Гоблины курили, лечились после вчерашнего пивом из баклажек и переругивались, доказывая, что их фаворит самый крутой из крутых. Круче только вареные яйца. Обычная возня перед гоб-рестлингом. В прежние времена, еще полвека назад, бои обставлялись как ритуал с принесением в жертву свиньи, мясо которой полагалось съедать в сыром виде, с колдовскими манипуляциями, призванными воздать богам и духам определенное количество почестей, но сейчас все происходило куда проще. Веяния времени докатились до самых консервативных сторон гоблинской жизни, и с этим не могли поспорить даже самые твердолобые. Неизменным оставалось одно — популярность кулачных поединков.
Собрался почти весь батальон, за исключением тех, кто отправился в наряд или патрулировал периметр временной базы. Раненым тоже не перепало удовольствия, и они громогласно матерились из недр полевого госпиталя, но их никто не слушал. Большая часть ставок была сделана, подбивались последние бабки. Бойцы — шкафы поперек себя шире — разминались перед мордобитием. В их полку убыло — капрал Кисель погиб вчера при штурме. Взрывом мины на берегу Текучки ему оторвало кисть руки, и он слонялся взад-вперед с проклятиями на устах, разыскивая ее, пока не получил свое от эльфюг-гвоздеметчиков.
По краям толпы то и дело возникала нервная толкучка. Горячие головы вспыхивали по малейшему поводу, готовые пустить в ход кулаки. Сыграла свою роль вчерашняя гулянка, и у многих трещали черепушки и катастрофически пересох организм, пребывающий по этой причине в довольно-таки раздраженном состоянии. Чтобы не допустить массовой свалки, сержанты вклинивались в дергающуюся массу подпехов и колошматили буянов по головам. Некоторые особо рьяные бузотеры без рассусоливаний были удалены по направлению к полевой кухне, где в наказание их заставили свежевать оленьи туши и проворачивать в мясорубках единорожье мясо.
Сказочник приковылял в толпу почти перед самым началом. Бывалые букмекеры размахивали бумажками и драли глотку, объясняя непонятливым сегодняшние правила и кто из бойцов в каком соотношении котируется. Гоб-рестлинг был для барыг прибыльным занятием, поэтому среди букмекеров не водилось рядовых и капралов, исключительно сержанты. Часть выручки по традиции они делили со старшими по званию. Деньги — они и на войне деньги.
Сказочник никогда не делал ставок, только смотрел. Крупные выигрыши ему были ни к чему. Тратить их в Злоговаре было негде, а жалованья вполне хватало, чтобы удовлетворить нехитрые солдатские запросы в выпивке и хорошей жрачке, если таковую подвозили из тылов и продавали в передвижных пунктах.
Протолкавшись к краю арены, Сказочник увидел здесь почти весь командный состав «Смердящего». Рядовые толпились позади и время от времени напирали, стараясь выбрать такую точку, с которой был бы лучше обзор.
— Что хромаешь? — спросил Щепка. Сержант из третьей роты жевал бутерброд с какой-то дрянью между двумя кусками темного хлеба. — Хочешь? Еще один есть.
— Нет. — Сказочник старался держаться молодцом, но боль в ноге не отпускала. Если Щепка заметил это в толкучке, значит, плохо дело. — Вчера ботинок порвал, наступил на острый осколок, и тот, гаденыш, прямо в ступню воткнулся. А там еще мозоль была. — Сказочник отправил плевок на недавно разровненный песок. — Ерунда, в общем. — Он поискал глазами Гробовщика, но не нашел. Все гобломанты со вчерашнего утра вкалывали по-черному, даже в гулянке не участвовали. Гробовщик же, Сказочник точно знал, возился с эльфкой, о которой в батальоне болтали невесть что. Интересно бы послушать новости из первых уст, подумал сержант. Только вот где эти уста. — Кто сегодня фаворит?
— После смерти Киселя — Ноготь. Идет десять к одному. Будет драться с Торбой, тот сейчас три к одному, — сказал Щепка.
— Ты поставил?
— Но — пять монет на Торбу. Это верняк.
— А если Ноготь? Парнишка вроде бы покрепче будет? — спросил Сказочник, глядя на голого по пояс громадного гоблина с маленькой головой без шеи. Тот стоял у края площадки в окружении секундантов. Один из них разминал его плечи, а еще один втолковывал какие-то прописные истины. Было похоже, что свалить с ног такого быка может только прямое попадание из корабельного орудия.
— Может, и крепче, но Торба был чемпионом у себя в деревне… — сказал Щепка. — Если не свистит, конечно!
В толпе образовалось нечто вроде широкой двери — пропускали соперника Ногтя. Торба, ниже его, но такой же широкий и мускулистый, разминал суставы пальцев с такой невозмутимостью, словно всего лишь собирался позавтракать.
Подпехи подбадривали бойцов со всех сторон и не стеснялись в выражениях.
Сказочник старался найти лучшее положение для своей ноги. Порез пульсировал, и ступня мало-помалу опухала. Сержант пока не обращался к батальонным эскулапам, ибо не слишком любил лечиться, но теперь думал, что зря. Инфекция могла попасть в рану, и, скорее всего, так оно и случилось. Скверно.
— Смиррррна! — рявкнул кто-то. Толпа заглохла, словно двигатель грузовика, ухнувшего в болото. Толпа расступилась, пропуская капитана Тусклого в сопровождении двух лейтенантов и ординарца. Как самым почетным зрителям, им полагалось быть в первом ряду и в самом лучшем с точки зрения обзора месте.
