— Господин Буридан, а вы знаете, кто финансирует строительство железной дороги из Константинополя в Багдад? Дойче банк. Как вы думаете, было ли бы это возможно, если б русские захватили Дарданеллы?
Алекс впал в замешательство.
— Неужели железная дорога так важна, чтобы из-за нее ссориться с друзьями?
— В политике нет друзей. Политика — это непрестанная борьба за благополучие своего народа. Не победишь ты, победят другие. Посмотрите на Англию, какая она богатая и могущественная! Благодаря чему? Благодаря колониям. Багдадская железная дорога дает немцам шанс добраться до Индии и наступить англичанам на пятки.
В Алексе проснулось любопытство.
— А как эта железная дорога дойдет до Константинополя? У вас же нет с Портой общей границы.
Старый Беккер не успел ответить, его опередил двоюродный брат Марты Константин, студент с бледным лицом.
— Нет, так будет.
— Каким образом?
— Если два немецких государства, Германия и Австрия, захотят, для них не будет ничего невозможного, ни на востоке, ни на западе. Конечно, это займет немало времени, но когда-нибудь великая Германия будет простираться от Эгейского моря до Финского залива.
Алекс был потрясен — ну и аппетиты у немцев! Правда, выпад Константина вызвал, кажется, разногласия и среди Беккеров.
— О чем они опять? — шепнул Алекс.
— Дядя Теодор говорит, что это глупость, ибо означало бы войну с Россией, Константин же полагает, что война в любом случае неизбежна. Он утверждает, что Восточная Пруссия и балтийские герцогства должны быть присоединены к Германии, Польше же можно оставить статус вассального государства.
— А ты спроси, они революции не боятся?
Хуго часто говорил, что немецкие рабочие самые образованные и потому будут первыми, кто начнет революцию, нужен только внешний толчок, но Беккеры, видно, точку зрения свояка не разделяли; ответить взялся худой, напоминавший тестя Карла дядя Теодор. Он поднял бокал с пивом и сделал вид, что изучает золотистый напиток, потом сказал философически:
— Немец, господин Буридан, не француз. Немцу не нужна свобода, немцу нужно пиво. Когда его доход растет хотя бы на десять бутылок пива в год, он доволен. Скорее революции можно ожидать в России.
Алекс хотел поспорить, сказать, что, по его мнению, русский человек существо богобоязненное и верное царю и кучка террористов, сеющих смуту, ничего не добьется, но открылась дверь и вошла двоюродная сестра Дагмар, безликая тридцатилетняя старая дева, которая, по словам Марты, несмотря на солидное приданое, так и не нашла себе мужа и теперь вела хозяйство старого Беккера; сейчас она пришла с известием, что стол накрыт.
Алекс, по примеру других, поднялся, облегченно вздохнув: беседа оказалась изнурительной. Улыбнувшись в ответ на улыбку Марты, он подал жене руку, и они вышли из салона в фойе. Дом Беккеров с первого момента вызвал у Алекса чувство, похожее на почтение, по количеству помещений он, правда, был меньше, чем мыза Лейбаку, но обставлен намного богаче, современнее и с большим вкусом — высокие потолки, вместо обоев лакированные деревянные панели, темный дубовый паркет, сверкающие хрустальные люстры, высокие восточные вазы и картины в позолоченных рамах.
Перед одним из полотен шедший перед Алексом и Мартой старый Беккер остановился.
— Дедушка спрашивает, узнаем ли мы, кто это, — сказала Марта.
С картины на них смотрел молодой еще мужчина с волевыми чертами лица и с каким-то особым, немного безумным блеском в глазах. Казалось, он намеревается сдвинуть с места земной шар, и единственное, что ему мешает, это отсутствие в пределах досягаемости точки опоры.
— Это сам дедушка пятьдесят лет назад, — продолжала переводить Марта. — Дедушка говорит, что он был грюндером. Он спрашивает, знаешь ли ты, кто такие грюндеры.
Алекс не знал.
— Грюндеры — это те, кто создал фундамент немецкой экономики, — объяснил Беккер. — Мы начали на пустом месте, до нас были только князья и графы, все остальное население занималось ремеслом и сельским хозяйством. Мы построили заводы и фабрики, мы проложили по всей Германии железные дороги. Двое моих приятелей, братья, сделали бы Марокко немецкой колонией, если бы правительство не струсило. Другие двое приятелей ездили в Англию охотиться за тайной производства стали, одного поймали и убили, другой вернулся живым, и это его пушки в 1871 году поставили Францию на колени. Мы достигли б еще очень многого, если бы Бисмарк не совершил единственную ошибку в своей жизни — он велел разделить контрибуцию между бюргерами для покрытия государственного займа. Но разве народ когда-нибудь умел сделать с деньгами что-то разумное? Если б это золото было вложено в промышленность, у нас не было бы никакой стагнации…
Беккер возмущенно махнул рукой.
— Вы тоже грюндер, — обратился он к Алексу глядя ему прямо в глаза. — Вы — первооткрыватель. Я вам советую никогда не доверять экономическому росту. Каждый бум рано или поздно кончается крахом. Я выбрался из трудностей, но если б вы знали, сколько моих приятелей, клиентов и конкурентов застрелилось…
Они остались в фойе втроем, остальные родственники уже прошли в обеденный зал, но Беккер не торопился присоединиться к другим. Он остановился у следующей картины, на которой была изображена молодая, очень худая женщина, сидящая в кресле, впившись тонкими длинными пальцами в подлокотники.
