— Туда, видишь, в проломе…
Крот и так это знает. Два эльфа скрючились под деревом с толстым стволом и обстреливают двор. Третий где-то рядом, пока вне пределов видимости, но явственно слышно, как гавкают три ствола.
Хилый и тут опережает Крота. «Шустрый малый», — думает гоблин, выскакивая из пролома в стене следом за ним. Между зелеными и Детьми Цветов — четыре шага, не более.
«А что теперь?» — думает подпех, хотя руки делают все сами. Гвоздемет дергается у плеча. Из эльфа летит пыль, словно из коврика, который выбивают. Кровь ложится на ствол широкими неровными мазками. Перворожденному сносит полголовы, а тем временем Хилый приканчивает еще одного. Эльф делает попытку убежать, однако его ноги закручиваются жгутом, и сам он медленно, почти по-танцевальному красиво падает в траву.
— Третьего держи! — кричит Хилый, но последний уходит. Его гонят в сторону двора. Перворожденный перескакивает через валяющиеся доски и видит перевернутый мотоцикл. Следом мчится Крот.
Эльф кричит что-то и кидается к воротам фермы в последней отчаянной попытке спастись. Ворох и Шершень встают из своего укрытия в полный рост.
— Твою мать, — цедит Крот, останавливаясь.
Два гвоздемета превращают перворожденного в месиво костей и мяса. Последний выплеск крови из разорванной аорты — и эльфюга падает, теряя часть внутренностей из разорванного живота.
Крот сплевывает, облизывает губы.
Кузнечики все так же поют в нагретой траве. От их голосов тишина кажется еще более острой, тяжелой.
Ворох поднимает руку, подходя к мертвому эльфу.
— Готово!
Гоблины выходят из укрытий, оглядываются, не опуская оружия. Ржавый ворчит себе под нос. Подпехи подтягиваются к нему, замершему посреди двора. Гвоздемет лейтенант кладет на плечо.
— Все целы? Кто ранен?
— Никто…
— Целехоньки, командир…
— Эти уроды только мазать и умеют. Разведка, так ее растак…
— Отставить! Где Гробовщик?
Крот остановился у развороченного — в буквальном смысле — мотоцикла. То, что лежало под ним, трудно было назвать трупом. Во все стороны разлетелись кости, внутренности, лоскуты кожи, обрывки одежды. Тот, что погиб раньше, раненный в шею, свисал из коляски, словно язык из собачьей пасти, лицо и форма залиты кровью, и она продолжает течь. На нее с гулом слетаются мухи.
Горячка боя проходит, но в ушах какое-то время стоит несильный гул. Крот отпивает из фляжки, брызгает на морду.
Чары Гробовщика смяли, искорежили, изгрызли металл. Мотоцикл точно напоролся на противотанковую мину, причем одновременно сверху на него сбросили чаро-фугасную бомбу.
Появился сам чародей. Шаркающей походкой он выплыл из развалин и направился к Ржавому. Натуральный зомби, подумалось Кроту.
— Живой, колдун? — осклабился лейтенант.
— Да вроде…
Гробовщик остановился, осматривая поле боя.
— В следующий раз будь порасторопней, магик, — сказал Ржавый. — Не на прогулке.
— Да уж конечно, — ответил гобломант, не глядя на командира.
— Гробовщик, ты просто супер, — сказал Шершень, указав на мотоцикл. — Такое сотворить, ой-ей…
Крот присел на корточки, заметив, как то же самое делает Сказочник. Но подпех увидел на земле что-то блестящее, а сержант пытался ослабить давление на вдруг разболевшуюся ступню.
Крот протянул руку и выковырял из земли штуковину — овальный медальончик на обрывке цепочки. Металл потемнел от времени, витиеватая вязь по краям отломилась при первом же нажатии.
Гоблин подкинул находку на ладони, но открывать пока не стал, а сунул в набедренный карман штанов.
— Ворох, Хилый, Шершень — прочешите территорию. Крот — приведи сюда Отвертку и наш драгоценный, курвина холера, груз. Выполнять!
Сказочник посмотрел на разбегающихся рядовых, бросил короткий взгляд на лейтенанта и достал сигарету. Спичка зажглась только с третьего раза. Руки почему-то дрожали — словно у салаги после первого боя.
— Идем, сержант, глянем, что в доме. Гробовщик, прошманайся у жмуриков по карманам — вдруг чего интересное найдется.
Гобломант повел головой.
— Может, им еще гробы сколотить?
На ходу Ржавый обернулся, стаскивая каску. Шальной гвоздь, чуть не пробивший ее несколько минут назад, оставил в металле отчетливую зарубку.
— А что, попробуй! Зря, что ли, тебя так прозвали? — бросил лейтенант.
Сказочник посмотрел на чародея. Взгляд гобломанта не то что бы блуждал, но явно не мог хорошенько сфокусироваться. Сержант подумал, что, пожалуй, кудесник перетрудился. В последнее время в батальоне на него свалилось слишком много работы, а каждый дурак знает, что чароплетение требует хренову уйму сил, которую не сразу-то и восстановишь. Вот и этот — еле ноги волочит.
У самого Сказочника дело обстояло не лучшим образом. Наступать на правую ногу становилось раз за разом больней. Гоблин ощущал, как ступня в месте недавнего воспаления снова сделалась больше, и ругал Ресницу, чьи усилия пропали даром. Не то, видимо, сделал лекарь, не то лекарство дал, не всю заразу вычистил.
