— К тебе пришел гость. Уже два часа сидит на кухне и ждет. Я пригласила его в комнату, отказался, предложила пообедать — не хочет. Только курить попросил разрешения.
— Кто это?
— Угадай.
— Менг?
— Разве Менг не знает, где твой магазин?
— Кто тогда?
— Твой брат.
— Какой брат? У меня нет братьев.
— Есть, целых три.
— Это сводные братья. Полубратья, говоря по-эстонски.
— Полу или четверть — все равно. Брат есть брат.
— Кто же из них?
— Ханс.
— Ханс?!
Если бы это оказался Адо, Алекс удивился бы меньше, тот по его примеру переселился в Россию, правда, ближе к дому, в Тверскую губернию, но Ханс и Тыну никогда в жизни не ступали ногой даже за границу волости.
— Он совсем не похож на тебя, на голову выше, плечи как у циркового борца, ручищи такие, что страшно становится, а сам кроткий. Мне кажется, он чего-то боится, у него глаза несчастные, как у теленка.
— Никакой он не несчастный, он — старший сын, наследник хутора.
— О, я представляю себе, как он там вкалывает. Вырывает дуб с корнями, перекидывает через плечо и тащит…
Шутя и смеясь, они дошли до дома, свернули во двор и поднялись наверх по длинной лестнице. Алекс отпер дверь, в квартире царила тишина, только из детской доносился мелодичный голос Татьяны: наверное, читала детям на ночь сказку. Он помог Марте снять пальто, повесил его в шкаф, разделся сам, сунул ступни в меховые тапочки, это было его маленькой слабостью — держать ноги в тепле, и первым делом заглянул в детскую.
Герман и София были уже в постели, каждый у своей стены, увидев отца, они сразу сели. Алекс обнял и поцеловал их, а потом повернулся к Татьяне, которая, когда он вошел, вскочила со стула. На плечах девушки лежали густые каштановые волосы, круглые щеки пылали от юности и здоровья, из-под длинных ресниц на Алекса с восхищением смотрели наивные карие глаза.
— Что вы читаете?
Татьяна покраснела.
— Каштанку.
— Но это же такой печальный рассказ, — удивился Алекс.
Он знал, что нравится гувернантке, и забавлялся, слегка поддразнивая ее; однако Татьяна отличалась не только стеснительностью, но и находчивостью, не зря она числилась в лучших ученицах гимназии.
— Печальная, но трогательная, — подобравшись, возразила она бойко.
— Да, трогательная, это верно, — согласился Алекс. — Может быть, только печальные истории и бывают такими? Вы знаете хоть один веселый, но трогательный рассказ?
Татьяна задумалась всерьез, от напряжения у нее даже появились морщины на лбу.
— Не знаю, — призналась она в конце концов. — Но я поразмыслю еще, и если вспомню какой-нибудь, скажу завтра.
Алекс пожелал детям спокойной ночи и вернулся в прихожую, туда же одновременно с ним из спальни на цыпочках вышла Марта.
— Все в порядке, — шепнула она. — Так я и думала, что Рудольф не проснется. Раз уж уснул, значит, будет спать до утра.
— И где же наш гость издалека? — спросил Алекс нарочито громко, идя по коридору.
— Сидит на кухне. Он такой скромный, — подхватила Марта игру мужа.
Ханс в связанной матерью фуфайке, грубых шерстяных штанах и толстых носках действительно сидел в углу кухни на табурете. Увидев Алекса, он с удивительной легкостью поднялся, но подходить ближе и не подумал, а остался стоять там же, ссутулившись и безвольно свесив руки.
— Ну здравствуй, здравствуй, полубрат, — сказал Алекс дружелюбно, но не без легкой насмешки — он слишком хорошо помнил, как Ханс давал ему тумака, дергал за уши и однажды даже сунул за воротник дождевого червя; от тирании старшего брата Алекс и сбежал на работу в мызу, как только немного поумнел.
— Здравствуй, — буркнул Ханс, не глядя на него.
— Идите в комнату, сейчас будем ужинать.
Марта, которая наблюдала за встречей братьев с удивлением, чтобы скрыть смущение, стала хлопотать, поставила кастрюлю с супом на плиту и вынула из шкафа хлеб.
— Пошли отсюда, мы мешаем, — позвал Алекс.
Послушно, хотя и с явным нежеланием Ханс последовал за ним в гостиную, однако сесть на «трон» отказался категорически, устроившись на обычном стуле. Алекс спросил сначала, как здоровье матери, потом поинтересовался, как поживают сестра, отчим, Тыну и Адо. Выяснилось, что Эльза вышла замуж и перебралась к мужу, — это была новость.
— Когда?
— Весной.
— Что же вы не написали? Может, приехал бы на свадьбу.
— А свадьбы и не было, жених — вдовец.
— С детьми?
— Нет, одинокий как пень.
С остальными тоже ничего плохого не случилось, и Алекс успокоился.
— А сам ты? Какими ветрами тебя занесло в такую даль?
— Мои дела плохи. За мной гонятся.
Действительно, у сводного брата даже руки тряслись, настолько велик был его страх.
— Да кому ты нужен?
Ханс заговорил. Прерывисто и запинаясь, он рассказал, что в декабре в уезд пришли «вуционеры» из Ревеля и сказали, что теперь все, время немцев кончилось, надо идти жечь мызу.
— И вы пошли?
