Многие гоблины, успевшие за месяц боев стать ветеранами, нацепляли на себя трофейные эльфьи безделушки; встречались типы, сплошь покрытые фенечками. Браслеты, цепочки, амулеты ценились довольно высоко, их можно было продать или обменять на что-нибудь ценное. На лишнюю банку единороговой тушенки, например. У одного здоровенного, под стать троллю, пехотинца Сказочник заметил на шнурке, болтающемся на шее, отрезанные эльфьи уши. Подобные трофеи тоже не были редкостью. Встречались также пальцы и носы.
Гоблины подошли ближе.
— Вы откуда, парни? — спросил Сказочник.
— Пятая Пехотная… — ответил кто-то, махнув рукой.
Мимо Сказочника проплывали зубастые морды.
— Третья Горная Дивизия, брат…
— От Драконьей Отрыжки топаем…
Сказочник сплюнул в пыль. Все слышали, как гоблинам врезали под Отрыжкой неделю назад; неприятель смог зажать их в кольцо и бросил на некстати оказавшуюся в поле пехтуру конный корпус знаменитого бригадного генерала Вриаля Дафинга.
— После перегруппировки… — раздавались голоса.
— Теперь мы новый Семнадцатый Пехотный Полк…
— А где старый Семнадцатый? — спросил Гробовщик.
— Приказал долго жить! — проворчал один из зеленых.
— К Духам Предков отправился, — сказал другой, солдат явно в годах. Он даже не посмотрел на подпехов и протопал мимо со склоненной головой.
К колонне подскочили гоблины из «Смердящего», загомонили, обмениваясь новостями, передавая из рук в руки трофеи.
Полк двигался на северо-запад, огибая район, который в скором времени предстоит штурмовать подпехам. Поток солдат внезапно иссяк, и потянулась техника. Сначала грохочущие тентованные грузовики с боеприпасами и оружием, затем пуще прежнего загрохотали легкие танки — недавняя военная новинка, идею которой толкнули эльфы. Боевые машины, покрытые пластинами брони, несли в себе мортиру, заключенную внутрь обтекаемой башни, и гвоздемет в передней части. Сказочник видел гоблинские танки в бою и не мог сказать, что они составляли уж очень сильную конкуренцию эльфийским. Но лиха беда начало, как говорят люди.
Колонна из двадцати машин с торчащими из башен командирами экипажей прошла, а за ней потопали слонопотамы, волокущие тяжелые орудия. Звери сопели и пыхтели, сотрясая землю, а погонщики-тролли знай себе размахивали кожаными плетьми. Одна из зверюг, достигающая в холке высоты десяти метров, на глазах подпехов навалила здоровенную кучу. Погонщик наступил в дерьмо и зарычал от злости под хохот наблюдавших за сценой гоблинов. Взбешенный тролль обрушил свою злость на слонопотама, и тот выдал в ответ весьма продолжительный трубный звук внушительной кормой. Вонь была такая, что даже гоблины заорали от возмущения. Их словно ветром сдуло.
— Жрать охота, — заявил Гробовщик, почесывая затылок. Ему было все нипочем. Каску он прицепил на специальный крючок на груди, провел рукой по физиономии, поглядел на ладонь, будто хотел найти так что-то интересное. — Пошли, сержант, посмотрим, чего дают.
С походной кухни тянуло чем-то вкусным, запах расползался по окрестностям. Гоблины потащились на другой конец лагеря. Большая часть солдат спала в палатках, разбитых прямо на центральной улице деревеньки и поблизости от нее. Некоторые из них расположились под худыми крышами глинобитных лачуг. Офицеры, конечно, отвели для себя самый не пострадавший от времени дом, вероятно, когда-то принадлежавший местному старосте.
Место Сказочника было в хижине вместе с другими сержантами, однако ночевать он предпочитал под открытым небом. Вонь под крышей была омерзительной. Эльфы ведут мощную антигоблинскую пропаганду, рисуя их грязными животными, дикарями и варварами. Гоблины то, гоблины се, гоблины такие-растакие. Спят со свиньями в хлеву, не прочь добавить в свой рацион порцию-другую свежего навоза, что никакой помойкой их не смутишь, что рождаются и подыхают в грязи. Гоблины-де лишены всякого эстетического чутья. Неприхотливость и стойкость к трудностям эльфийские пропагандисты извратили на корню, не желая и не умея понять разницы между «животностью» и непосредственностью. Насчет варваризма Сказочник был согласен. Гоблин — существо естественное, не оторвавшееся от природы, чем давно славятся опухшие от собственного эстетизма эльфюги. Поэтому «варвар» в устах пропагандистов Шелианда (так эти стручки обозвали Великий Злоговар) звучало скорее комплиментом, чем оскорблением. Вне зависимости от желания эльфов Злоговар вновь станет гоблинским.
Реконкиста — и никаких гвоздей, как сказал генерал Гремящий, командующий силами вторжения.
«Смерть эльфам! Здесь был Сопля!» — нацарапал какой-то солдат на стене дома, рядом с которым стояла полевая кухня. Под навесом толкашились кашевары.
— Жрать давай, — мрачно потребовал Гробовщик у главного блюстителя провизии, за что в ответ получил от громилы с закатанными рукавами цветастый монолог насчет всяких там дармоедов. У Чмокалы все были дармоедами — ко всем он относится одинаково, что к офицерам, что к рядовым. Чмокала тоже время от времени проклинает судьбу. Раньше он работал поваром в ресторане и получал неплохие деньги, а теперь, видите ли, погнавшись за воинской доблестью, прозябает среди недоумков. Сам-то он был недоумком другим на зависть и силищей обладал завидной. Пальцами мог согнуть толстую чугунную кочергу, а двумя руками завязать ее в красивый бантик.