Гоблин отправился вслед за лейтенантом, стараясь не демонстрировать хромоту. От боли — хотя гоблины могут терпеть всякую — аж темнело в глазах. В ноздри лез острый запах крови и гари. И это дерьмо, боги свидетели, уже пыталось вывернуть сержанта наизнанку. Тошнота подбиралась к самому горлу, отчего Сказочник только бранился про себя и стискивал челюсти. Отпил воды. Не сильно помогло.
«В кровь пошло. Зуб даю — в кровь пошло», — подумал сержант, входя в недавно подорванное здание.
Отвертка приветствовал появление Крота радостным уханьем и засыпал его вопросами.
— Бой как бой, — ответил тот. — Ничего особенного…
— Ага, — обиженно протянул Отвертка. — Вам там хорошо было. А я с этой… — Гоблин дернул цепь. Эльфка, сидевшая спиной к кустарнику, подняла глаза и оскалила маленькие зубки. — Смотри, Крот, еще и огрызается. Что твоя кошка! Эх, тварь, проучил бы я тебя. Хворостиной по голому заду — чтобы годик сидеть на нем не смогла. Вставай!
Подпех дернул сильней. Морковка упала, и ее проволокло почти полметра. Несмотря на это, пленница не издала ни звука.
— Полегче, дубина, — сказал Крот, отбирая у Отвертки цепь. — Если мы донесем ее до места назначения с выдернутыми руками и отбитым задом, нас по головке не погладят.
— Kwoggeah! Demmy mak![16] — сказала пленница, глядя на Отвертку горящими глазами.
— Во, закрякала! Первое слово от нее слышу за сегодня. Думал, что немая, — улыбнулся Отвертка и навел на нее карабин. — Ну, может, отстрелить тебе что ненужное?
— Слушай, отвали! Чего пылишь? — огрызнулся Крот, отворяя ствол. Отвертка тут же выпятил нижнюю губу. — Если какие-то претензии, иди и поговори с лейтенантом. Может, он рассмотрит твои предложения!
Здоровяк повесил оружие на плечо.
— У меня только одно предложение. Пристрелить ее. И сказать, что сама отбрыкнулась. Ну от болезни какой своей, эльфьей. А мы геройски сражались за ее жизнь, но даже Шершень ничего сделать не смог. Вот так.
— Верно. Иди и расскажи Ржавому. Он будет рад.
Крот направился к ферме. Эльфка топала за ним молча, но у самых деревьев, растущих позади руин конюшни, потянула цепь на себя. Подпех повернулся.
— Чего тебе?
Морковка проводила напряженным взглядом Отвертку, прошествовавшего мимо нее, словно громадная баржа.
— Fa!
— Чего?
— Fa!
Пленница смотрела на него, сквозь него, внутрь него. Крот ощутил холод и дрожь.
— Эй, не вздумай дурить! Соображаешь?! Не вздумай! Никакого колдовства!
Эльфка нахмурилась, пытаясь понять.
— Никаких чар… тьфу… никаких волшебских фокусов! Смекаешь?..
Морковка смекнула — на удивление. И замотала головой.
— Mes fa![17]
— Не въезжаю… погоди, позову Хилого…
Только он распахнул рот, чтобы гаркнуть ботаника, как Морковка быстро залепетала, всеми силами стараясь показать, что можно обойтись и без переводчика. Крот клацнул зубами, наблюдая за пантомимой, которую в следующий момент продемонстрировала покрасневшая от неловкости пленница.
— Чтоб я сдох… В сортир, что ли?
Морковка смотрела на него вопросительно и добавила, показав, как в этом случае приплясывают. Детский сад, подумал подпех.
— Ну вот еще проблема… Ну давай, вот сюда, за дерево. Я отвернусь, не дергайся. Тут никого нет. Только быстро…
Гоблин подошел к дереву, прислонился к нему спиной. Пленница обошла дерево, цепь натянулась до предела. Крот услышал возню и поднял глаза к небу, где парили белые облачка. Птицы снова облюбовали заросли и старались перекричать друг друга.
Морковка возилась долго. Справиться с брюками, к тому же такими большими, было нелегко. Крот дважды слышал ее тяжелый вздох и неразборчивые слова.
Это и есть могучая волшебница?
Наконец рыжая вернулась. Ее щеки горели. Помрачневшим взглядом она дала понять, что готова к дальнейшему, а потом поглядела на его фляжку. На этот раз Крот понял без слов и дал пленнице попить.
— Estaa.[18]
— Эста так эста… Спасибо, что ли? — проворчал Крот. — Ну так пожалуйста! Идем!
Во дворе отдыхали подпехи. Отвертка влез за руль джипа. Ворох и Шершень осматривали мотоцикл и о чем-то спорили. Гробовщик расположился прямо на земле, привалившись спиной к лежащей на боку бочке, и закрыл глаза.
— Чего так долго? — спросил Хилый.
Крот объяснил.
— Точно! — сказал ботаник. — Мы, кажется, об этом забыли. Ей ведь надо пить, есть и… тому подобное…
Крот пристегнул конец цепи к бамперу джипа, после чего Морковка села на землю, вытянув ноги. Она научилась не замечать зеленых и намеревалась придерживаться своей тактики и дальше.
Крот опустился рядом, положил на колени гвоздемет.
Хилый вынул из своей сумки коробку с пайком, вытащил плитку шоколада.