о дошло, что так это и происходит, он жил своей жизнью, а его мысли — своей, они, конечно, встречались, но не очень часто, и эти короткие мгновения можно было называть озарением, ибо именно тогда мысль указывала ему на какую-то новую истину.
— Вот эти две колонны под нами — они и есть храм Сатурна?
Взгляд Беттины метался между Форумом и бедекером, который она держала перед собой на уровне глаз.
— Да, или, вернее, его остатки.
Удовлетворенно кивнув — Беттина была очень добросовестной экскурсанткой, — невеста перевернула страницу, Герман же стал разглядывать то, что виднелось на горизонте. Слева, за новой улицей, которую пробил Муссолини, чтобы сделать древние памятники доступными взору, высились монументальные стены рынка Траяна из красного кирпича. Это была одна из немногих почти целиком сохранившихся построек, дававшая некоторое представление о том, каким мощным был Рим две тысячи лет назад. С обеих сторон виа Империале шли раскопки, когда-то здесь находились форумы Цезаря и Августа, и если бы они тут стояли и ныне, рынка за ними, наверное, вообще не было бы видно.
Переместив взгляд немного вправо, Герман некоторое время любовался величественными остатками базилики Максенция, а затем увидел Колизей. Грандиозное сооружение, подумал он сразу, но вот толком разглядеть его было трудно, поскольку амфитеатр был частично закрыт от него каким-то идиотским церковным куполом. Он сделал несколько шагов влево, надеясь таким образом перехитрить клерикального монстра, но безрезультатно — тот прочно стоял между ним и Колизеем. Ну что за скотина построила его в таком месте, выругался Герман про себя. Возможно, он даже слышал имя этого коллеги, но не запомнил, а жаль, поскольку иначе можно было адресовать тому прямо в могилу пару крепких слов. Передвинуться еще больше налево было невозможно, ибо там зияла пропасть, так что Герман отказался от попыток лицезреть Колизей во всей его красе и повернулся вместо этого направо, где на Палатинском холме между вечнозелеными деревьями краснели руины дворца Тиберия.
— Герман! — услышал он снова требовательный голос Беттины. — Взгляни-ка вон туда! Я не понимаю, которые колонны храма Кастора и Поллукса, эти, под нами, или те другие, подальше?
— Те, что подальше, под нами храм Веспасиана.
Беттина пробормотала удовлетворенно: «Ага!» и вновь углубилась в путеводитель, Герман же оставил Палатин — холм был высокий, и большинство императорских дворцов отсюда все равно невозможно было разглядеть — и стал изучать собственно Форум. Первое, на чем остановился его взгляд, был храм Антонина и Фаустины, за колоннами которого виднелась очередная христианская церковь, воздвигнутая прямо на фундаменте древнеримского храма и частично даже встроенная в его стены, короче говоря, для ее постройки было использовано из предыдущего сооружения все, что показалось годным или понравилось архитектору, а прочее устранено — вот только результат оказался кошмарным, два разных стиля никак не подходили друг к другу, — но разве христиане думали о подобных вещах?
— Ну и варвар! — услышал он возмущенный возглас Беттины.
— Кто варвар?
— Муссолини, естественно. Ты видишь это недостроенное здание прямо под нами слева, за аркой Септимия Севера?
— Конечно, вижу, это курия.
— Так вот, оказывается, раньше тут стояла церковь, но Муссолини велел ее снова превратить в курию.
— Варвар не Муссолини, а тот кретин, который перестроил курию в церковь. Муссолини только хочет восстановить справедливость.
— Это с каких пор ты полюбил фашистов? — поддела его Беттина.
— Я люблю не фашистов, а людей, которые уважают архитектуру, — добродушно проворчал Герман в ответ.
Беттина фыркнула, но больше спорить не стала, наверное, не нашла убедительного контраргумента. И какой тут мог быть аргумент? Вандализм может проявляться по-разному, одни дикари ломают все просто потому, что такое действо им нравится, другие же, поскольку считают себя способными создать что-то более ценное.
Он снова посмотрел вниз, на разгромленный, напоминающий брошенную строительную площадку Форум. Три колонны тут, семь там, отдельные стены, но, главным образом, лишь фундаменты — вот все, что осталось от былого великолепия. А ведь когда-то здесь возвышались храмы и базилики, кипела жизнь, ораторы держали речи, ликторы объявляли приговоры, возможно, по камням виа Сакра стучали копытами кони, может, даже ревели слоны, кто знает, как все в точности происходило — но, в любом случае, было людно и шумно, а сейчас царили пустота и тишина, только десяток туристов разгуливал между руинами, да со стороны курии слышались энергичные удары молотком, там продолжались реставрационные работы.
— Ну что, я думаю, с этим мы закончили, — изрекла Беттина, захлопнув путеводитель. — Пойдем в Ватикан?
Герман чуть было не проглотил сигарету — невеста могла иногда вносить совершенно дикие предложения.
— Ты что, смеешься? Я приехал смотреть Рим, а не любоваться задницей папы.
Теперь Беттина рассердилась.
— Прошу при мне о папе неуважительно не выражаться! — отчеканила она.
Беттина была истовой католичкой, и хотя Герман нередко поддразнивал ее по поводу их «грешной связи», где-то существовал предел, переступить который невеста не могла, а может, не хотела.
