Буриданы — страница 42 из 80

***

Непонятная болезнь девочки мучила Софию, она все пыталась сообразить, что это такое, но ничего придумать не могла. Даже главврач поликлиники только пожал плечами и сказал, что медицина в данном случае бессильна. Когда он уходил домой, София часто отправлялась в его кабинет — это разрешалось — и брала с полки один из стоявших на ней медицинских журналов. Теперь, когда университет был позади, она могла бы, подобно многим другим, не читать или читать поменьше литературу по специальности, но, странным образом, именно сейчас она почувствовала в себе какой-то особенный порыв к знаниям — раньше учеба была больше обязанностью, теперь же — внутренним побуждением. И долгом — разве ей, в отличие от многих однокурсников, не повезло, она нашла после университета работу, правда, волонтерскую, как ее называли, но все-таки сохранялась надежда, что, когда осенью в поликлинике освободится место, ее туда возьмут.

Большинство медицинских журналов было из Германии, и в поликлинике их почти никто не читал, то ли ее коллеги не знали немецкого в достаточной степени, то ли полагали, что после получения диплома профессия полностью освоена, София же находила там для себя много нового и интересного, о чем на лекциях речи не было. И все же ее руки задрожали, когда она напала на статью, рассказывавшую про лимфогрануломатоз — все симптомы подходили: периодически подскакивала температура, а между приступами ребенок был совершенно здоров, это и сделало диагноз таким трудным, ведь при этой болезни в начальных стадиях картине крови доверять нельзя. Когда она вышла со своей гипотезой и та подтвердилась, она сразу почувствовала, что ее престиж в поликлинике поднялся, коллеги постарше и те теперь смотрели в ее сторону с уважением. Тем большим было разочарование, когда осенью обнаружилось, что на освобождающееся место ее все же не берут, оно досталось прошлогодней выпускнице, девушке с броской внешностью — она была не «оптиком», а местной, отец же ее состоял в той же корпорации, что и директор поликлиники. София не завидовала ей, но была огорчена тем, что она, молодой образованный человек, полный сил, не в состоянии материально поддерживать семью, а ведь начался мировой экономический кризис, дядя Конрад в Берлине разорился, у ее родителей тоже возникли серьезные затруднения, недавно они даже пригласили домой ювелира, София случайно увидела его, вернувшись от подруги раньше, чем собиралась, ювелир сидел за кухонным столом, и перед ним лежали мамины украшения.

Вот тогда она и приняла решение. В тех самых журналах часто появлялись объявления, посредством которых немецкие клиники искали ассистентов и практикантов. А почему бы не попробовать, подумала она, и написала по нескольким адресам — и надо же, Германии она оказалась нужнее, чем родине, она получила даже два приглашения и могла теперь выбирать.

По совету матери она приняла решение в пользу Южной Германии, где требовался ассистент в туберкулезный санаторий.

— Это недалеко от Мюнхена, если что-нибудь случится, можешь всегда попросить помощи у дяди Альфреда.

Альфреда, маминого младшего брата, София помнила неплохо, хотя и была еще маленькой девочкой, когда видела его в Ростове в последний раз, потом дядя сбежал оттуда вместе с отступающими немецкими войсками в Германию и теперь был хозяином пивного зала в Мюнхене.

— В самом деле, обязательно зайди к дяде в гости, попробуешь знаменитое баварское пиво, — добавил Эрвин, который только что демобилизовался после срочной службы и тоже искал работу. Брата забрали в армию с третьего курса, что ужасно разозлило маму, она сказала, что государство, которое не умеет ценить образованных людей и не понимает, что этот возраст — лучший для учебы, вообще не государство; но Эрвин заявил, что он подобному пустяку себя сбить с пути не позволит, и закончил университет экстерном, параллельно службе. София посоветовала и брату поискать работу в Германии, но прежде, чем Эрвин успел ухватиться за эту идею, отец нашел для него место с помощью одного своего старого, еще по московским временам, знакомого адвоката. Срочно собрав вещи, брат уехал в Таллин, и София с грустью подумала, что, если бы среди знакомых отца оказались медики, может, она бы уже шла по какой-то из таллинских клиник в белом халате.

К путешествию София готовилась долго и прилежно, она взяла в бюро путешествий расписание поездов и составила точный маршрут с датами и часами. На вокзале ее провожали все еще остававшиеся в Тарту члены семьи: папа с мамой, Виктория и Лидия. До Риги она добралась благополучно, если не считать того, что в Валге пришлось пройти пограничный контроль — пограничники оказались суровыми и даже злыми, и София чувствовала, что ужасно их боится. Какая я все-таки глупая, сущий ребенок, самой двадцать семь, а опасаюсь пограничников, подумала она, когда поезд наконец тронулся. Видимо, у нее в натуре какой-то изъян, надо его изжить.