Ругаясь, повар тем не менее выдал им по порции гороховой каши с жареными улитками и сухарями, пожелал приятного аппетита и побыстрее загнуться.
— Мне бы быть таким оптимистом, Чмокала, — сказал Сказочник, отходя от котла.
Здоровяк погрозил ему большущим половником и разинул пасть. В ней кое-чего не хватало — зубов через одного.
— За компотом придем, — предупредил Сказочник. Компот, как он успел заметить, сегодня был из волчьей ягоды с добавлением рябины и вороньего глаза. Его любимый. Почему-то напоминал далекие деньки голоштанного детства в трущобах Дырявой Подметки. И с чего это сегодня тянет на… есть такое эльфье словечко — ностальгия… вот на нее и тянет… Тьфу, подумал гоблин, не к добру, ясно дело…
Гробовщик успел куда-то смыться. Сказочник поискал его глазами и обнаружил чародея в тенечке под деревом. Гобломант сидел на земле и жевал кашу с отрешенным видом. Таких выражений даже на самых что ни на есть мужественных мордах Сказочник успел навидаться. В основном у неопытных солдат, пребывающих в ступоре после первого тяжелого боя. А вот Лукавый Зим когда-то учил Сказочника: не забивай голову, словно какой человеческий философ, всякой пакостью — легче жить, а главное, воевать будет. Не тот гоблин пошел, не какой был в стародавние времена, все шевелить извилинами норовит… Раньше только отмашку дай — и понеслась бандера в бой до победного конца, а сегодня?.. Ну тот не тот, а даже гоблины при всей своей выносливости, какая и не снилась ни одной другой расе, склонны чувствовать предел. Другое дело — показывать усталость и опустошенность настоящий гоблин не имеет права. Особенно в солдатском ремесле.
— Чего грузишься? — спросил Сказочник чародея, плюхнувшись рядом.
— Тебе какое дело? — проворчал Гробовщик.
— Кислый ты какой-то, приятель.
— Ты больно сладкий! — Гобломант поглядел на него вяло и сумрачно, словно осел, которому до смерти надоело, что его заставляют идти.
— Ты кем был до войны?
— Не твое дело.
— Почему?
— По кочану, сержант.
— А все-таки?
— За такие расспросы у нас в свое время по лбу получали… — Гробовщик набрал полный рот каши, скривился, но выплевывать не стал. Чмокала готовил хорошо.
— А это где и у кого у вас?
Сказочник широко улыбнулся, обнажая клыки. Нижний слева был наполовину отломан.
Гробовщик покачал головой и вздохнул.
— Башня и грязные кастрюли, — сказал он.
— Чего?
— Я жил в башне и был слугой мага, человека… — сказал Гробовщик. — Попал к нему случайно — подобрал сердобольный дедушка на улице, а потом заставил отрабатывать баланду. Мыть, убирать, стирать, чистить кастрюли, посуду для лаборатории, кипятить в тазу его подштанники. Готовить даже, когда кухарка-курвища отгул брала. О, это был просто праздник какой-то. Интересно?
Сказочник не донес ложку до рта.
— Так это он тебя обучил чародейским штучкам?
— Ага, держи карман шире! Во мне он видел исключительно слугу. И с чего бы это ему думать, что какой-то гоблиненок может шарить в высоком искусстве? Пшик — и ни фига больше.
— Так это когда было?
— Давно.
— И…
Над деревушкой, жужжа, пролетел гоблинский самолет-биплан. Сказочник проводил его глазами. Кажись, разведчик.
— Он не знал, что я грамотный, поэтому даже не прятал от меня свои книги, — сказал Гробовщик. — Зачем? К тому же у дедули был склероз. Видел бы ты, чего он исполнял, когда находился не в форме, особенно после вчерашнего… хе! После его выкрутасов лаборатория всегда походила на большую помойку… Убираться в ней приходилось по полдня, а потом еще никакой благодарности. Придет, значит, хозяин, работу принимать, стоит под градусом, шатается, щурит глазки влажные… — Гоблин оскалился. — Затем перевернет стол с посудой и всяким прочим, который я только что привел в порядок, да как заскрипит, клоподав мохнозадый: почему беспорядок, в крысу превращу! Однажды меня достало, я стою и не двигаюсь с места, думаю: ну преврати, чего торчишь тут, преврати! Лучше крысой быть, чем у тебя в слугах!
— А чего не сбежал?
— Попробуй сбеги. Специальные чары он наложил на все окна и двери своей поиметой башни. Если я слишком отдалялся от нее, то начинало меня всего корежить, плющить и колбасить… не по-детски, Сказочник, колбасить. Представь самое могучее похмелье в своей жизни и умножь его раз в двадцать. Примерно вот так. С другой стороны, так и так бежать мне было некуда. Ни дома, ни своих-родных. Было как-то наводнение с Зримдалле, так все и потонули.
Сказочник скривился.
— Не повезло тебе, братан. Ну так не превратил он тебя в крысу?
— Не-а. Кишка у дедули была тонка. Его специальность-то при городе была связана с погодой. Трансформацию он так и не освоил за всю жизнь, хотя книг на эту тему в библиотеке его было умотаться… Бесталанщина, короче.