— Ладно, если эта особа тебе настолько дорога, посетим и ее околоток, — согласился Герман с притворным великодушием, — но только не сегодня. И завтра тоже нет, завтра мы отправимся в Каракаллы. Вот послезавтра — пожалуйста.
Мартовское солнце, которое утром напоминало скорее выкрашенный в желтый цвет кусок льда, начало потихоньку оправдывать свое южное местонахождение, и Герман расстегнул пальто. Он был доволен, что выбрал для путешествия именно это время — в Лейпциге позавчера еще шел снег, — а также тем, что настоял на поезде как средстве передвижения — если бы они отправились в путь на Беттининой машине, как в прошлом году, в Венецию, невеста наверняка стала бы проявлять характер, там ему даже пришлось, как придурку, кататься на гондоле, тут, кто знает, велели бы причаститься в Святом Петре.
— А куда мы сегодня пойдем? — спросила Беттина более миролюбиво.
— Сначала прогуляемся по Форуму, потом поднимемся на Палатин и отыщем дворцы Септимия Севера и Августа, а закончим Колизеем, — решил Герман.
Они уже было свернули на лестницу, ведущую вниз с Капитолия, как вдруг Беттина вспомнила, что не сделала еще ни одного снимка, вытащила из футляра свой дорогой «кодак» и стала регулировать освещение, выдержку, что-то там еще — она обожала всякую модную технику. Герман терпеливо ждал, пока невеста выбирала кадр, и, поправив шарф, сообщил, что готов позировать только при одном условии:
— Если на фото не будет видно ни одной из этих отвратительных церквей.
Глава вторая. Ночь в гостинице
Полежав еще некоторое время рядом с Беттиной, лениво теребившей волосы на его груди, Герман поднялся.
— Пойду к себе.
Ему хотелось, чтобы Беттина стала уговаривать его остаться, но этого не произошло — фрейлейн Видлинг любила удобства и спать вдвоем под одним одеялом ей было не по вкусу.
— Может, ты хочешь воспользоваться моей ванной? — спросила Беттина, наверное, ее мучила совесть за то, что жених вынужден жить в комнате подешевле.
— Мне вполне достаточно умывальника.
— В таком случае брось мне, пожалуйста, второе одеяло.
Наполовину одетый Герман огляделся.
— А где оно?
— В шкафу, на верхней полке.
Бросать одеяло Герман все же не стал, а накрыл им невесту. Беттина, увы, его навыками как камердинера осталась недовольна, она села в постели, стала разглаживать одеяло то тут, то там, потом взяла подушку, взбила ее, положила обратно и стала ерзать в поисках наиболее удобного положения.
Принцесса на горошине, подумал Герман.
После долгого барахтанья Беттина наконец угомонилась, закрыла глаза, и на ее лице появилась блаженная улыбка.
— А кто запрет дверь? — спросил Герман с усмешкой.
Беттина громко вздохнула.
— А нельзя подсунуть ключ под дверь? — спросила она сонно.
Герман не стал даже пробовать, и так было видно, что из этого ничего не получится — ключ был крупный, массивный, вроде того, который запирал у них дома в Тарту сарай.
— Раз так, то придется встать, — сдалась Беттина. — Брось, пожалуйста, пеньюар.
На этот раз Герман поступил точно так, как его просили. Розовый шелковый халат перелетел через половину комнаты и приземлился на голове Беттины. Фрейлейн Видлинг вздрогнула и подскочила.
— Это так обращаются с любимой невестой? — спросила она резко.
— Ну, если невеста не соизволивает даже проводить любимого жениха до двери… — отпарировал Герман.
Беттина моментально скорректировала поведение, надела пеньюар, сунула ноги в такие же розовые тапочки, подбежала к Герману и прильнула к нему.
— Ты меня любишь? — шепнула она.
— Как петух любимую курицу, — усмехнулся Герман, поцеловал ее в лоб и вышел, пока на него не накинулись с кулаками.
Его комната была недалеко, на том же этаже в конце коридора, меньше, чем Беттинина и без удобств, но Герману на это было наплевать — главное, что за нее он смог заплатить сам. В прошлом году в Венеции он поддался уговорам Беттины и позволил той заплатить и за его номер в дорогом отеле, с ванной из розового мрамора, в которую Герман так и не смог заставить себя влезть. Да, его ожидал неравный брак, но в этом присутствовал и некоторый стимул — надо было доказать Беттине, что он не неудачник, что просто дурная судьба его низвела в экономическом смысле настолько ниже Видлингов, ведь если бы не революция, они остались бы в Москве, и тогда он был бы, возможно, даже богаче Беттины.
В комнате было холодно, итальянцы топили плохо, стараясь пережить свою короткую зиму без особых затрат, Герман быстро разделся и залез под одеяло. Было тихо, однако сон не шел, голова бурлила от впечатлений. Он взял лежавшую на тумбочке пачку сигарет, вынул одну, последнюю, закурил, попытался нащупать пепельницу, но та, увы, осталась на столе. Вставать было лень — можно было использовать в качестве пепельницы пустую пачку для сигарет. Перед глазами все плыли стены мавзолея Августа и огромная арена Колизея —