— Вольно, мужики! — сказал капитан, махнув рукой. Толпа вернулась к вокальным упражнениям, но не так энергично.
Приволокли ящик, на который командир батальона опустил свою задницу.
Торба и Ноготь расправили плечи до предела возможного. Большая честь — когда за тобой наблюдает сам капитан. Тусклого любили, а потому считали почетным показать ему все, что имеется в бойцовском арсенале. Сказочник подумал, что эти два мордоворота будут рубиться до посинения, из кожи вон вылезут, чтобы не ударить в грязь лицом. Бои проводились по традиционным правилам, до полной потери одной из сторон способности стоять на ногах. Разрешались все удары, все захваты, кроме тех, что могли отправить бойца на тот свет или серьезно покалечить. Табу — глаза, пах, затылок, коленные суставы. Все остальное вполне годилось для того, чтобы сделать из него отбивную.
На середину площадки вышел бессменный рефери — Краб, существо такой страшной наружности, что многие шутили — не пора ли использовать капрала в качестве средства для устрашения противника. Стоит пустить Краба впереди всех во время атаки, так идущие следом за ним уж наверняка найдут вражеские окопы пустыми. Капрал не обижался. Своей флегматичностью он напоминал гигантского тунца. Ему все было до свечки.
Во рту рефери держал свисток, какой использовали сержанты, чтобы подавать сигнал к атаке. Краб развел руки в стороны, призывая бойцов на площадку. Торба и Ноготь погребли навстречу друг другу, и рефери снова объяснил им правила. Шкафы раздували ноздри.
Кто-то протиснулся сквозь толпы и встал рядом со Сказочником.
— Здорово.
Лейтенант Ржавый. Налитые кровью после вчерашнего, но веселые глаза. Щепка засунул в рот остатки бутерброда и подобрался. Сказочник кивнул.
Первым удар нанес Торба, да такой, что содрогнулись стоящие рядом диггеры. Толпа взвыла в один голос. Ноготь стоял спокойно, словно бы ему не врезали в солнечное сплетение, а просто сдули с него пылинку. Он ответил, наотмашь рассекая воздух лапиной. Торба увернулся и заскакал перед ним, держа кулаки возле головы.
Сказочник ощутил боль в правой ноге и сморщился. Ржавый слегка пихнул его локтем.
— Задание есть, сержант.
— Что?
Гвалт стоял такой, что приходилось орать.
— Задание для тебя! И меня, чтоб мне!..
Ноготь обрушил на Торбу свой удар, и тот решил принять его на блок. И аж присел от такого давления. Бухнуло, словно от взрыва. Бойцы разошлись. Разведка боем и разминка закончились, пришло время приступать к активной мордобойне.
— Какое задание, лейтенант?
— После. Когда закончится! — Ржавый подмигнул антрацитово-черным оком и сосредоточился на поединке.
Сказочник повел плечами, переключая внимание с дерущихся на свою ногу. Задание, лейтенант сказал. А у него это дерьмо в ботинке — это что, специально?
Ржавый хлопал в ладоши и орал, чтобы Ноготь врезал этому шкодливому котяре от всей души. Ноготь это и делал. Его удары сыпались на Торбу дождем, гоблин работал ручищами с методичностью и размеренностью парового молота. Торба не оставался в долгу, отвешивая Ногтю увесистые оплеухи. Руки и ноги летали беспрестанно, кровь брызгала из расквашенных носов и попадала на зрителей. Дважды свалился Торба, один раз, сбитый подсечкой, Ноготь. Рев дерущихся мог бы кое-чему научить и слонопотама в брачный период.
Рефери стоял с края и наблюдал за поединком. В лучших традициях гоб-рестлинга Ноготь и Торба били обеими ногами в прыжке, хватали друг друга за головы, пытаясь швырнуть на землю. Меняли тактику, то убыстрялись, то врывались в песок ногами-столбами и провоцировали противника на штурм своей обороны. Оба участвовали в боях не первый год, занимались этим еще до того, как пошли добровольцами, поэтому чувствовали себя как рыба в воде. «Смотреть на них — одно удовольствие, — подумал Сказочник. — Другое — чувствовать, что стоять я здесь больше не могу». Если бы не Ржавый, сержант давно бы ускользнул в лазарет и заставил какой-нибудь эскулапа сотворить с ногой чудо. К тому же говорят, что в новом пополнении медицинской части появилась медсестра. На нее ходили глазеть рядовые, некоторые даже придумывали несуществующие болячки. Вердикт подпехи новенькой вынесли однозначный: забубенная деваха!
Гоблины мутузили друг друга и теперь старались перевести борьбу в партер, чтобы там хотя бы немного отдохнуть. Оба тяжело дышали, скаля зубы, и покачивались, словно набитые под завязку личным составом и техникой десантные корабли. С морд текли потоки крови, ею были покрыты здоровенные торсы, ноги, ботинки. Песок превратился в кашу.
Зеленые орали со всех сторон. Тусклый сидел на своем ящике и курил сигару с задумчиво-хмурым видом. В какой-то момент капитан будто очнулся ото сна и поглядел на Сказочника. Тот отвел взгляд, нутром чуя, что пахнет жареным. Возможно, задание Ржавого шло непосредственно из штаба батальона.