Мы возвращались уже с набега и лезли через забор, когда послышался хриплый собачий лай и темная фигура дворника метнулась в нашу сторону. На бурсацком дворе Стальное Тело показал порезанные пальцы:
— И кровь наша падет на врагов наших и на потомков их даже до десятого колена.
Главный Начальник спросил меня:
— Но где же твои скальпы, наш бледнолицый брат?
Я притворился, будто не слышал вопроса.
Хамово Отродье мечтательно заметил:
— Недурно бы домик почистить: пожива в нем есть.
Ночью у меня долго не шли из головы узкая полоска реки, почки и как я стоял в саду и не знал, что делать с собой.
Разгром романовского сада получил в бурсе громкую огласку. Дворник утверждал, что это дело бурсаков: он видел, они лезли через забор. Петя, Хранитель печати, по нашему настоянию прикрепил к одному из деревьев бумажку с печатью тугов-душителей; бесспорная оплошность. Бумажка попала в руки самому Романовскому. Итак, тугов-душителей надо искать в бурсе. Романовский жаловался Халдею и по слухам обращался даже к самому «преосвященнейшему владыке». В своих обличениях Тимоха вопил о неслыханном позоре: в духовном училище, в этом питомнике пастырей, орудует шайка мародеров. Она присвоила себе богохульное название тугов-душителей. Душители осмелились у столбового дворянина уничтожить молодой сад. Напрасно, однако, эти поганцы думают, что они со всеми черными делами пребудут в тайне. Нет и нет! Все тайное делается явным. Дурную траву из поля вон!
Следствие повел сам Халдей. Он вызывал бурсаков в пустой класс и там подолгу пытал их. Из иогов-душителей Халдей подверг допросу Хамово Отродье, меня, Черную Пантеру и Главного Начальника. Глухим голосом Халдей мне объявил: ему все известно; он знает, кто вошел в банду; в банде, в числе иных прочих, состою и я; одно чистосердечное признание облегчит мне вину; в противном случае меня изгонят из бурсы с тройкой поведения. Я отвечал полным неведением. Халдей не сводил с меня оловянных глаз; оттопыренные, просвечивающие уши угнетали меня. Может быть, правда, они все слышали? Он долго стращал и даже проявил несвойственное ему красноречие. Я не дрогнул. Остальные иоги тоже не поддались угрозам.
Очевидных улик против нас не было, но нас уже сильно заподозрили. Что же делать дальше? Мы разошлись во мнениях. Стальное Тело, Черная Пантера, Хранитель печати находили нужным выступления покуда прекратить. Остальные настаивали на их геройском продолжении. Правда, я поостыл, но скрывал это даже и от себя. Стальное Тело перешел на нашу сторону, а Черная Пантера объявил — ему все равно. Мы решили покрыть себя новой славой веков. Мы вспомнили о священном клеймении. Главный Начальник предложил клеймить исключительно гимназисток. Туги-душители охотно согласились. Разногласия обозначились дальше. Витька настаивал, чтобы при священном клеймении гимназисткам непременно задирали юбки и клеймо накладывали не на руку, а на ногу. Даже нас, испытанных тугов-душителей, взяла оторопь, когда Богоявленский изложил нам это свое дополнение. Мы смутились. Стальное Тело изрек — «По-моему, это не подвиг, а блуд». — Другие, Черная Пантера, вождь делаверов, я — Верховный Душитель, возражая, может быть, и не совсем правдиво, говорили: стоит ли путаться с девчонками; приложил печать, и делу конец. Тогда Витька обрушил на нас отменную ругань. Он называл нас тухлятиной, кастратами, затронув тем самым мужскую нашу гордость. Этого стерпеть мы не смогли и согласились с дополнительным предложением Витьки; согласие было встречено адским хохотом Хамова Отродья, после чего он умолк и сделался даже угрюмым. Наотрез отказался пропечатывать обнаженных гимназисток Петя Хорошавский.
— Обойдемся и без тебя, — презрительно ответил ему Витька, сморщив нос загогулинкой.
…Темным часом туги-душители засели в кустах на Варваринской площади, неподалеку от пожарной каланчи. Ждали минут двадцать. Гимназистка показалась со стороны церкви. По аллейке она пересекла площадь, — тонкая фигурка в коричневом платьице, в переднике, в легком весеннем пальто и в берете с помпончиком. Держа пачку книг, стянутую ремнями, она спешила и, видимо, побаивалась. И площадь и аллея были безлюдны. Мы ждали сигнальных знаков от Главного Начальника, но Начальник почему-то замешкался. Сигнал он подал, когда гимназистка отошла от нас шагов на двадцать. На витькин посвист мы бросились к нашей жертве тоже с некоторым опозданием. Окружив гимназистку, мы стали нелепо топтаться. Она испуганно вскинула на нас дрожащие ресницы. Из-под берета выбивался нежный локон и две юных косы лежали на спине, туго заплетенные и с бантиками. Молчали. Молчала и наша жертва.
Сказал я первым:
— Карамба! Сакраменто!.. Мы туги-душители… — Слова застряли в горле.
— Пустите… — сказала пленница, беспомощно оглядываясь.
Она сделала движение вперед. Мы не тронулись с места. Пленница вздрогнула узкими детскими плечами, лицо у ней распустилось, губы скривились, она закрылась рукой, что-то прошептала, но я не расслышал слов. Стальное Тело с чугунным гашником выдвинулся вперед, грубовато пробубнил:
— Не бойтесь… не вздуем… ничего не будет…
— Карамба! Сакраменто! — пробормотал я через силу, глядя на обильные слезы жертвы.
— Где вы живете? — спросил пленницу не своим голосом Главный Начальник.
