XXXII. ГОТЬЕ Д'ОНЭ
Похоже, Карлу де Валуа не терпелось покончить со своими узниками. Избавившись от Мариньи и Маргариты — как это было сделано, мы уже видели, — он пожелал поскорее избавиться и от Готье д'Онэ. Бигорн, перебегавший на одну из кривых улочек, услышал, как городской глашатай объявляет парижанам, что:
«Утром следующего дня, на площади Мартруа-Сен-Жан, будут казнены братья д'Онэ, признанные виновными в государственной измене[23] по их собственному признанию, занесенному в протокол высшим судом;
что один из двух братьев, мессир Филипп д'Онэ, совершив правосудие над самим собой и убив себя в тюрьме, будет казнен в виде чучела;
но что оставшийся в живых будет казнен во плоти;
что, как следствие, с вышеуказанного оставшегося в живых Готье, младшего из братьев д'Онэ, будет содрана кожа и, прежде чем его обезглавят, палач вырвет ему[24]…»
Ланселот Бигорн вздрогнул от ужаса. Затем, думая о безрассудной попытке, которую вынашивал Буридан, попытке столь же безумной, как и та, которую они предприняли, чтобы спасти Мариньи, и которая, по его мнению, имела все шансы закончиться так же печально, он пожал плечами и прошел мимо.
Городской глашатай сообщил так же, что «вечером Готье д'Онэ будет препровожден на площадь Мартруа, где и будет дожидаться часа казни».
Поэтому Бигорн, прежде чем отправиться к зеленщику, у которого он сделал свое приобретение, вошел в Ла-Куртий-о-Роз, намереваясь рассказать об услышанном Буридану, но увидел того столь бледным и отчаявшимся, что понял: юноша уже знает эту страшную новость. После того как Гийом и Рике подтвердили ему это, Бигорн удалился, — ему предстояло еще кое-что сделать.
— Этот Готье, — бормотал Ланселот, — он что, не мог подождать дня два-три, прежде чем дать себя казнить? Уж я то его бы вытащил. Но завтра утром… Нет, мне никак не успеть! Ничего уж не поделаешь для бедняги Готье, да сжалится над его душой святой Варнава, так как что до тела, то завтра оно будет в жалком состоянии. Более того, не найдя Каплюша, это дело поручат какому-нибудь неопытному подручному палача, отчего несчастный Готье будет страдать вдвойне, ну да ладно, тут уж все кончено!
Буридан, как мы видели, уже знал, что утром следующего дня Готье предстоит умереть, как знал и то, какая смерть уготована его другу. Юноша был глубоко подавлен, тем не менее в глубине души еще теплился лучик надежды. Этот жестокий день тянулся для него очень медленно, однако же он прошел; сгустились сумерки, и посланный в разведку Рике Одрио, вернувшись, доложил, что Готье д'Онэ уже ведут к площади Мартруа-Сен-Жан.
— Стало быть, пора действовать, — сказал Буридан, вздрогнув. — Где этот настой?..
— Вот он, — промолвил Рике, показав пузырек. — Он обошелся мне в.
— Да какая разница!.. Ступай, ступай. Уверен, что он его примет?
— Он целый день ничего не пил, должно быть, уже на стену лезет от жажды. Выпьет как миленький!
В то же время Рике переливал содержимое пузырька в кувшин, который только что наполнил холодной водой. Гийом наблюдал за этими приготовлениями, ворча себе под нос:
— Ладно еще Филипп! Этот-то хоть избежал казни. Но Готье! Ах, бедный Готье! Бедный брат! Как подумаю, что ему.
К горлу его подступили рыдания, и он умолк. Что до Рике, то тот спустился в погреб, где содержался Страгильдо, и передал ему кувшин с водой, сказав:
— Едва о вас не забыли! Но это — не по нашей вине: мы были заняты одной из ваших жертв.
Ничего не сказав, Страгильдо схватил кувшин и осушил до последней капли.
Затем он вновь принял ту преисполненную ожесточенной неподвижности позу, которую сохранял на протяжении всего того времени, что находился в плену у врагов. Он понимал, что приговорен. Весь вопрос для него заключался в том, чтобы узнать, как именно они намереваются его умертвить. Страгильдо знал, что ни на пощаду, ни на сострадание со стороны Буридана ему рассчитывать не следует, а так как он был крепко связан, то постепенно его оставила и надежда на второй побег. Утром этого дня, как и всегда по утрам, Одрио принес ему поесть. И, наделенный могучим аппетитом, Страгильдо, как обычно, уничтожил все до последней крошки хлеба, вот только, пресытившись, испытал жажду. Он поискал кувшин с водой, который ему наполняли по нескольку раз за день, и не нашел его.
Тогда он почувствовал, что жажда усиливается, и заметил, что мясо, которое ему подсунули, было обильно приправлено пряностями.
Тогда страх овладел этим человеком, который никогда ничего не боялся, и который, даже зная, что ему предстоит умереть, выказывал жуткое безразличие.
Страгильдо понял, что его хотят уморить от жажды — такая пытка была в те времена весьма распространенной — и вдруг почувствовал страх.
В приступе отчаяния он тщетно пытался избавиться от пут и издавал вопли, на которые никто не ответил.
Когда наконец поздним вечером Рике принес ему воды, итальянец взял кувшин, выпил и вновь обрел прежнюю беззаботность, а вместе с ней — и надежду.
Быть может, его не убьют?..
Быть может, Буридан в конце концов все забудет и сохранит ему жизнь?..