В Риге ее встречал деловой партнер отца Менг, которому отец поручил передать какие-то бумаги. Они посидели часик, до отправления берлинского поезда, в кафе вокзала, Менг угощал ее мороженым и рассказывал интересные истории про свою молодость, как он поехал из Дании в Россию, в Киев, начать собственный бизнес и там на сельхозвыставке познакомился с отцом Софии. Менг, оказывается, был и на свадьбе отца и матери и до сих пор с восторгом вспоминал, какой это был веселый, счастливый вечер. София с трудом могла себе представить, что отец и мать тоже когда-то были молодыми и что она сегодня уже на несколько лет старше, чем мама в те дни.

На немецкой границе с ней случилось небольшое происшествие, таможенник потребовал заплатить налог за два килограмма масла, которые отец послал дяде Конраду и тете Сильвии по их просьбе — в Германии масло было очень дорогое. К счастью, Софии пришло в голову спросить у таможенника, сколько пассажир может иметь при себе продуктов?

— Столько, сколько сможете съесть в пути, — ответил таможенник.

— Но, видите ли, мой билет действителен в течение двух месяцев, за это время я точно успею съесть все масло, — выдвинула София контраргумент.

Таможенник рассмеялся, и считанные марки Софии были спасены.

Дальше пришлось проезжать «польский коридор» — двери заперли, окна завесили наглухо — ощущение, что находишься в тюрьме. К чему такие глупости, как границы и таможни, почему люди не могут свободно путешествовать по всему миру, думала София, не находя ответа.

В Берлине ее встречал дядя Конрад, София даже не сразу его узнала, так он постарел и настолько плохо был одет — совсем не тот солидный господин, который иногда заходил к ним в гости в Москве. Ночь она провела в тесной берлинской квартире тети и дяди, а утром продолжила путь в Мюнхен. Она с удовольствием съездила бы и в Карлсруэ, недалеко от которого Герман строил какую-то современную деревню, но круг оказался бы слишком велик.

В Мюнхене ее никто не встречал, и ей пришлось самой искать заведение дяди Альфреда. Был вечер, шел снег, на улицах почти никого, немцы, наверное, не привыкли к подобной погоде, к счастью, она догадалась оставить чемодан в камере хранения, поскольку пивной зал оказался довольно далеко от вокзала. Дойдя до нужного здания, София остановилась в недоумении — внутри пели. Вернее, это было не совсем пение, пение — это когда Карузо поет «Di quella pira» или «Celeste Aida», тут же просто орали, не очень обращая внимание на ноты — мама это называла «галдежем пьяниц».

Можно было, конечно, пойти в гостиницу, но хватит ли у нее на это денег? Поколебавшись, София все-таки вошла. Ее немедленно окутало огромное серое облако дыма, такое густое, что она раскашлялась. Сквозь этот дым трудно было что-либо разглядеть, сразу защипало в глазах, она еле смогла уловить очертания длинных столов и таких же длинных скамеек по обе стороны, точно как на бабушкиной кухне на хуторе. За столами сидели почти исключительно мужчины, они стучали кулаками по столу и орали во все горло какой-то марш, слова которого София не разобрала, поскольку хорошей дикцией «певцы» тоже не отличались.

Вообще-то София пьяниц не боялась, но здесь было так противно, что ей захотелось тут же выскользнуть вон, только напомнив себе, что она уже взрослая женщина и должна свыкнуться со всем, что в этом мире встречается — к виду крови, например, она привыкла довольно быстро, — она осталась. В глубине зала какой-то худой человек за стойкой разливал пиво по кружкам, София его сразу узнала, это и был дядя Альфред, правда, заметно постаревший. И дядя, кажется, тоже ее заметил, поскольку шепнул что-то такому же худому мальчику, разносившему кружки, и тот поспешил к Софии.

— Ты — София Буридан?

— Да.

— Я твой двоюродный брат, Фридрих Беккер. Пошли, я посажу тебя за стол.

Ее проводили в самый дальний конец зала, где одиноко стоял маленький столик. На стене висела вешалка, София сняла зимнее пальто и шляпу и села на один из двух стульев, спиной к залу.

— Есть хочешь?

— Спасибо, я не голодна, — соврала София от смущения.

— Тогда подожди, скоро подойдет отец поговорить с тобой. Сейчас он очень занят.

София кивнула и стала ждать. Какая я все-таки инфантильная, попеняла она себе, почему я не призналась, что хочу есть. Впрочем, ясно почему — потому что это и так должно быть понятно, ведь она проделала долгий путь.

Наверное, дядя Альфред это понял, поскольку минуты через две Фридрих вернулся и поставил перед Софией большую тарелку с отбивной, вареной картошкой и тушеной квашеной капустой.

— Пива хочешь?

София опять-таки чуть было не отказалась, но вспомнила совет Эрвина попробовать «настоящего баварского пива» и кивнула.

Песню тем временем допели, но в зале не настала тишина, теперь он гудел множеством голосов. Интересно, в тартуских пивных залах так же шумно, подумала София. Сама она никогда не была ни в ресторане, ни в пивной, только иногда в кафе на открытом воздухе. «Чего ради платить этим грабителям из кафе, если дома можно сварить кофе в десять раз дешевле», — говорила мать, и София запомнила ее слова — действительно, чего ради?