Арнольд, конечно, не впервые опоздал с приходом, его сотрудники, как все нормальные люди, отмечали дни рождения на работе, но об этих мероприятиях муж знал наперед и всегда предупреждал Викторию. Правда, однажды к нему неожиданно приехал из Пярну в гости двоюродный брат, они отправились кутить, и он вернулся только в полночь, — но разве он забыл взбучку, которую в тот раз получил?
Из-за стены послышался плач — Вальдек проснулся от тяжелых маминых шагов. Виктория поспешила в спальнюдетскуюбиблиотеку и взяла сына на руки.
— Не плачь, ты же мужчина! Мужчины не жалуются, когда что-то не так, они идут в ресторан, напиваются и отправляются на улицу Сюда.
Вальдеку такая перспектива как будто понравилась, он перестал хныкать и даже вроде улыбнулся во сне.
Арнольд вернулся только после полуночи.
— И что ты можешь сказать в свое оправдание? — загремела басом Виктория, явив мужу свой лик с оскаленными зубами и растрепанными волосами, в одной руке скалка, в другой выбивалка для ковров, — зеркало во время генеральной репетиции было весьма удивлено.
— Ей-богу, я не виноват, я все это время проторчал в полиции под арестом, — промямлил Арнольд, беспомощно раскинув руки, потом встал на колени и положил голову на шкафчик для обуви. — Руби мне голову, прошу, нет лучшей смерти, чем от руки обожаемой жены.
— Если ты ограбил банк, можешь надеяться на снисхождение, — сообщила Виктория великодушно.
— А государственного переворота недостаточно?
Хорошо, что Арнольд не видел в этот момент ее лица, а то мог бы начать относиться к женскому полу с бульшим чувством превосходства, чем до того.
— Вапсы прошли на Вышгород? Как Муссолини? Или сожгли парламент? Как Гитлер? Ну, говори же!
Голос, однако, ее выдал, и Арнольд поднялся с колен, исполненный достоинства.
— Нет, это Пятс посадил самих вапсов. Но больше я ничего не скажу, пока не поел, — сказал он, стряхивая пыль с брюк.
— О ужас, ты же голодный!..
Виктория поспешила в кухню, зажгла огонь под плитой и бросила на сковородку кусок свинины, который ей утром отрубил мясник. Пока Арнольд переодевался, она успела накрыть стол, не забыв при этом белоснежную накрахмаленную салфетку — надо же приучать мужа к манерам. Руки помыть было больше негде, кроме как на кухневанной, благодаря чему Виктории удалось отговорить Арнольда от клятвы молчания.
— Меня утром отправили в штаб вапсов проводить ревизию! — орал Арнольд сквозь шум воды и треск жарки. — Дело затянулось, потому что их бухгалтерия не отличается прозрачностью!
— И ты позвал полицию?
— Она пришла без приглашения! Дом окружили, и всех, кто находился внутри, в том числе меня и почтальона, увезли с собой!
— Как у нас много, оказывается, полицейских!
— Им помогали курсанты военного училища. Ох, видела бы ты их лица, когда они визжащих машинисток тащили в кузов!
— Что, женщин тоже под арест? — удивилась Виктория, отправляясь вместе с мужем и ужином в комнату.
— Я же сказал — всех, кто находился в доме! И не только в доме, на улице тоже. Одна мадам пришла встретить мужа, дошла только до дверей, но и этого было достаточно, через секунду она уже дрыгала в воздухе ножками, аж подвязки мелькали. Полицейский участок был так набит людьми, что стоять было негде, не то что сидеть. Мне повезло, дежурный оказался моим знакомым, вместе служили в армии, в одной роте, потом, когда все поутихло, он проверил списки, убедился, что фамилии Лоодер в них нет, и под свою ответственность отпустил меня, а все прочие остались, женщины легли на письменных столах, мужчины на пол, пальто под себя. Твой дядя Адо тоже был там, я спросил, может, он хочет что-то передать на свободу — нет, только махнул рукой. Вот такая история, — закончил Арнольд и так яростно набросился на отбивную, что та взвизгнула.
Какая пустая жизнь была у Марселя, подумала Виктория, восхищенно глядя, как муж ест, — ни тебе переворотов, ни их подавления, одни лишь салоны, приемы и выставки. И Альбертина — приходила и уходила, когда хотела, в отличие от Арнольда Лоодера, который всегда рядом и только изредка не возвращается домой сразу после работы, да и то по очень уважительной причине.
Глава шестая. Дилемма адвоката
С вокзала Эрвин отправился прямо на работу. Повесив пальто и шляпу на вешалку и сменив уличные туфли на комнатные, он на секунду задумался, потом решительно повернулся — чего медлить! — и прошел в другой конец конторы.
— Хозяин здесь?
Секретарша даже глаз не оторвала от ногтей, которые обрабатывала пилочкой, только слегка кивнула — да, в кабинете.
Перед тем как постучать, Эрвин еще раз мгновенно обдумал, как поточнее изложить проблему.
— Войдите!
Шапиро сидел за столом, перед ним лежала открытая папка, но углубиться в нее шеф, кажется, еще не успел, потому что, увидев Эрвина, без сожаления поставил на нее пресс-папье в качестве закладки.
— А, Буридан! Как съездил? Родители здоровы?