Он уже начинал вынашивать планы мести.
В тот момент, когда пленник почувствовал, как вместе с надеждой в нем возрождается жажда возмездия, он вдруг покачнулся, глаза застлала пелена. Его охватило некое оцепенение. Он хотел крикнуть, но понял, что язык словно парализовало.
«Они меня отравили!» — подумал он.
В ту минуту, когда Страгильдо показалось, что он вот-вот умрет, его охватила такая боль, какой он никогда еще не испытывал. Умереть он не боялся, но умереть, не отомстив Буридану, который был причиной всех его бед, — это показалось ему худшим из страданий.
И тут появился Буридан.
При свете факела он окинул сторожа львов внимательным, изучающим взглядом, затем, повернувшись к Одрио, промолвил:
— Развяжи его.
Рике подошел к пленнику и кинжалом перерезал путы. Страгильдо зарычал от радости. Он съежился, собрал все свои силы. Прежде чем умереть, он получит утешение, придушив Буридана! И он набросился на юношу. Или, по крайней мере, хотел наброситься. В действительности он с трудом сделал пару шагов и остановился. Итальянец хотел вскинуть руки, чтобы вцепиться в горло своему врагу, который стоял так близко, но руки словно налились свинцом, — их невозможно было даже приподнять…
Буридан ткнул пальцем ему в грудь.
И Страгильдо пошатнулся.
Тогда волна ярости, захлестнувшая подручного королевы, не в силах выразиться в крике или в словах, так как парализованный язык отказывался исполнять свои функции, нашла выход в слезах, которые потекли по этому изумленному, окаменевшему лицу.
В этот момент Страгильдо почувствовал, что яд начинает действовать на его рассудок.
Ярость, боль, месть, жажда убийства — все эти чувства, которые он пережил, растаяли как дым; воля начала его покидать; он перестал плакать, и этот рот, которому были ведомы лишь гнусные и оскорбительные насмешки над несчастными жертвами Маргариты, приоткрылся в неком подобии ошалевшей улыбки.
— Пойдем, — сказал Буридан, выходя из погреба.
И Страгильдо покорно последовал за ним. Где-то в глубинах его души все еще бушевал протест, но он становился все более и более слабым и далеким и вскоре прошел сам по себе.
Вслед за Буриданом Страгильдо поднялся по лестнице неуверенным шагом; но он шел самостоятельно и с горем пополам держался на ногах; в нем было лишь общее оцепенение, подавленность воли, но выпитый им настой не лишил его способности двигаться и ориентироваться в пространстве; он больше не думал ни о побеге, ни о возмездии; Буридан, Гийом и Рике казались ему лишь тенями; он их не узнавал. По прошествии нескольких минут его охватило необычайное блаженство; его шаг стал тверже; сковывавшие язык путы начали мало-помалу развязываться: он понял, что может говорить. Но теперь он не испытывал в этом необходимости: он жил в абсолютном безразличии к тому, что происходило вокруг.
— Как долго будет действовать эликсир? — спросил Буридан у Одрио.
— Примерно три часа, после чего к мерзавцу вернутся все его силы и вся его активность. Поверь мне: уж лучше воспользоваться этим моментом оцепенения, чтобы покончить с ним раз и навсегда.
— Да, — промолвил Гийом, — и негодяю не придется сетовать на подобную смерть, ему, который сбросил в Сену Филиппа и Готье, ему, который.
Буридан прервал его:
— Ждите меня здесь. Если к утру вернусь, уедем вместе, если же меня не увидите, поезжайте в Руль, где я оставил Мабель распоряжения для вас.
Гийом и Рике поняли, что Буридан желает провернуть нечто невозможное.
Но так как им было известно, сколь упрям Буридан, так как по собственному опыту знали, что он уже никогда не поменяет единожды принятого решения, они попросту сжали друга в объятиях, даже не пытаясь отговорить от его плана, каким бы тот ни был.
Буридан взял Страгильдо под руку, предварительно накинув ему на плечи длинный плащ красного цвета, капюшон которого он заботливо надвинул итальянцу на глаза.
Страгильдо последовал за ним, не сопротивляясь.
Они медленно пересекли часть Парижа и наконец прибыли на площадь Мартруа-Сен-Жан. То была небольшая площадь неправильной формы, образовывавшая своего рода треугольник, основание и вершина которого были заняты двумя конструкциями, о которых мы сейчас расскажем, а стороны заполнены низенькими домами, плотно примыкавшими один к другому; некоторые из этих домов располагались ниже уровня площади, вследствие чего окаймлявшие эти стороны площади бордюры примыкали, в свою очередь, к находившимся на первых этажах этих жилищ лавочкам.
Двумя конструкциями, о которых мы упомянули, были тюрьма Мартруа, лежавшая в основании данного треугольника, и разместившийся в верхней его точке позорный столб — один из многочисленных позорных столбов, которыми Париж украшал себя тогда и будет продолжать украшать еще многие века; то был восьмиугольный монумент, на платформе которого выставляли к смеху, любопытству и оскорблениям парижан некоторых осужденных, — сие публичное порицание должно было служить благотворным примером для тех, кто попытался бы повторить их преступления. Что до тюрьмы, то это было массивное строение, состоявшее лишь из одного этажа и подвала; на этаже находились два караульных помещения, в подвале — несколько камер, в которые помещали — и то лишь на одну ночь, ту, что предшествует казни — смертников. Подобная же тюрьма располагалась и на Гревской площади.