в общем-то, нечего. Оставалось глазеть на тех людей, что находились вместе с ним в помещении.
Рядом с привлекательной девушкой устроился молодцеватый старик. Он разгадывал какой-то кроссворд. Возле него, сидел молодой человек со смуглым лицом. Судя по робе, это были такие же мастера, как и Женя. Скорее всего, их тоже вызвал начальник.
– Вчера был сабантуй у Валентины Семёновны. Обмывали выход на пенсию. – сообщила вдруг секретарша пожилому соседу.
Старик отложил свой кроссворд и спросил о здоровье дорогой юбилярши. Девушка рассказала о ней и об устроенном ею, застолье. Сам собой, разговор перешёл на напитки, которые в то давнее время, изготавливали в СССР.
– Мне кажется, что самогонка гораздо полезней, чем водка. – сказал вдруг старик: – В воскресенье, я купил десять кило самого дешёвого сахара и поставил бражку в десятилитровой бутыли. К новому году она, наверно, дозреет и я прогоню её через небольшой аппарат. Никто точно не знает, сколько продукта получиться?
– Считается, что литр с килограмма выходит, – довольно уверенным тоном ответил молодой человек, что сидел рядом с ним.
– Это какой крепости гнать её будешь, – со знанием дела поправила его секретарша. – Если градусов восемьдесят, то и пяти не получится.
– Лично я самогонку терпеть не могу. – продолжил мужчина: – Могу выпить рюмку, так сказать, за компанию со всем друзьями, и на этом конец. Запах ужасный. – он передёрнул плечами.
– А чего её нюхать? – с улыбкой ответил старик: – Пить её надо. А если самогонка двойной перегонки, то вообще никакого запаха нет.
– Ни скажи, – не согласился с ним молодой человек: – Мой дед жил в Азербайджане. У него был фруктовый сад, соток семь и виноградник ещё приблизительно столько же. Так что, вина и чачи хватало.
Когда мне было лет десять-двенадцать, я ездил к дедушке в гости. В один год мама забрала меня из деревни только в конце сентября. Так что, я поучаствовал и в сборе винограда, и в производстве различных напитков.
У дедушки с бабушкой было целых семь дочерей. Старшая меня родила, а младшая была моей молочной сестрой. Мы с ней молоко на пару сосали у моей милой мамы.
Я и младшие тётушки срезали кисти с кустов и складывали в обычные вёдра. Средние таскали сладкие ягоды из сада во двор. Самые старшие набивали виноградом мешки из холста размером с половину подушки и завязывали у них горловину.
Затем, в сорокаведёрную бочку поставили не крашенную табуретку из дерева. На сиденье клали мешки, вставали на них и, держась руками за края ёмкости, давили ногами. Виноградный сок носили в подвал и переливали в двадцативедёрные деревянные бочки. Такой крупной тары у деда было штук десять.
После отжима, жмых из мешков высыпали в стоведёрную бочку и заливали водой из колодца. Ёмкость стояла на солнцепёке. Сусло тотчас начинало очень бурно кипеть. Уже через несколько дней приступили к переработке полученной браги.
Дед был отличным механиком и мастером на разные выдумки. Он взял стальную двухсотлитровую бочку и смастерил из неё аппарат для самогоноварения. В нижней части того агрегата находилась герметичная камера. В неё заливалось литров сто свежей браги.
Горловина ёмкости закручивалась металлической крышкой с небольшим тонким патрубком. К патрубку был на резьбе прикреплён змеевик из медной трубки толщиной с карандаш. Конец змеевика выходил из бочки наружу у самого дна.
Верхняя часть аппарата заливалась холодной водой. Под ним разводился костёр. Брага бурно кипела. Спиртовые пары охлаждались и конденсировались в змеевике. В конце концов, из трубки текла прозрачная чача. Постепенно вода наверху нагревалась. Её приходилось менять несколько раз. Воду я таскал ведром из колодца.
Самогон собирался в пол-литровую стеклянную банку. Время от времени, нужно было проверить качество чачи. Если крепость её оставалась нормальной, всё сливалось в двадцатилитровый молочный бидон.
Количество спирта проверялось зажженной спичкой. Если готовый продукт горел синим пламенем, то всё нормально. Как только чача переставала гореть, процесс перегонки заканчивался.
В бидоне первак, вторяк, и послед перемешивались. В среднем, у нас выходил самогон крепостью градусов под пятьдесят. Готовую чачу потом разливали в стеклянные четверти.
Были тогда такие большие бутылки, ёмкостью литра по три. Заполненную до самого верха, посуду затыкали корковой пробкой и относили в подвал. Там она ждала уничтожения, путём распития дедушкой, бабушкой и теми людьми, которых приглашали к столу.
Утром дед заправлял аппарат свежей брагой и уходил на работу в колхоз. Я, как городской человек, вставал чуть попозже, часов в восемь – девять. После завтрака, шёл к аппарату, разводил под бочкой костёр и начинал курить вино, как говорили когда-то.
Самогон я выгонял на свежем воздухе, в обширном саду, под деревьями, усыпанными спелыми фруктами. Где-нибудь в полдень, дедушка возвращался с работы на небольшой перерыв.
Первым делом, он шёл ко мне в «лабораторию», где снимал пробу с полученной чачи. Причём, наливал её в гранёный стаканчик прямо из-под змеевика. Выпив грамм сто, он громко крякал и отправлялся обедать. Настроение у него тотчас поднималось.
