— сказал официант, отец поднял голову. Он взглянул мне в глаза, я напряглась. Вот и все.
Отец вскочил на ноги, стул отодвинулся с громким скрипом. Он сбил со стола пластиковую табличку, она стукнула об пол.
— Ой, простите, — пробормотал он на английском и склонился за табличкой. Официант знаком вежливо намекнул, чтобы он вернулся на место, поднял табличку и вернулся к дверям ресторана. — Спасибо, — прокричал ему вслед отец. — Ой, аригато, — звучал он странно, словно говорил на японском с нью-йоркским акцентом. Когда Диана говорила на японском, она повторяла правильную интонацию, и я старалась делать так же.
Похоже, я прожила здесь достаточно долго, раз воспринимала его как гайдзина, словно сама не была такой.
— Кейт, — сказал он, приближаясь ко мне. Он собирается меня обнять? Он вытянул одну руку, затем вторую, нервно улыбаясь и шурша халатом. — Ох, — сказал он, словно не знал, что делать. Я тоже не знала. Но затем он обхватил меня руками в неловких объятиях. Было странно. Не ужасно, но странно, ощущение было незнакомым. И от этой мысли мне стало грустно. Я не знала чувство, когда тебя обнимает отец.
Мы разошлись, я выдавила улыбку.
— Ты только посмотри на себя, — сказал он, держа меня за руки, отступив на шаг и разглядывая меня. — Так похожа на мать. Боже, на миг я даже подумал, что это она пришла.
— Эм, — сказала я, замечая, что японцы в ресторане старались нас игнорировать. — Нам стоит сесть.
— О, да, конечно, — сказал он, обходя стол по пути к своему стулу. Он замешкался и вернулся, схватившись за мой стул.
— Все хорошо, — сказала я, желая, чтобы он остановился. — Я и сама могу.
— Да-да.
Мы сели, я открыла меню, желая сбежать отсюда. Он не вел себя угрожающе или холодно, как я себе представляла. Он волновался, словно хотел произвести хорошее впечатление. Для своей выгоды или ради меня? Я не знала.
— Я благодарен тебе, что ты пришла, Кейт, — сказал он, разглядывая меню. — Я очень рад, что ты решила прийти.
— Я тоже, — сказала я, ведь думала, что это стоит сказать. Официант прибыл и склонил голову, ожидая заказ. — Давай, ты первый, — сказала я отцу.
Он указал на фотографию кацу карри дона в меню, миски риса с овощами и свининой в панировке, подающейся с соусом. Он заговорил на японском с английским акцентом, чтобы сделать заказ:
— Ко-рей о куу-да-сай, — это не звучало ужасно, просто он произносил слова неправильно. Но он пытался. Я сделала заказ следом: карри с курицей и содовую со вкусом дыни.
— Кашикомаримашта.
Официант кивнул и отправился к кухне.
Отец уставился на меня огромными глазами.
— Ты только послушай себя, — сказал он. — Ты владеешь языком. Невероятно!
— Не очень-то и владею, — сказала я, делая глоток воды, что принес официант. — Еще не профи.
— А звучишь именно так, — сказал он. — Вау.
Я не знала, что сказать.
— И… зачем тебе халат?
Он опустил взгляд и потянул за край одежды.
— Этот? Я онколог. А ты не…? Наверное, тебе не рассказывали. У меня обеденный перерыв. Я работаю в Токийском университете над экспериментом.
— Ох, — сказала я. Мне говорили, что отец был каким-то доктором, но я не задумывалась над этим. Я думала о нем как о бросившем нас подлеце.
Воцарилось молчание. Я не знала, о чем говорить. Он был впечатлен моим японским, потому что ожидалось, что я появлюсь на свет с поврежденным мозгом? Мама была больна из-за чернильного питахайи, который съела во время беременности. И в этом был виноват отец, пусть и не намеренно. Он привез этот фрукт из Японии как сувенир, так он чуть не убил меня.
Отец тихо вздохнул, что прозвучало как шипение сквозь сжатые зубы.
— Я думал, у тебя будут вопросы, — сказал он.
Были.
— Нет.
— Ладно, — сказал он. — Я… совершил ужасную ошибку, и мне очень жаль. Я хочу, чтобы ты это знала Кейт. Если бы я мог все вернуть…
— Все в порядке, — прервала его я. Было жарко, аппетит пропал. Я хотела уйти. — И я Кэти, а не Кейт.
— Кэти, — повторил он. — Плохо дело. Просто ужасно. Я не заслуживаю прощения. Но ты здесь, и я очень-очень рад.
Я заерзала на стуле, глядя на стакан с водой. Он был здесь, а все мои вопросы застревали в пересохшем горле, я не видела в них смысла. Какая разница, почему он бросил нас? Он это сделал. Никакие ответы этого не изменят.
Официант принес мою содовую со вкусом дыни, а потом и наши карри. Я окунула вилку в соус и смотрела, как он капает с ее зубьев.
— Мне нравится это место, — сказал отец, раскладывая на коленях салфетку. — Я постоянно хожу сюда обедать, когда я в Токио. Хотя это все же бывает редко. Я никогда не думал, что в японской кухне есть карри. Большинство думают, что здесь есть только суши, да?
Я потягивала содовую, а мысли кипели так же, как пузырьки в стакане.
— Ты знаешь, что ей стало плохо из-за питахайи. Из-за того фрукта, что ты привез из Японии.
Он замер, ложка опустилась в жидкий карри.
