Отбивная была вкусной, но соус оказался соленым, а квашеная капуста жирной, неужели для того, чтобы клиенты пили больше пива? Софию подобные мотивации удивляли, ее коробила мысль, что ради денег люди готовы на любые хитрости. Фридрих принес кружку с пивом и снова убежал, София хлебнула — да, пиво было приятное, светлое и в меру горькое.
— Ну как еда, нравится?
София даже испугалась — дядя Альфред покинул свой пост за стойкой и стоял теперь рядом с ней. Она проглотила то, что было во рту, и соврала:
— Спасибо, очень.
— Мы не могли тебя встретить, сама видишь, дел у нас невпроворот, — объяснил дядя, садясь напротив.
— Ничего, я легко нашла ваш дом, — храбро заявила София.
Дядя стал задавать вопросы, как кто живет, здоровы ли папа с мамой, что слышно о московских дедушке и бабушке и дяде Хуго и так далее. София рассказала, что знала: что дела у отца идут не слишком хорошо, у матери проблемы со слухом, а из Москвы давно не было писем, отношения между Советским Союзом и Эстонией складывались не лучшим образом. Кое о чем она все-таки умолчала, например, о том, что родители продают драгоценности. Зато она по собственной инициативе поведала про братьев-сестер — что Герман и Эрвин оба уже закончили университет и работают, Виктория же завершит учебу этой весной. На Германа дядя Альфред был как будто обижен, за пять лет тот только однажды приехал его навестить, и Софии пришлось вступиться за брата, объяснив, что Герман наряду с учебой все эти годы работал.
— А ты гражданка какой страны? — спросил вдруг Альфред.
— Естественно, Эстонии, я же там живу, — удивилась София.
— Эстония! Разве это государство, это временное образование, уродливый выкидыш Версальского мирного договора! — провозгласил дядя. — У нас в Мюнхене немало немцев, которые раньше жили в Эстонии. Ты слышала о Штакельбергах? А об Альфреде Розенберге?
София о них ничего не знала.
— О, это умные мужики, особенно Розенберг! Он главный советник самого Гитлера. Про Гитлера ты хотя бы слышала?
Про Гитлера София, естественно, слышала, она читала газеты, стараясь быть в курсе политических событий.
— Вот когда Гитлер придет к власти, Эстония станет частью Германии. Так что смотри, будет возможность, ходатайствуй уже сейчас о немецком гражданстве — ты же как-никак немка, что с того, что наполовину, немецкая кровь такая сильная, что подавит любую другую.
Это утверждение вроде бы должно было вызвать у Софии прилив энтузиазма, но вместо этого она почувствовала обиду — чем эстонское гражданство хуже немецкого? И зачем Эстонии становиться частью Германии?
Набравшись смелости, она так и спросила.
— Потому, — важно сказал Альфред, — что эстонцы — народ неполноценный, может, не настолько неполноценный, как славяне, но до германцев им далеко. Посмотри на своего отца. Разве он чего-нибудь добился бы, если б у него рядом не было твоей матери? Я его хорошо помню, трудолюбивый был паренек, но без божьей искры, так, ломовая лошадь. А вот твоя мать — тонкая, образованная женщина, может цитировать наизусть Гете и Шиллера.
Софии стало больно за отца, она считала, что так говорить о нем несправедливо.
— Отец был из бедной семьи и не имел возможности получить образование, — возразила она, — если бы он мог учиться, он, наверное, стал бы крупным ученым. Сам Ленин интересовался им, хотел, чтобы он остался в России, возглавил семенной фонд.
— Ну, это случилось уже потом, после того как он много лет был женат на твоей матери. Без Марты он дальше Ростова не добрался бы, это был предел его возможностей. Марта развивала его, водила в театр и на концерты, учила немецкому и исправляла ошибки на русском. Но то, что твоему отцу сделали подобное предложение, доказывает, в первую очередь, неполноценность славян. В Германии этого никогда не случилось бы, у нас у самих ученых-семеноводов предостаточно. И почему, как ты думаешь? Потому что немцы принадлежат к арийской расе, и эта раса выше всех остальных.
Это было очень интересное утверждение, и София спросила, откуда дядя это взял.
— У нас на курсе антропологии ничего такого не говорили, — добавила она.
Она сразу почувствовала, что дядя рассердился, выказывать это он, правда, не стал, но в его глазах блеснул злобный огонек.
— София, ты случайно не коммунистка? — спросил он нарочито покровительственным тоном.
Нет, коммунисткой София не была, но об успехах Советского Союза в индустриализации читала и не понимала, почему многие видят в этом государстве только плохое.
— Ты еще многого не понимаешь, молодая больно, — объяснил дядя благожелательно. — Смотри, почти все главари большевиков — евреи, а евреи только о том и мечтают, чтобы захватить власть над всем миром. Если это у них получится, тогда ты увидишь, что значит служить Ротшильдам.