Однажды с дедом пришёл его двоюродный брат, проживавший в Баку. Он на короткое время приехал к родне погостить. Оба мужчины налили по стопке и тихо чокнувшись, поднесли посуду ко рту.
Дед, как всегда, выпил с большим одобреньем. Гость сделал пробный глоток, выпучил глаза от горячего ещё самогона и выплюнул крепкий напиток в огонь. Пламя взметнулось, где-то на метр.
– Да в нём градусов семьдесят. – отдышавшись, выдохнул родич.
– Ничего, во фляге смешается, будет нормально. – бодро откликнулся дед.
Так всё и шло, своими чередом. Однажды, ближе к обеду, пришло время проверить крепость напитка. Процесс был в самом разгаре. В стеклянную банку тоненькой струйкой текла тёплая чача. Я взял спичечный коробок и зажёг серную спичку.
Затем, зачерпнул из банки столовую ложку продукта и поднёс к нему огонёк. Самогон охватило голубоватое пламя. Убедившись, что всё в порядке, я уже собирался выплеснуть чачу на землю. Тут рука у меня неожиданно дрогнула. Горящая жидкость пролилась через край.
Пылавшие капли попали на банку. Продукт, находящийся в стеклянной посуде, немедленно вспыхнул. Голубой огонек взбежал по тонкой струйке, вытекающей из змеевика, и нырнул в аппарат.
Попав внутрь агрегата, пламя вдруг зарычало. Тяжёлая бочка вся затряслась, как в лихорадке. Из змеевика ударил язык из огня длинною сантиметров в пятнадцать. Всё это весьма походило на небольшую горелку, работающую на сжиженном газе.
Грохот в бочке становился всё громче. Я бросил ложку на землю. Схватил лежащую поблизости тряпку и попытался заткнуть отверстие, дышащее ревущим огнём. Тряпка немедленно вспыхнула.
Я отбросил горящую ткань и решил перекрыть кислород коробком из-под спичек. Поднёс его к срезу змеевика. Пламя, словно вода, обтекавшая камень, лизнуло ладонь. Упаковка тотчас задымилась. Кожу хорошо припалило. Я разжал пальцы и отдёрнул обожжённую руку.
Коробок упал в банку с готовым продуктом. К моему счастью, спирт там уже выгорел весь. Коробок окунулся в тёплую жидкость. Занявшаяся огнем этикетка, зашипела и тут же погасла.
Я выхватил из банки промокшую насквозь коробочку и снова прижал её к змеевику. Размокшая от влаги бумага плотно заткнула отверстие. Пламя исчезло. Бочка ещё пару секунд погремела и стихла.
Выждав немного, я отодвинул затычку. Из змеевика, как ни в чём не бывало, вновь потекла тонкая тёплая струйка. Я набрал в ложку чачи и, опасаясь второго пожара, отошёл от аппарата метра на три. Достал из кармана штанов заранее припасённые спички и попытался поджечь самогон.
Огонёк зашипел и немедля погас. Спирт в чаче всё ещё был, это я чувствовал по резкому запаху. Однако, гореть продукт уже не хотел. Я затушил костёр под аппаратом и отнёс готовую чачу в сарай.
Вечером дед вернулся с работы и, как всегда перед ужином, проверил качество и количество выгнанной мной самогонки. Он весьма удивился, когда усышал о том, что получилось вдвое меньше обычного.
– Наверное, неплотно змеевик прикрутил. – решил он, через какое-то время. Я благоразумно смолчал. Только тогда до меня вдруг дошло, что во время пожара аппарат мог взорваться.
– Короче сказать, гнал я ту самогонку почти целый месяц. С тех пор не люблю её жуткий запах! – подвёл итог молодой человек.
Госпиталь
В конце 1968-го года, в лесном мотострелковом полку вдруг появился грипп из Гонконга. Скорее всего, его кто-то привёз из Благовещенска или даже из Владивостока. Оттуда часто приходили машины с различными грузами.
Работая на продовольственном складе, Женя часто общался с экспедиторами и офицерами части. Наверное, от кого-то из них он и подхватил ту заразу. К сожалению парня, она оказалась весьма неприятной.
У Жени поднялась высокая температура, за тридцать девять градусов Цельсия. Начало сильно ломить мышцы и кости. Грудь заложило так, что невозможно вздохнуть. Появились насморк и сухой, лающий кашель.
Доложив начальству о своём состоянии, боец отправился в больничку полка. Там уже знали симптомы данной напасти. Парня посадили в машину медпомощи и отослали прямиком в Благовещенск.
В городе, Женю поселили в палату для инфекционных больных. Там он и лежал почти всю неделю. После чего, переехал в другое крыло учреждения. Туда, где находились пациенты самого различного рода. Нужно было слегка отойти от перенесённой тяжёлой болезни. Набрать сил и потерянный вес.
Там Женя познакомился с другими бойцами. Он рассказал кое-что о себе и узнал кое-какие истории из жизни соседей. Когда речь зашла о рыбалке, он с пренебрежением бросил, что никогда не любил это мокрое дело.
Ему принялись объяснять, как это здорово на зорьке сидеть возле речки, и стали советовать, как-нибудь на досуге, взять в руки удочку. В ответ Женя всем рассказал, как он поймал крупного карпа в пруду в деревне у деда и как, не очень давно, занимался добычей лосося. После подобных историй, его собеседники переключились на армейские темы.