Эрвин лаконично ответил на заданные вопросы, сам, как всегда, пытаясь угадать — знает или нет? Но виду шеф не показывал, а в его голову Эрвин залезть не мог, как любила говорить мать, чужая душа — потемки.
— У меня есть одна проблема, — сообщил Эрвин, когда с вежливостью было покончено.
— Только одна? У меня их как минимум пять — жена, любовница и три дочери, — усмехнулся Шапиро.
Хотя акцент был сделан не на дочерей, а скорее на любовницу, Эрвин почувствовал, что краснеет, — Руфь, правда, неоднократно заверяла, что отца не интересует ничего, кроме работы, коньяка и игры в бридж, а если даже интересовало бы, он не в силах уследить за всеми тремя дочерьми одновременно, хорошо, если хватает внимания на младших, но Эрвин отнюдь не был в этом уверен: Таллин город маленький, и хотя они под руку не гуляли, какой-то слух все равно мог дойти до Шапиро.
— Моя проблема тоже семейного характера, — нашелся он с ответом.
Шапиро откинулся на спинку кресла:
— Садитесь и рассказывайте.
— Может, вы слышали, что приближается процесс вапсов? — бодро начал Эрвин, устроившись в темно-коричневом кожаном кресле — из всех предметов мебели, и не только мебели, о покупке которых он ввиду отсутствия денег даже и не мечтал, это кресло было единственным, что вызывало в нем зависть. — Обвинительный акт готов, подсудимые получили право нанять адвокатов… — Он запнулся. — Видите ли, дело в том, что один из обвиняемых — мой родственник.
Он сперва собирался сказать — «дальний родственник», но когда начал говорить, такая формулировка показалась ему трусливой.
— Полудядя, если можно так выразиться. — Поймав заинтригованный взгляд Шапиро, он уточнил: — Сводный брат отца. И сейчас он связался с отцом и спросил, не мог бы я взять на себя его защиту.
Эрвин выдержал короткую паузу, но поскольку со стороны Шапиро вопросов не последовало, продолжил:
— Я, конечно, сразу сказал отцу, что это зависит не только от меня. Мы решили, что я поговорю с вами и потом сообщу ему, возьмется ли наше бюро за это дело или нет.
— А по какой статье их обвиняют? — поинтересовался Шапиро.
Эрвин оживился.
— О, это очень любопытная история! Можно было предполагать, что обвинять их будут в попытке государственного переворота, — ну, вы знаете, все эти инсинуации, что на Морской аллее был объявлен митинг, после которого участники якобы должны были отправиться на Вышгород и захватить правительственное здание, и только бдительность Пятса и Лайдонера не позволила им реализовать свой коварный план. Но то ли не хватало доказательной базы, то ли Пятс решил разыграть великодушие, но теперь выяснилось, что в обвинительном акте фигурирует совсем другая статья — создание организации, угрожающей общественной безопасности. Наказания тут намного мягче, максимально три года, к тому же есть один нюанс. Как вы знаете, когда вапсов арестовали, такого закона еще не существовало, он был принят недавно, как раз для этого процесса. Поэтому возникает вопрос: можно ли кого-то обвинить в чем-то, что не являлось преступлением на момент его совершения?
— Для государства нет ничего невозможного, — усмехнулся Шапиро.
— Трудно поверить, что наш суд на такое пойдет, это же игнорирование одного из главных принципов правосудия, — возразил Эрвин.
— Вы идеалист, Буридан, — сказал Шапиро. — Кстати, если судья захочет, он может использовать старый уголовный кодекс, царского времени, там есть такая же статья.
Эрвин онемел.
— Разве этот кодекс еще имеет юридическую силу? — спросил он потрясенно.
— Пока его никто не отменял, — улыбнулся Шапиро довольно. — Конечно, возникает вопрос, что подсудимые могли такой юридической тонкости и не знать, но, как вас наверняка учили в университете, незнание закона не оправдывает преступления. Хотя, надо заметить, наказание по тому кодексу совсем пустяковое, один год, если я правильно помню.
Эрвин немного подумал.
— Для обвиняемых, мне кажется, это было бы наилучшим выходом. Понятно, что оправдать их все равно не оправдают. Я расскажу об этом отцу. Но что касается просьбы моего дяди, то…
— Да конечно, возьмемся, какой вопрос, — перебил его Шапиро. — Сообщите отцу и, как только договор будет заключен, вытребуйте дело.
Решив, что разговор на этом окончен, Шапиро снял пресс-папье с папки; но Эрвин не встал, он полностью потерял способность и двигаться, и говорить.
Шапиро заметил его состояние.
— Что вас еще беспокоит? Вопрос гонорара? Не бойтесь, семь шкур я с вашего дяди не сдеру. Родственников надо беречь.
Эрвин собрался.
— Дело не в гонораре. Честно говоря, я потрясен. То, что мы говорили про статьи, — это всего лишь беседа по теории. Что касается защиты дяди, я был убежден, что вы откажетесь. Я даже предупредил отца, чтобы он особенно на нас не рассчитывал.
— Почему?
— Так это же нацисты.
— Ну и что?
— Вы не можете не знать, что если бы они пришли к власти, то стали бы чинить вам всякие препятствия. — Эрвин сглотнул, набираясь смелости для последующих слов. — Из-за вашей национальности.