом, Ланселот адресовал колдуну одну из тех своих надменных улыбок, которая означала: «Даже не пытайтесь ставить мне ловушки; меня не одурачишь!»
И он тут же перешел к предмету своего визита.
— Дело такое: этим утром умер один человек; можете оживить его на несколько дней?
— Нет, — откровенно отвечал колдун. — Но от чего этот человек умер?
— Черт! Черт! — воскликнул изумленный Ланселот. — Стало быть, вы не можете вернуть жизнь трупу на несколько жалких дней, максимум на неделю?
— Нет. Но скажите, от чего умер ваш человек. Уж не от одной ли из тех болезней, которые разлагают труп и обезображивают лицо сразу же после смерти, а то и еще до нее?
— Он скончался от того, что шею его слишком сильно сдавила веревка. Вот и вся его болезнь.
— Вы говорите об Ангерране де Мариньи? — промолвил сообразительный колдун.
Бигорн вздрогнул и начертил в воздухе с полдюжины крестных знамений.
— Ах! — воскликнул он. — Вы — настоящий чародей, коль сразу же догадались, о ком я пришел с вами поговорить!
Колдун улыбнулся и сказал:
— Вы сказали, что этот человек умер этим утром и умер повешенным. Это ж каким глупцом нужно быть, чтобы не понять, что речь идет об Ангерране де Мариньи!
— А ведь и правда! — пробормотал Бигорн.
— Но оставим это. Раз уж речь идет о человеке, который умер в полном расцвете сил, я могу вернуть ему пусть и не жизнь, но видимость жизни.
— Большего мне и не нужно! — жадно воскликнул Бигорн.
— Прекрасно! Приносите труп, и я подготовлю его таким образом, что даже не несколько дней, а месяцы и годы он будет походить на живого человека.
— Черт! — промолвил Бигорн. — Так нужно принести вам труп? А вы не можете воздействовать на него издалека, какими-нибудь заклинаниями?
— Нет, это невозможно. Бальз… я хотел сказать, читать над ним эти самые заклинания я должен именно здесь.
Бигорн пару минут подумал, а затем сказал:
— Хорошо. Вечером, с наступлением сумерек, я буду здесь с трупом.
Затем они обсудили цену. Она оказалась вполне умеренной: колдун довольствовался тремя серебряными экю, которые Бигорн тотчас же ему и выплатил.
«Какая удача! — подумал колдун, когда Бигорн удалился. — Получить возможность спокойно изучить тело такого человека, как Ангерран де Мариньи! Скорее, это я должен был заплатить ему эти три экю. Но как ему удастся снять труп и доставить сюда?.. И зачем он вообще ему понадобился?.. Впрочем, меня это не касается».
Что до Бигорна, то он направился прямиком к знакомому зеленщику, который возделывал свой клочок земли неподалеку от Тампля, и купил у него тележку для перевозки овощей и осла, чтобы эту самую тележку тащить.