Никто бы не заметил боль за улыбкой этого человека, ведь между ним и его другом Юном теперь пролегла пропасть. Глупо отрицать очевидное. Когда-нибудь настанет день, и они столкнутся лицом к лицу, после чего в живых останется только один. Иначе быть не может.
Подвеска, которую он отдал ученице, когда-то служила символом дружбы троих мужчин: Ван Янмина, Чжан Юна и хозяина «Яшмовой лавки». Кто мог знать, что дружба превратится в противостояние не на жизнь, а на смерть? Отдав украшение Шао Цзюнь, наставник почувствовал облегчение.
Он взглянул на небо, после чего растворился в толпе.
Глава 7ЛовушкаХамэтэ
Мавзолей Сяолин в Нанкине служил местом упокоения императора Чжу Юаньчжана, основателя империи Мин. Погребальный комплекс располагался на юго-западном склоне лесистой горы Чжуншань и занимал чуть меньше полутора квадратных километров. Сто тысяч рабочих на протяжении двадцати пяти лет трудились над ним.
Стеречь это место было довольно скучно, не требовалось никаких особых навыков, однако Чэнь Сицзяня все устраивало. В «Законах Великой династии»[43] четко прописано, чего нельзя делать на территории мавзолея. Если человек здесь посмеет собирать и рубить хворост, возделывать землю или заниматься скотоводством, ему положено восемьдесят ударов плетью. Тот, кто умышленно войдет в императорскую молельню или императорские захоронения, получит сто ударов. Кто задумает разрушить императорскую могилу, судить одним судом будут зачинщиков вместе с соучастниками – всех жестоко казнят, даже их семьи. Те, кто знал о вредоносных планах других, но молчал, приговариваются к сотне ударов плетью и смертной казни через волочение. Ввиду таких суровых наказаний в окрестностях горы Чжуншань люди появлялись в исключительных случаях. За усыпальницей присматривали в основном дряхлые дворцовые евнухи. Каждый день они подметали аллею к могиле, так как в любой момент мог приехать император. Си стал управляющим, поэтому ему жилось гораздо проще. Каждый день он ходил от моста Золотой Воды к самому дальнему месту – конюшне, для спешивания перед входом в усыпальницу. Евнух Чэнь медленно шел в гору три километра и проверял, нет ли чего необычного. На этом его работа заканчивалась, хотя выполнять ее приходилось в любую погоду. К тому же амбиции остались в прошлом, отчего присматривать за гробницей не доставляло трудностей. Только Дэцзы, помощник евнуха Чэня, мучился.
Ему было около двадцати, не больше. Кастрировали парнишку всего несколько лет назад, а в нынешнем году сделали одним из хранителей усыпальницы, где пролетевшая муха уже считалась большим событием. Неудивительно, что парень оказался недоволен своим положением. Только роптать не имело смысла, потому Дэцзы ходил постоянно с надменным выражением лица. Когда-то он имел звание личного слуги евнуха Чжана, из-за чего считал себя потерявшим власть домоправителем. Управляющий сам злился на тиду за свою ссылку, но побаивался его и молчал. Сицзянь не исповедовал христианство, как Юн, так что при нынешнем императоре не пользовался расположением властей. К тому же годы брали свое.
Старик Си тяжело вздохнул. Небо постепенно темнело, впереди показались Золотые ворота. В сумерках уже нельзя было различить надпись над дорогой к конюшне: «Чиновники и служащие спешиваются с лошади». Он остановился у ворот. Дэцзы тоже замер позади:
– Дальше не пойдем?
– Остановимся здесь. Пометь, что сегодня все спокойно.
Юноша кивнул, хотя в душе затаил обиду, подумав: «Сегодня спокойно… Завтра спокойно… Здесь вообще бывает по-другому? Этот старый мешок с костями только и может „рисоваться"! Подожди… Наступит день, когда ты пожалеешь».
Сицзянь все понял по глазам помощника. За пазухой управляющий нащупал несколько серебряных монет и сказал:
– Малыш Дэцзы, ты хорошо потрудился за последние два дня – вот немного серебра. Даю тебе сегодня выходной. Съезди в город развеяться, выпьешь там чая.
Парень не мог поверить: «С чего такая щедрость? Обычно ничего не допросишься, а тут столько, да еще серебром…» Он бросил косой взгляд на ладонь старика – там лежало шесть монет. Хотя евнух Чэнь сказал про чай, однако имел в виду вино. Дэцзы был дворцовым евнухом и не имел плотских желаний, но вино очень любил, потому иногда баловал себя. Только в мавзолее Сяолин купить вино оказалось сложно. С каждым днем становилось теплее, на рынке в городе – оживленнее: туда-сюда сновали служанки, по реке Циньхуай плавали лодки… В предвкушении всего этого настроение у молодого человека стало праздничным. Старик дал ему не только выходной, но и деньги на выпивку. Подумав об утке в рассоле с османтусом да вине из белого арбуза, Дэцзы чуть не подавился слюной. Он с трудом сглотнул и сказал:
– Чэнь… евнух Чэнь, как же…
Сицзянь сам любил поесть, потому сказал со смехом:
– Малыш Дэцзы, ты со мной уже несколько лет. Тебе здесь трудновато, так что бери, заслужил. Отправляйся в зал Весенней реки, а мне оттуда принесешь половину утки.
