— Я не имею права тебе сказать. Пожалуйста, Алекс, только не начинай меня отговаривать! Ты же видишь, что вокруг происходит! Это не жизнь, а настоящий ад! — Она снизила голос до заговорщического шепота. — Со всем остальным еще можно бы примириться, но они же собираются продать Россию немцам! — Быстро поняв, что это для Алекса сложная тема, она поспешила уточнить: — Я не имею в виду тех немцев, которые здесь жили, а пруссаков. Ты не слышал, что большевики приехали из Германии в Россию в пломбированном вагоне? Они все немецкие шпионы! Почему они пол-России отдали немцам? Наверняка они об этом давно договорились. И все, кстати, продолжается. Ты знаешь, кто в Москве самая важная персона, чьих распоряжений слушается сам Ленин? — Не дожидаясь ответа, она выпалила: — Барон Мирбах, германский посол! — и только теперь умолкла, вопросительно глядя на Алекса — что он обо всем этом думает?
Раньше Алекс отшутился бы, но груз происшедших событий словно поставил печать запрета на подобный тон. Но и серьезно говорить на такие темы, не зная всех тонкостей происходящего, было трудно. Что Ленин — негодяй, это, конечно, понятно, но что немецкий шпион? Вряд ли все было так просто. Скорее тут шла какая-то очень сложная игра, Ленин, принимая немецкую помощь, в ответ наверняка обещал многое, но в действительности он, надо думать, ждал момента, когда его власть станет достаточно сильной, чтобы прогнать немцев за Вислу. То есть он использовал Вильгельма для достижения своих отдаленных целей — а что было его отдаленной целью? Мировая революция? Ну, что ему удастся захватить весь земной шар — в это Алекс не верил, но Россию — да, почему бы и нет, вообще-то говоря, она почти уже была в его руках.
Увидев, что Алекс не торопится высказывать свое мнение, Татьяна опять затараторила:
— Многие поняли, что происходит, и решили действовать. Добровольческая армия не единственная сила, поднялась и Сибирь. В Симбирске, Ярославле и Казани ожидается большое восстание, партии там объединились, чтобы свергнуть большевиков. Алекс, этого месяца Мирбах не переживет. Россия или освободится от большевиков, или…
Она осеклась, поскольку к обычному шуму внезапно присоединился новый, иного рода. Что-то произошло в здании вокзала, оттуда послышались свистки, потом распахнулась дверь, и двое патрульных вытащили наружу сопротивляющегося человека. Руки его были заведены за спину, он дергался, пытаясь вырваться, но не сумел, милиционеры держали его крепко. Какой-то извозчик быстро подъехал к вокзалу, наверное ждал, когда понадобятся его услуги, и задержанного втолкнули в коляску. Перед тем как экипаж уехал, он успел еще крикнуть:
— Смерть большевикам!
На мгновенье воцарилась тишина, все словно застыли в испуге, но, как только коляска исчезла за поворотом, вернулись к своим занятиям. На самом деле Татьяна права, подумал Алекс, все скверно настолько, сколько вообще возможно. Вопрос был не только в политике, сам он, в конце концов, ни в одной партии не состоял, и в каком-то смысле ему было почти безразлично, кто именно правит этой страной, особой духовной связи с Российской империей он не ощущал — но кроме политики была еще экономика, прямо говоря, необходимость выживать. В глубине души Алекс до сих пор надеялся, что большевики образумятся, и это в его понимании выглядело примерно так: помещиков прогонят, землю раздадут крестьянам, но свободное предпринимательство все-таки восстановят, потому что иначе просто невозможно само существование государства, — но сейчас казалось, что все идет только к худшему, недавно был издан декрет относительно неких продотрядов: всем губерниям дали план заготовки зерна, а комиссарам вменили в обязанность разъезжать по стране и отнимать урожай силой. К чему это приведет, было нетрудно догадаться, — к ненависти и сопротивлению. Зерно спрячут, а если спрятать не удастся, то сожгут — и что тогда в следующем году сеять?
— Твою родину они тоже продали немцам, — снова заговорила Татьяна.
И это верно, Алекс хорошо помнил, как он рассердился, когда приехал Хуго и рассказал об условиях Брестского мира. После этого не прошло и двух недель, как немцы маршем вошли в Ревель; таким образом, мечта старого грюндера о великой Германии почти сбылась…
— А ведь неплохо было при царе, а? — спросил Алекс внезапно. — Только мы не умели это ценить. Помнишь, ты еще хотела убить его?
Татьяна густо покраснела.
— Я тогда была молодой и глупой. Сейчас…
Она умолкла, снова быстро огляделась и опять затараторила:
— Алекс, я открою тебе, куда я еду. Спасать царя! Его из Тобольска перевезли в Екатеринбург, со всей семьей. Очень возможно, что с ними хотят расправиться. Вот если бы удалось их освободить, тогда у России был бы символ, вокруг которого могли бы объединиться все честные люди.
Алекс слушал потрясенно.
До чего дошли, подумал он.
— Только, пожалуйста, не начинай меня переубеждать! Я знаю, что это опасно, но что делать, если другого выхода нет? И ты бы поехал, не будь у тебя семьи, я в этом уверена. Среди нас есть несколько эстонцев, они настроены очень враждебно по отношению к большевикам. Алекс, ты не будешь меня удерживать, не так ли?