После этой тирады дядя поднялся, он подозвал жену, и та повела Софию на второй этаж, в малюсенькую комнату, где ее ожидала уже приготовленная постель. Оставшись одна, София сидела некоторое время на краю кушетки и размышляла, в ней бушевал какой-то бессловесный протест, и она была в шаге от того, чтобы встать, одеться и покинуть этот дом, но уйти не попрощавшись было невежливо, ей же ничего плохого не сделали, наоборот, накормили и предоставили удобную постель, потому она разделась, легла и, несмотря на доносившийся снизу очередной марш, быстро заснула, настолько устала за этот долгий день.
На вокзале ее поджидала коляска, поскольку автомобиль не смог одолеть заваленную снегом дорогу. В санатории ее встретили приветливо, отвели отдельную комнату, и она приступила к работе. Примерно через неделю пришло письмо от Виктории, сестра сообщала, что ей удалось через французский центр культуры получить стипендию и после выпускных экзаменов она поедет на год в Париж. Вот было бы здорово, если бы нам удалось там встретиться, Герману, Виктории и мне, подумала София. Они были молоды, и мир был открыт перед ними.
Глава третья. Шаг за шагом
Переступив порог квартиры Видлингов, Герман сразу почувствовал себя уютно — настолько она напоминала их замечательное обиталище в Москве, на Долгоруковской, высокие потолки и просторные помещения, фортепиано в гостиной и забитый книгами кабинет.
В этот кабинет отец Беттины его и пригласил, пока дочь вместе со служанкой занимались обедом. Ему предложили глоток портвейна, от которого он не отказался, и гаванскую сигару, которой он предпочел обычную сигарету. Потом начался «допрос».
— Вы родились в России?
— Да, мой отец жил в Ростове-на-Дону, там он познакомился с моей мамой, и они поженились. А потом перебрались в Москву.
— И когда вы уехали из России?
— После революции, то есть не сразу после, а в конце Гражданской войны, осенью двадцатого. Мы оптировались в Эстонскую республику и поселились в Тарту. Отец родом из тех краев.
— Тарту — это бывший Дорпат, не так ли?
— Да, раньше, во времена правления немцев, он назывался так.
Отец Беттины выдохнул большое облако дыма и поднял взгляд на потолок, словно увидел там нечто интересное.
— Вот видите, какой парадокс — ваша семья уехала из России в Эстонию, а у нас тут немало людей, сбежавших из Эстонии в Германию.
— Да, я знаю, — кивнул Герман. — Они недолюбливают эстонцев, считают, что те их ограбили.
Он всячески избегал отождествлять себя и с эстонцами, и с немцами, предпочитая говорить отвлеченно.
— А как по-вашему, эстонцы поступили правильно, конфисковав землю немецких собственников? — продолжил отец Беттины.
Герману не раз приходилось слышать подобный вопрос, который обычно сопровождался еще и укоризненным тоном, и у него уже возникла своего рода протестная реакция.
— Я думаю, их можно понять. Мой отец ведь не зря уехал из Эстонии в Россию, он говорит, что на родине у него не было никакой надежды чего-либо достичь в жизни, земля и власть, все было в руках немецких баронов.
Он подумал, что Видлинг обидится, но тот, наоборот, притих, как будто чувствуя и свою вину в том, что его соотечественники мешали отцу Германа чего-то достичь.
— Да, но видите, что теперь получается, — стал он объяснять, глядя на Германа сквозь свои сильные очки. — После развала империи нам удалось относительно спокойно перейти на парламентский способ правления. Конечно, вначале были трудности с экономикой, но Стреземанн был умным человеком, и ему удалось ситуацию стабилизировать. Мне кажется, что несмотря на все потрясения и унижения, такие, как этот суровый мирный договор, репарации, потеря территории и польский коридор, мы жили бы уже нормально, если бы не национал-социалисты. Вместо того чтобы признать существующий порядок, поддерживать гражданский мир и трудиться, они сеют смуту, они агрессивны и лелеят мечту о реванше в Европе. И знаете, кто в рядах самых активных их членов? Немцы из Прибалтики.
Он встал, подошел к полке, вытащил оттуда, не глядя, почти машинально, нетолстый том и протянул Герману.
— Читали?
Автора звали Альфред Розенберг, книга называлась «Миф XX века».
— Нет, — признался Герман смущенно. — Интересное произведение?
— Это? Нет.
И зачем мне тогда его читать, подумал Герман удивленно, но спросить не осмелился. Отец Беттины поставил книгу обратно на полку и снова сел.
— Розенберг — тоже балтийский немец, а еще он ваш коллега, архитектор, вернее, бывший архитектор, сейчас он занимается журналистикой, редактирует «Фелькишер Беобахтер». Слышали про такую газету?
— Слышал, но не читаю.
— И «Мою борьбу» не читали?
— «Мою борьбу» читал.
— И как вам она понравилась?
— По-моему, этот Гитлер психически нездоров.
Видлинг оживился.
— Вы правы, но смотрите, как народ восторгается его речами! Народ вычитывает в них свои самые тайные грезы. В конце концов, думает народ, появился кто-то, кто осмеливается вслух говорить о том, что у каждого в мыслях.
— Вы имеете в виду его ненависть к евреям?
— И это тоже.
— Неужели немцы так думают?