— Это из-за тебя мы чуть не умерли.
— Знаю, — сказал он, опустив голову. — И… мне очень жаль.
— Нельзя вот так объявиться через семнадцать лет и извиняться, — сказала я и попробовала кусочек курицы. Специи наполнили рот знакомым вкусом. Благодаря Диане, я привыкла к Японии, я ощутила смелость говорить, хотя и дрожала. Я слышала, как колотится сердце в груди. Я не любила ссоры.
— Ты права, Кейт, — сказал он.
— Зачем ты это сделал?
Он открыл рот и закрыл его, уставившись на карри. Через миг он тихо сказал:
— Я виноват, и я не мог смириться с тем, что сделал с вами обеими.
— И ты просто бросил нас? Потому что так было проще.
— Знаю, — сказал он. — Если бы я мог вернуться, я бы набрался смелости остаться.
— Смелости? Из-за того, что я могла родиться больной? — я вспылила и повысила голос, но поспешила взять себя в руки. Не хотелось закатывать сцену.
Отец побледнел.
— Ты абсолютно здоровая. И мне было бы все равно, даже если бы ты была на всю жизнь прикована к инвалидной коляске, не могла бы говорить, ходить или есть этот чертов карри. Ты все еще моя дочь.
— Но ты ушел, — сказала я. — Ты не можешь этого отрицать, ведь так все и было.
— Не по этой причине, — ответил он, и из-за его взгляда мне почти стало его жалко. Почти.
Я хотела уйти. Карри казался кислым на языке. Я хотела убежать в объятия Томо и забыть обо всем. Сиротой мне было лучше.
— Оправдываться уже нет смысла, — сказала я, оставив салфетку на столе. — Важны поступки, — я встала, чтобы уйти.
— Кейт, погоди, — сказал он, протягивая в мою сторону руку. — Прошу, не уходи. Ты имеешь право злиться, но я хочу объясниться. Пожалуйста. Прошу, останься.
Я замерла, глядя на встревоженные лица вокруг. Хуже всего в Японии было закатывать ссоры у всех на виду. Этому были свидетелями окружающие, что совсем не хотели в этом участвовать. Я покраснела, ведь снова нарушила правила поведения. Я опустилась за стол, и листок, что дал мне Томо, выпал из кармана на край стула. Я схватила его негнущимися пальцами, ладони были мокрыми.
«Ты не одна», — говорил он. Я держалась за эти слова.
— Спасибо, — тихо сказал Стивен. — Спасибо, что осталась.
Я медленно развернула листок, сложенный вчетверо. Там был не рисунок, а пара предложений, что Томо написал изящным почерком.
Хитори джа наи йо. Кима га аи ни тсумаретеиру йо.
Ты не одна, — говорилось там. — Тебя окружает любовь.
И я чувствовала это тепло, проникающее в меня, укутывающее запахом ванили и мисо. Он придал мне необходимых сил.
«Томо, — подумала я. — Спасибо».
— Что там? — спросил отец, глядя на листок.
— О, ничего, — сказала я, быстро спрятав послание в карман, но палец пронзила острая боль, я удивленно выронила листок. Серьезно? Порезаться бумагой? Листок упал на пол, и я склонилась под стол, чтобы поднять его. Отец тоже потянулся за бумажкой.
Когда листок ударился об пол, сноп снежинок поднялся со страницы, они были призрачно-белыми с острыми черными краями. Под столом словно возник сугроб, снежинки кружились над страницей, падая на нее. Бумага промокала, кандзи расплывались, а снег превращался в воду.
— О боже, — прошептал отец, я застыла, испуганная происходящим.
Я схватила листок, что был холодным, как лед, и спрятала его в карман. Я опустила взгляд на карри, не зная, что сказать. Посмеяться? Притвориться, что я ничего не видела? Обвинить во всем погоду? Может, кто-то открыл дверь и… и снег залетел именно под наш стол. Я долго не решалась заговорить.
Я открыла рот.
— Я…
Глаза отца могли занять половину его лица.
— Кейт, это… вылетело из бумаги?
Я не понимала. Томо даже ничего не нарисовал. Почему это произошло?
— Не понимаю, о чем ты, — сказала я. — Это странно, но… это не было…
Отец склонился над столом, приглушив голос.
— До тебя добрались Ками? — спросил он.
И мир вокруг меня застыл. Я ничего не слышала. Ничего не видела.
Отец знал про Ками.
* * *
Я вдыхала свежий воздух в парке Йойоги, радуясь, что оказалась вне ресторана. Отец сидел на скамейке рядом со мной и смотрел, как подростки в разноцветной одежде и на высоких каблуках проходят мимо. Мы сидели так несколько минут, никто ничего не говорил.
Наконец, я завела разговор:
— Откуда ты знаешь о них? — я была слишком потрясена, чтобы сочинять ложь.
— Ты в безопасности? — спросил но. — Они знают, что ты моя дочь?
Я застыла.
— Что? Нет. О чем ты?
Он вздохнул и потер переносицу.
— Я хотел защитить вас от этого.
Подул осенний ветер, и мне стало холодно, так еще не было. Я прижала ладони к коленям, шарф был плотно обмотан вокруг шеи, закрывая даже губы. Я хотела, чтобы рядом был Томо, но я должна была справиться одна.
«Хитори джа наи йо. Ты не одна», — вспомнила я и словно услышала шепот Томо.
— Что происходит? — спросила я.