Алекс молчал. Конечно, надо бы отговорить девушку, та подвергала свою жизнь нешуточной опасности, — но имеет ли он на это моральное право? Все, ею сказанное, соответствовало истине, он и сам иногда думал, что, будь он помоложе, пошел бы в Добровольческую армию, — но он даже стрелять толком не умел. Неожиданно он вспомнил про Арутюнова, которого он не видел целый год. Старый друг как-то объяснял, как человеку следует вести себя при землетрясении. «Видишь ли, в такой момент нельзя думать о доме, о вещах, надо спасать семью и себя». У Алекса в последнее время нередко возникало ощущение, что земля содрогается, здания рушатся, люди кричат, кругом жуткая пыль, а он стоит под опорной балкой и удерживает ее изо всех сил, чтобы Марта с детьми успели выбежать…
— Да не буду я тебя удерживать, — сказал он мягко. — Скажи лучше, может, тебе что-нибудь нужно? Документами я тебе помочь не могу, но немного еды на дорогу…
Татьяна стала энергично качать головой, объясняя, что она ни в чем не нуждается, у нее все есть, единственное, чего она хотела бы, чтобы Алекс одобрил ее намерения. Она даже схватила Алекса за руку и заглянула ему в глаза, чтобы убедиться в его поддержке.
— Ты ведь понимаешь, зачем я это делаю? Понимаешь, да? — спросила она проникновенно.
Послышался далекий свисток паровоза, и Алекс встал — надо было торопиться, опоздаешь к приходу поезда, уже в него не влезешь.
— Понимаю, — сказал он, увлекая девушку за собой, потом остановился еще на секунду, обнял Татьяну, прижал ее голову к своей груди, втянул в себя знакомый запах густых каштановых волос и шепнул: — Ни пуха ни пера!
Глава третья. Борьба за выживание
Грузовика Алексу не дали, один был в ремонте, другой послали на фронт, с большим трудом, после долгих уговоров, он выпросил повозку, да и то лишь на два часа, так что надо было торопиться. Ссора началась сразу, с первых же вещей, Марта хотела взять с собой все, что могло вынести транспортировку, но две голодные клячи, ожидавшие во дворе, никогда бы не справились с таким грузом. Тогда жена с каменным лицом села на диван, и сдвинуть ее с места оказалось делом почти непосильным. Алекс пытался объяснить, что они переезжают не навеки, а только на одну зиму, но ничего не помогало, Марта была убеждена в обратном.
— Это капитуляция, — сказала она. — Будь они прокляты, будь они все прокляты, во главе со своим Лениным!
Дети беспомощно стояли в дверях, под окном кучер насвистывал «Интернационал».
— Марта, пожалуйста, пойми, вторую зиму мы в этой квартире не переживем. Там у нас будут и печь и плита, можно будет топить комнаты и нормально готовить. Как только Колчака отобьют и Москву снова станут снабжать углем, мы вернемся…
— Но я не хочу, чтобы его отбили, я хочу, чтобы он дошел до Москвы!
— Тише! — шикнул Алекс. — Кучер услышит. Кстати, если Колчак дойдет до Москвы, то нам и вовсе нечего будет опасаться, тогда частную собственность восстановят, и квартира в любом случае останется у нас…
— Ах так, значит, ты все-таки не веришь, что при ином исходе боев нам удастся сюда вернуться! — разгневалась Марта. — Ты обманул меня, да? Молчишь? Я знаю, как только мы выедем, сюда вселится кто-нибудь другой, и мы навсегда останемся без дома. Почему мы должны уезжать, видишь, Богданов никуда не собирается? Почему?
— Потому что у Богданова нет детей, у него только сожительница, которой он, кстати, явно надоел, почему иначе она вечно строит мне глазки! — рассердился теперь и Алекс. — Ты что, хочешь, чтобы Герман снова заболел? А Лидия — ты забыла, что сказал Сперанский, — ей нужна теплая комната!
— Из-за меня не беспокойтесь! — бросил Герман строптиво.
— А ты молчи! — взбесился Алекс. — Может, ты пойдешь вместо меня в комиссариат работать, раз ты такой умный? Хорошо, я согласен. Марта, встань! Иди садись в свое любимое кресло, французская принцесса!
Марта испугалась и безмолвно пересела в кресло, Алекс же лег на диван, задрал ноги в сапогах на спинку и стал тоже насвистывать «Интернационал».
— Все, я ухожу в отставку. Я уже не твой муж, я уже не ваш отец, теперь вы будете кормить меня и смотреть, чтобы я не мерз…
В итоге они договорились, что с собой возьмут только самое необходимое плюс «мебель из мызы», с которой Марта не соглашалась расстаться, поскольку считала ее семейным талисманом. Рояль оставили в квартире, Алекс обещал договориться с Зоей Владимировой, что уроки продолжатся здесь, по крайней мере до холодов.
— А кто там наши соседи? — спросила Марта, когда они уже шлепали рядом с повозкой по осенней московской грязи.
— Две проститутки, — ответил Алекс в сердцах, но Марту это не смутило, наоборот, она рассмеялась.
— Значит, попадем в достойную компанию.
Их временный, надо надеяться, дом находился вблизи от школы Германа и Софии, во внутреннем дворе, это было старое двухэтажное каменное здание, типичное для Москвы. Мебель разместили с трудом, в одной комнате устроили как бы «гостиную», в другой — спальню, Алекс зажег огонь в плите (печь он затопил уже утром), и Марта быстро успокоилась, даже открытый огонь не вызвал у нее нервного трепета.