— Ну раз уж вуционеры сказали…
Помещик бежал в Петербург, управляющего немного потрепали, но отпустили живым, усадьбу сожгли, амбары и хлевы разграбили, добычу развезли по хуторам и объявили Республику Лейбаку.
— А дальше?
— А дальше пришли казаки…
В соседней мызе казнили человек десять, когда эта новость дошла до Лейбаку, Ханс вместе с еще одним хуторянином сбежал. У спутника были родственники в Харькове, он там сошел с поезда, Ханс же поехал дальше.
— Зачем вам надо было идти грабить? Разве вам Манифеста мало было?
— Манифест не земля…
— По Манифесту сейчас выберут Думу, если туда попадут правильные люди, дадут и землю.
— Сколько этого ждать придется…
— Ничто не делается за один день. Мызу, которую вы сожгли, надо тоже отстроить. Немалая работа.
Ханс не ответил, но злой взгляд, который он бросил на Алекса, говорил сам за себя. «С каких пор ты, Алекс, стал защищать немцев? С того времени, когда женился на немке?» Алекс ответил ему тоже взглядом: «Я защищаю не немцев, а неприкосновенность частной собственности. Если у меня сожгут магазин со всем товаром, что я делать буду? Куда я с семьей пойду? Да и сам ты — какую песню ты запоешь, если соседский батрак запалит крышу твоего хутора?»
Пришла Марта, стала накрывать на стол, Ханс воспользовался случаем и перевел разговор на другое.
— У вас, видать, тоже был тарарам что надо. Я сошел с поезда, гляжу, вокзал весь в дырках от снарядов.
— А ты что, думаешь, у нас нет «вуционеров»? Хватает, и покрепче, чем ваши. Две недели удерживали вокзал, пока их не выкурили. Настоящая маленькая война вышла, все магазины были закрыты, Марта сама пекла хлеб.
— А теперь спокойно?
— Тьфу-тьфу-тьфу! Как на кладбище.
Марта принесла супницу, Алекс вынул по поводу прибытия гостя из буфета графин с водкой. Когда он пошел в кладовку за солеными огурцами, то увидел выходившую из детской Татьяну, пригласил и ее за стол, но девушка засмущалась, сказала, что торопится домой.
Они поужинали, попили чаю, когда Марта пошла на кухню мыть посуду, Алекс спросил:
— Что ты дальше делать собираешься?
— Подумал, обожду где-то, пока дома все не уляжется.
— Если хочешь, можешь остаться здесь. Мне бы как раз пригодился второй помощник, Август уже один не справляется. Я, кажется, писал, что сговорился с одним нашим немецким родственником, он посылает мне сельскохозяйственные машины, а я их здесь продаю, помимо семенного зерна. Но где мы тебя устроим? Когда я снял эту квартиру, она была для нас даже велика, но теперь сами едва помещаемся. Надо бы купить дом, но Марта против, ей тут нравится… Ну как, Марта, может, все-таки купим дом?
Достававшая из буфета тарелки для пирожных Марта громко запротестовала.
— Алекс, от добра добра не ищут, — сказала она по-русски.
Ханс смотрел недоуменно, и Алекс усмехнулся.
— Не понял? Не могу перевести тебе ее слова в точности, у нас нет такой поговорки. «Достаточно и того, что есть», примерно так.
— Ega kull kullale liiga tee, — буркнул Ханс.
— По-русски это что-то вроде «Кашу маслом не испортишь»… Переверни эту мысль, тогда будет верно. А что касается тебя, то мы можем снять тебе где-нибудь комнату.
Ханс осмелел от водки.
— Я бы лучше пожил в деревне, — возразил он. — Я боюсь полиции. Что я скажу, если станут спрашивать, кто я и откуда, я даже по-русски толком не говорю.
Алекс подумал немного, затем посмотрел на часы. Было уже больше девяти, но вряд ли фон Пиллау после Дворянского собрания сразу лег спать.
— Подожди, я пойду, позвоню.
Он пошел в прихожую, снял трубку и попробовал покрутить рычажок: телефон заработал.
— Порядок, — сказал он, вернувшись через пару минут. — Я договорился с одним помещиком. Он как раз сегодня приходил ко мне покупать машины для своих новых полей. Я сразу подумал, что ему будут нужны люди. Он очень обрадовался, когда услышал, что ты — мой родственник, то есть не усский.
— А кто же он сам? — спросил Ханс недоверчиво.
— Немец.
Эта новость Ханса, кажется, не обрадовала, но возражать он не посмел.
— Только он завтра утром едет в Москву, так что недельку тебе придется пожить у нас. Может, и хорошо, привыкнешь немного, Марта поучит тебя русскому языку. И новую одежду нам надо для тебя заказать, в таком виде я тебя к фон Пиллау не пущу. Завтра же отвезу к портному. Когда станешь на ноги, вернешь долг.
Алекс вспомнил, что в ванной, в топке, не разведен огонь, прошел туда, но в печи уже трещали дрова, Марта, не желая мешать братьям, взяла работу на себя. Потрогав еще прохладную воду, он вернулся в гостиную, где застал бурную сцену: Марта с простынями в руках пыталась пробиться к кожаному дивану, Ханс же заслонял ей дорогу своим медвежьим телом и пытался объясниться на прескверном русском языке.
— На кухню! На пол! Матрац есть? Отлично. Нету? Тоже сойдет.
— Алекс, ну скажи, что мне делать с этим человеком, он хочет лечь спать на полу в кухне!