Пленница отняла руку от лица, всхлипывая, прошептала:
— Вон там. — Она указала локтем направо, где неясно выступал дом с мезонином и палисадником.
— Сволочи! — вдруг загремел сзади Хамово Отродье. Он стоял, сжимая кулаки за спиной и расставив ноги. Острые «свиные» глаза у него совсем ушли вглубь под орбиты, полные корявые щеки дрожали.
— Сволочи! — прохрипел опять Хамово Отродье, шагнул, растолкал нас, схватил гимназистку за руку и с силой рванул ее к себе.
— С бабами вам только цацкаться! — прорычал он и опять рванул гимназистку. — Ты!.. — задыхаясь, прохрипел Хамово Отродье, посинелый, вглядываясь ей в лицо.
Неизвестно, чем окончилось бы все это предприятие, но в конце аллеи показались двое горожан. Они приближались к нам. Мы врассыпную бросились с площади к бурсе.
Священное клеймение не удалось.
— Чертовски хорошенькая девчонка! — с наигранной беспечностью заявил Главный Начальник, когда мы немного отдышались на бурсацких задах. — Не девчонка, а прямо саронская роза, клянусь длинноствольной винтовкой дона Хозе.
— Но веселей молодецкая воля, — заметил я Начальнику. — Золото купит четыре жены, копь же лихой не имеет цены!..
— Почему же ты, Витька, не заклеймил девчонку печатью? — опросил угрюмо Стальное Тело. — Собирался еще задирать юбки.
Почему, почему! — вскипел Начальник с излишней горячностью и сверкнул глазами. — Потому, что ты вислоухий идиёт, вот почему! Тысячу чертей и пику всем в печонку! Туги-душители — рыцари, понимаешь ты это, подлый блинохват? Если она такая-сякая, сухая, немазаная, разнюнилась, в бок ей томагавком, что ж оставалось с ней поделать?
Выступил Стальное Тело с чугунным гашником:
— Не говори, Витька, неправды. Ты сплоховал перед девчонкой.
— А ты первый сказал ей, что мы ее не вздуем. Все лупетки на нее вывернул, чуть-чуть не лопнули.
Стальное Тело надулся, запыхтел, сделался багровым, шагнул к Начальнику:
— Это я на нее все лупетки вывернул?
— Да, это ты на нее все лупетки вывернул! — закричал Начальник, встречая всей грудью Стальное Тело.
— Это я-то… — но тут Стальное Тело неожиданно осекся и отошел к дровам, невнятно выборматывая что-то под нос.
Главный Начальник презрительно поглядел ему вослед.
— Много наврал ты нам, Витька, про своих любовниц, — брякнул Серега Орясинов, Бурый Медведь. Он сидел на обрубке и строгал колышки.
— Это я-то наврал? — возмутился Начальник, испепеляя взглядом делавера.
— Наврал много, Витька, — подтвердил положительно гурон, продолжая спокойно стругать в темноте колышки.
Я хотел стать между собратьями, дабы предупредить свалку, но Главный Начальник тоже неожиданно сник, сердито нахлобучил фуражку по самые глаза и даже сделал шаг в сторону, куда-то к дровам.
— Пику тебе в печонку! — пробормотал он без заметного подъема. — Ха… девчонка! Подумаешь, невидаль какая! Захочу — окручу разом вокруг пальца! Подумаешь!..
Неудача со священным клеймением, замешательство Стального Тела, пустое хвастовство Главного Начальника повергли меня в смущение. Занимая ответственное место Верховного Душителя, я обязан был подтянуть друзей, поддержать в них боевой пыл. Поэтому со всей решительностью я объявил:
— Карамба! Пусть поразит всех нас проказа, сифилис и бубонная чума, если мы, туги-душители, отступим перед передником и бантиками!.. Нам помешали более сильные враги. Только и всего.
— Ты разумно говоришь, наш старший брат, — глубокомысленно заметил повеселевший Главный Начальник.
— И разве вы не видели, друзья, что от каланчи к нам приближались еще и пожарные?
— Нет, этого я не видел, — признался делавер.
— А я видел, — горячо поддерживал меня Главный Начальник.
— Как же, они бежали прямо на нас, — продолжал я уверять.
— Выкурим, братья, трубку мира! — предложил Начальник, набивая самодельную носогрейку березовой корой. Трубку мира курили в исключительных случаях.
Все молча по очереди пустили дым Поквамы.
Только один из нас, Хамово Отродье, не принял трубки. Он язвительно ухмылялся.
Я не решился его спросить, почему он не затянулся дымом Поквамы и почему он глядит на нас озорно и двусмысленно…
…Экзамены прекратили наши боевые действия. Дела мои не поправлялись. Я остался второгодничать. Впредь до исправления меня лишили казенного содержания. Вместе со мной в камчадалы попали Стальное Тело и Витька.
На каникулы я поехал к дяде Николаю Ивановичу. Родным я солгал, будто экзамены сданы мною успешно. Об отпускном билете было сказано — он остался у мамы. Она замешкалась в городе и приехала месяц спустя. Обман обнаружился. Но с ожесточением я продолжал твердить, что перешел в третий класс, хотя это было совсем нелепо. Меня посадили на хлеб и на воду, требуя раскаянья. Я вспомнил о привольных пампасах и льяносах, о прериях и краснокожих друзьях. Украв из амбара мешок, я наполнил его сухарями; взял еще куртку, сапоги, перочинный нож, преогромнейшую дубину и наличными тридцать копеек. Надо было пробраться к Стальному Телу и сманить его. Он жил в сорока верстах. Пешком достигнем мы Черного моря, схоронимся в трюме, а там — прощай-прости, негостеприимные родные края, там заплещутся в борта могучие океанские волны, а потом верный внук Эль-Соля приветливо поднимет полог вигвама.