— А это кто?
Женщина немного напоминала Марту, у нее тоже были пышные светлые волосы и серо-голубые глаза, но взгляд не радостный и даже не спокойный и уверенный, а печальный, можно сказать, взгляд отчаявшегося человека. Беккер откашлялся, и Алекс заметил, что у него в углу глаза повисла слезинка.
— Это, Марта, твоя покойная бабушка. Ей было всего двадцать шесть лет, когда она умерла. Вы знаете, что мы с ней были очень бедны? Я был третьим сыном дрезденского пекаря, мой старший брат помогал отцу печь хлеб, средний доставлял его на дом богатым клиентам, а из меня отец хотел сделать счетовода. Жозефина была и вовсе внебрачным ребенком, ее мать, прачку, совратил какой-то проезжий дворянин. Когда мы с Жозефиной впервые вышли погулять, на прощанье я взял ее руки в свои, они были мягкие-мягкие, кожа как шелк. Я поцеловал их и подумал: надо сделать так, чтобы эти руки никогда не стали шершавыми. Но как этого добиться, ведь и ее ждала судьба матери: всю жизнь стирать чужое белье. Мы сбежали из дому, поехали в Берлин, и я поступил на службу к одному еврейскому банкиру, поскольку хорошо считал. Деловые люди из немцев заметили, как ловко я это делаю, и предложили помочь мне открыть свой банк, они не хотели выплачивать проценты евреям. Так все началось. Жозефина, несчастная, легкой жизни так и не увидела, когда родились Эбергард и Теодор, мы еще считали каждый грош, а вскоре после рождения Карла она заболела. Я отложил немного на черный день, бо`льшая часть сэкономленного ушла на врачей, но когда стало ясно, что Жозефине ничто не поможет, я пригласил художника… Хотел сохранить ее красоту…
С верхнего этажа послышался детский плач. Марта разволновалась.
— Герман проснулся. Извини, дедушка.
Оба, как Беккер, так и Алекс, провожали взглядом легко бежавшую вверх по широкой, украшенной большими круглыми лампами лестнице Марту, до тех пор пока она не свернула в коридор.
— Я хочу сказать вам кое-что, пока Марты нет, — сказал Беккер. — Насколько вы знаете немецкий? Вы меня поймете?
— Не уверен, — признался Алекс.
— Подождите!
Беккер ушел и сразу же вернулся, его сопровождала очередная двоюродная сестра, интересная молодая женщина с такими же пышными, как у бабушки, но неожиданно черными волосами, к тому же заметно полнее и с чувственным ртом.
— Первый муж Беатрисы был русским, она немного знает русский язык, — пояснил Беккер и стал быстро что-то говорить.
— Дедушка спрашивает, вы очень удивлены, что ваш тесть… как бы это сказать… что его материальное положение не столь прочное, сколь у его братьев?
Алекс дипломатично ответил, что поскольку он сам родом из весьма бедной семьи, то в его глазах материальное положение тестя достаточно прочно.
Старый Беккер выслушал ответ и продолжил, по мнению Алекса, длинно и запутанно.
— Дедушка просит, чтобы то, что вы сейчас услышите, никогда не пересказывали Марте. Марта женщина, и ее чувства надо щадить, вы же мужчина и должны видеть жизнь такой, какая она есть.
Алекс обещал.
— Я думаю, Марта вам не говорила, впрочем, наверняка она и сама не знает, что ваша теща была очень известной дамой. Она приехала в Берлин из Курляндии вместе с мужем, а когда муж умер, вела здесь весьма свободный образ жизни.
На лице Алекса отразилось, видимо, немалое смущение, поскольку Беккер вмешался в перевод.
— Вы не знали, что госпожа Каролина уже была раньше замужем?
Алекс покачал головой: разумеется, Марта ему рассказала, что семья Беккеров была против брака ее родителей, вот почему они уехали в Россию, но Марта полагала, что их отпугнула разница в имущественном положении.
— И однако, это правда, — продолжила Беатриса. — В конце концов госпожа Каролина растранжирила полученное от мужа наследство и стала искать способ себя обеспечить. И тут ей попался Карл. Она была старше него и куда опытнее. Дедушка несколько раз предупреждал Карла, чтобы он не делал глупостей, но госпожа Каролина крепко за него взялась. Как последнее средство дедушка был вынужден предъявить Карлу ультиматум: или госпожа Каролина, или семья.
— И Карл выбрал Каролину?
— Да.
Алекс подобрался.
— Я думаю, он решил правильно.
Теперь был черед Беккера смотреть на него непонимающе.
— Если б он выбрал семью, у меня сейчас не было бы Марты.
Когда Беатриса перевела это предложение, Беккер громко и чуточку искусственно рассмеялся.
— Молодец, грюндер! Хорошо сказано.
Он даже похлопал Алекса по плечу и почти извиняющимся тоном что-то сказал Беатрисе.
— Дедушка надеется, что вы не считаете его каким-то извергом. Когда у Карла в России возникли материальные трудности, семья ему немало помогла.