Я открыла глаза и сделала, как он велел, нежно поглаживая жесткую гриву.
– Что ты чувствуешь?
Я задумалась на мгновение, и собственный ответ после нашего разговора удивил меня:
– Умиротворение.
– Передай ей это.
Мне не нужно было спрашивать, как это сделать. Инстинктивно я дала понять животному, что все в порядке, и оно замедлило шаг, успокоившись. Лошадь Лютера сделала то же самое.
– Очень хорошо. А теперь подумай о чем-нибудь, что сделает тебя счастливой.
Едва я задумалась, как мне сразу пришло в голову, как мало осталось времени до Фестиваля урожая в Олмосе. Радость, счастье, веселье у костров… Лошадь пробежала несколько шагов рысью, и я не смогла сдержать смех.
– Подумай… о танцах.
Я вспомнила свой последний бальный танец с его медленной северной музыкой, и кобыла начала поднимать копыта в такт мелодии, существовавшей только в моей голове. Я с улыбкой повернулась к Лютеру, не веря происходящему. Он тоже улыбнулся.
– А теперь давай устроим гонку. По крайней мере попытайся меня перегнать, хорошо?
И, не дав мне времени среагировать, Лютер пришпорил своего коня, и тот пустился вскачь. Через мгновение кобыла почувствовала мое желание победить и мою напористость и бросилась в погоню, скача все быстрее и быстрее.
Я уже догоняла Лютера, когда вдруг стая птиц взмыла в воздух прямо передо мной, и на мгновение все перемешалось. Их страх, мое удивление, растерянность лошади перед лицом невидимой опасности. Все наши эмоции слились воедино, и я не могла их контролировать.
Одна из птиц бросилась на меня, царапая когтями, и кобыла, испугавшись моей боли, встала на дыбы. Я спрыгнула в грязь, чтобы не упасть на спину, и сжалась, защищая лицо от птицы, которая продолжала на меня нападать. Кобыла, свободная от веса и моей магии, поскакала обратно к замку, оставив меня лежать на земле.
Наконец появился Лютер и, спрыгнув с лошади, одним взмахом руки отогнал птицу.
– Ты в порядке? – спросил он, опускаясь рядом со мной на корточки.
С колотящимся сердцем я убрала руки от головы и осторожно села. У меня болело все тело, оно было в порезах, царапинах и грязи, а свитер у горла был изодран в клочья.
– Нет, я не в порядке. Ты можешь мне помочь? – спросила я Лютера, протягивая ему свои окровавленные руки.
Лютер мгновение колебался, а затем провел пальцем по одной из самых мелких царапин. После нескольких долгих секунд молчания, в течение которых Лютер казался более сосредоточенным, чем когда-либо, ничего не изменилось. С комом в животе я поняла, что происходит, и быстро убрала руки.
– Оставь, я сама сделаю.
Лютеру хватило приличия покраснеть от моего тона. Сколько темной магии он использовал, что не смог вылечить жалкую царапину? И, кроме того, видимо, это было совсем недавно, если последствия еще не прошли.
Я старалась отогнать эти мысли, сконцентрировавшись на том, чтобы залечить самые глубокие порезы на руках и плечах. Я ощущала еще несколько на спине, но не могла вылечить их без посторонней помощи.
– Тебе лучше надеть это, – сказал Лютер, снимая свой свитер, под которым была небесно-голубая рубашка.
– Я в жизни не носила золотой нити, – возмущенно выпалила я, – и сейчас не думаю начинать.
Лютер фыркнул.
– Ты не можешь вернуться в таком виде, – сказал он, указывая на меня. – Вся в грязи, крови и почти в нижнем белье.
– Я бы предпочла вернуться так, чем носить золотую нить, – упорствовала я, поднимаясь на ноги.
Или, лучше сказать, только пытаясь встать, потому что ногу скрутила боль, и я снова шлепнулась задом в грязь. Я не знала, как исцелить вывихнутую лодыжку, и у меня не осталось сил, чтобы залечить порезы самостоятельно. Гнев и негодование кипели во мне, теперь сопровождаемые еще и стыдом. За то, что лежала полуголая в грязи, за то, что не смогла справиться со своей лошадью, за то, что поверила Лютеру на слово, в очередной раз забыв, кто он есть на самом деле: северянин, использовавший темную магию, изгнанный после войны cо двора за роль, которую он в ней сыграл.
Я стиснула зубы, изо всех сил стараясь сдержать слезы.
– Айлин, очень холодно, и ты ранена, ты должна надеть это, – настаивал он.
Лютер снова предложил мне свой свитер.
В ответ я скрестила руки, и он раздраженно фыркнул. А после принялся расстегивать свою рубашку. Я отвела взгляд, пока он раздевался как ни в чем не бывало.
– Держи, – сказал он, протягивая мне рубашку. – На этот раз ты не можешь отказаться.
Он натянул свитер, а я посмотрела на синюю хлопчатобумажную вещицу. Это был не тот цвет, который я обычно носила, но мне было холодно, и я устала. Я просто хотела вернуться домой.
Я сняла порванный свитер и надела рубашку, еще хранившую тепло его тела. Она оказалась немного длинноватой, поэтому концы я завязала вокруг бедер.
– Позволь я помогу тебе, – сказал Лютер, вставая и протягивая руку.
После секундного колебания я приняла ее и позволила ему помочь мне подняться.