Он имел в виду небольшой популярный трактир. Это место славилось своим засоленным утиным мясом и вином с прекрасным насыщенным вкусом. А евнухам из усыпальницы там давали скидку. Поговаривают, будто некоторые из них помогли открыть заведение, потому существовало такое правило. Поэтому лучшего места для Дэцзы было не найти. Старик Си никогда не пил алкоголь, и помощник ни разу не видел его в зале Весенней реки. Видимо, слышал от других евнухов про такое замечательное место. А с таким количеством серебра половина утки – сущая ерунда. Боясь, что управляющий передумает, парень поспешил сказать:
– Евнух Чэнь, я принесу вам самую жирную утку.
– Отлично. Только скажи, для кого она – тогда готовить ее будет шеф Яо, иначе не нужно.
Помощник взял серебро и подумал: «Старикана знают в зале Весенней реки? Если я воспользуюсь его именем, может, получу скидку?» – хотя все будет зависеть от работников трактира. Дэцзы просто почтительно ответил:
– Большое спасибо, господин, тогда я пошел.
Обычно вежливость парнишки больше походила на издевку, но сейчас юноша говорил подобострастно.
Глядя, как помощник идет мимо конюшни в сторону города, Сицзянь развернулся, заложил руки за спину и продолжил свой путь.
Если идти вперед от Золотых ворот, то можно дойти до павильона, названного Квадратной Крепостью. Обелиск возвели на одиннадцатый год правления императора Чжу Ди и украсили надписью: «Стела совершенной добродетели мавзолея Сяолин династии Мин». Каждый день евнухи-смотрители мели аллею вплоть до Золотых ворот, а Квадратная Крепость была павильоном над стелой, поэтому мужчины не особо заботились о чистоте там.
Старик Си стоял перед стелой, которая в качества основания имела статую Писю[44]. Запрокинув голову, он смотрел на надпись, о чем-то размышляя.
На улице постепенно темнело. Когда у дверного проема погас последний фонарь, в Квадратной Крепости стало совсем темно. В это мгновение Сицзянь надавил рукой на переднюю лапу Писю, раздался звук, похожий на звук тетивы. Не отрывая ладонь от статуи, он в одно мгновение обогнул каменную стелу и подхватил ваджру, стоявшую рядом.
Высота стелы составляла чуть больше трех метров, а ширина – около полутора. За такой большой стелой спокойно спрятались бы два или три человека. Но сейчас там стоял один. Незнакомец облачился в плащ-накидку, делающий владельца почти не видимым. Если не приглядываться, то не отличишь от тени. Заметив его, старик Си нервно замахнулся прутом и вскрикнул:
– Убийца, тебя послал евнух Чжан?
Ваджру, символ тайного учения школы мантр, во время молитвы получил Чэнь Сицзянь от монаха и Величайшего Царя Дхармы[45] Синдзи Бандана, мастера, достигшего высочайших результатов в генерации внутреннего огня[46].
Сицзянь обучался у него и уже достиг второй ступени из пяти: дым, марево, огонь светлячков, пламя свечи, безоблачное небо. Когда человек проходил их все, считалось, его тело таяло в Великой Пустоте, подобно облакам в лазурном небе. Также в учении было восемь добродетелей: твердость духа, доброта, щедрость, миролюбие, скромность, целомудренность, бесстрастность и беспрепятственность[47].
Лишь овладев пятью ступенями и обретя все добродетели, можно достигнуть Просветления и стать всемогущим. Однако даже Синцзи Баньдан не прошел весь путь. Чэнь Сицзянь начал практику лишь после сорока лет, упорно культивируя внутренний огонь, но к преклонным годам сумел достигнуть лишь «марева» и обрести половину добродетелей. Тем не менее он очень гордился своими пусть и скромными, однако ощутимым результатами: тело обрело легкость и подвижность. Например, старик мог ходить так быстро, что Дэцзы не поспевал за ним. А если к скорости добавить и увесистый «пестик» в руке, управляющий усыпальницей становился грозным противником.
Стоящий за стелой человек не ожидал агрессии в свою сторону, но сражаться не собирался – лишь отступил на шаг, когда старик замахнулся ваджрой. Сицзянь приблизился, человек снова отошел, и так несколько раз. Это подкосило дух евнуха. Он сделал глубокий вдох, а затем снова поднял оружие, как вдруг услышал тихий голос:
– Евнух Чэнь, вы не помните меня?
– Шао… Милосердная наложница! – хрипло сказал старик, узнав гостью.
У Шао Цзюнь отлегло от сердца. Она помнила разговор с наставником и его мысль: старик Си может служить евнуху Чжану, однако сейчас убедилась, что все не так, почувствовав прилив сил.
– Это действительно я. Только, боюсь, меня уже нельзя так называть, поэтому не утруждайте себя, – сказала девушка.
Глаза Сицзяня странно заблестели, и он ответил:
– Наложница есть наложница. Только не понимаю, зачем ты пришла?
Впервые они встретились, когда девушка только получила титул Милосердная. Император привел ее в Леопардовый павильон посмотреть на привезенных ловчих соколов, а евнух Чэнь пришел сделать доклад. Увидев рядом с правителем молодую наложницу, старик поприветствовал ее, как полагается, то есть уважительно, в отличие от других евнухов. И делал так при каждой следующей встрече.