– Мы слишком далеко, чтобы возвращаться пешком, поэтому тебе придется поехать со мной верхом.
Я покраснела и отвернулась:
– Это невозможно.
Лютер хотел возразить, но я продолжила говорить, прежде чем он успел вставить хоть слово:
– Я слишком тяжелая, чтобы ехать вдвоем, да еще и на северной лошади.
– Мы просто медленно поедем до замка. У нас все прекрасно получится.
Я чувствовала странное беспокойство при одной мысли о том, чтобы сесть на животное, но Лютер не позволил мне больше нервничать. Он взял лошадь за поводья и поставил ее рядом со мной.
– Ты поедешь в седле впереди. Какая нога у тебя повреждена?
Я указала на левую.
– Понял. А теперь клади руку мне на плечо, а другую ногу ставь на колено.
Я сделала то, что сказал Лютер, и он приобнял меня за талию.
– Поднимайся, – велел он, подталкивая меня с помощью своей магии. Несколько неуклюже ему удалось перебросить мою левую ногу через лошадь, которая даже не шелохнулась.
– Видишь – нет проблем. Подайся вперед и возьми поводья.
Я придвинулась к ручке седла, а Лютер, поставив ногу в стремя и держась за ручку, уселся сзади. Я чувствовала каждый сантиметр его тела, прижатого к моему, его дыхание на моей шее.
– Держись за ручку, а я возьму поводья, – указал он мне.
Я передала их ему и схватилась за седло, стараясь не двигаться.
– Не волнуйся, – сказал он, обнимая меня, – не упадешь.
Лютер щелкнул языком, и лошадь бросилась вскачь. Я сразу напряглась, и он провел рукой по моей талии, прижимая меня к груди.
– Облокотись на меня и расслабься, Айлин, ты заставляешь лошадь нервничать.
– Прости, – пробормотала я.
– Ничего, все в порядке.
Прислонившись к нему, я попыталась расслабиться, следуя дыхательным упражнениям, которым Лютер меня учил. Я ощущала запах его одеколона и прикосновение его груди к моей спине. Через несколько мгновений я даже почувствовал исходившее от него спокойствие.
– Тебе нравится кататься верхом, – сказала я, не спрашивая, желая отвлечься.
– А тебе нет?
Я пожала плечами:
– Я предпочитаю поезд. Я путешествую только в Олмос и в Нирвану, а в Нирване меня всегда забирают на карете.
– Если бы у тебя была собственная лошадь, ты бы ездила чаще. Тебе бы больше это нравилось.
– Может быть. Но мне кажется, содержать собственную лошадь – пустая трата денег, если я никуда на ней не езжу.
– Иногда дело больше в самом процессе езды, а не в пункте назначения. Я часто встречаюсь с Джеймсом. – Помолчав секунду, он добавил: – С Мактавишем.
Я улыбнулась:
– Я поняла, о ком ты, успокойся. Вы очень дружны, не так ли?
– Джеймс… важный человек в моей жизни.
Что-то в его тоне заставило меня подумать об Итане и Ное, и почему-то я не смогла сдержать своего любопытства.
– Вы, э-э… Я имею в виду, ты и Джеймс… Вы это самое или?..
Я почувствовала смех Лютера на своей спине, и его дыхание коснулось моего уха.
– Прости, я знаю, что это не мое дело, – быстро сказала я. – Просто мужчина-северянин твоего возраста, неженатый и все такое – это странно. Поэтому ты и оказался при дворе один, не так ли? Потому, что ты не женат.
На его руках, державших поводья, не было ни одного кольца, хотя не все их носили. В любом случае было глупо поднимать эту тему, ведь речь шла о чем-то настолько личном.
– Я женат… уже пятнадцать лет, – ответил он, сам удивляясь этому. – Я думал, ты знаешь.
Я потеряла дар речи, когда поняла, сколько часов мы провели вместе и как мало я о нем на самом деле знаю.
– Это был брак по расчету, как и многие в то время. Агата – одна из моих близких подруг, но мы не живем вместе. Она работает на Севере и не хочет возвращаться во дворец.
– У вас есть дети?
– Нет. Мы давно обсуждаем развод, хотя сейчас, похоже, не самое подходящее время.
Я ничего не говорила, и Лютер продолжал заполнять тишину:
– Мы поженились очень молодыми, во время войны, и тогда было не до детей. Мы ждали, пока ситуация нормализуется, но к тому моменту уже поняли, что между нами нет ничего, кроме дружбы. Годы шли, и… В конце концов, для скандала никогда не бывает подходящего времени.
Лютер неожиданно расхохотался:
– Прости, я никогда не рассказывал об этом, не знаю почему…
– Все в порядке. Странно проводить так много времени вместе и ничего не знать о твоей жизни.
Через несколько мгновений Лютер прошептал:
– Что еще ты хочешь знать?
Я колебалась, чувствуя, как его сердце бьется у меня за спиной, сливаясь с моим. И я сама не поняла, как спросила:
– Почему ты был изгнан после войны? Что ты сотворил?
Лютер долго молчал, и на секунду я подумала, что он больше не ответит.
– Я присоединился к армии Микке, – сказал он тихо, как будто кто-то мог нас услышать. – Я тренировался у ее советников и участвовал в нескольких рейдах.
– Ты знал… мою тетю? – спросила я таким же тихим голосом.