Лютер отложил книгу на кофейный столик и встал. Поправив жилет, он подошел ко мне:
– Куда ты хочешь их поставить?
Я указала на окно в другом конце комнаты, и Лютер немедля перенес туда тяжелый цветочный горшок.
– Здесь подойдет?
– Да, спасибо.
Лютер молча смотрел в окно, стоя ко мне спиной. Я теребила ткань своей юбки между пальцами.
– Почему ты решил оставить их? – спросила я наконец.
Лютер обернулся, приподняв брови.
– Растение.
– Не знаю.
Я закусила губу, борясь с желанием продолжить распросы, но все же не решилась и села за стол, чтобы привести в порядок свои бумаги.
Той ночью я проснулась в ужасе. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что меня разбудила гроза. Сквозь шум дождя, барабанящего по стеклам, слышались раскаты грома, от которых дребезжали окна. Яркая вспышка молнии озарила комнату, и я увидела, что Лютер тоже не спит и повернут лицом ко мне. Щелчком пальцев он разжег в камине огонь, который тускло осветил спальню.
С каждым раскатом грома мое дыхание учащалось, и, когда молния ударила по территории замка, у меня задрожали руки. Я никогда не боялась гроз, но внезапно ощутила что-то угрожающее в звуке, который услышала внутри себя, и в свете, на мгновение озарившем все вокруг. Я снова и снова повторяла себе, что это глупости, что гроза не имеет ничего общего с тем, что произошло со мной по дороге из Нирваны в Роуэн, и все же…
Лютер медленно протянул ко мне руку. С такой же осторожностью он поднял соскользнувшее вниз одеяло и снова укрыл меня, ни разу не дотронувшись. Затем он опустил свою ладонь в пространство между нами.
Я не взяла ее, но положила рядом свою, едва касаясь, ощущая на коже его магию.
Как бы я ни старалась сосредоточиться на словах, написанных на странице, мой разум снова и снова возвращался к другим темам, далеким от образовательных теорий, которые я собиралась изучить. Я пыталась в сотый раз перечитать абзац, как вдруг увидела, что Лютер смотрит на свои карманные часы.
– Пойду переоденусь к празднику, – объявил он. – Комната и ванная в твоем распоряжении.
Я закусила губу, пытаясь собраться с духом, чтобы заговорить.
– Лютер…
Он вздохнул, не дав мне продолжить:
– Я знаю, что это сложно, Айлин, правда. Но мы должны присутствовать и вести себя так, будто все это нормально.
– Тебе легко говорить, – запротестовала я.
Лютер сжал челюсти, хотя его ответ прозвучал мягче, чем можно было ожидать:
– Уверяю тебя, мне не легко дается все, что происходит. В моем случае, конечно, все будет не так сложно, как в твоем, но от тебя по крайней мере требуется лишь присутствие на празднике и улыбка, а потом можешь возвращаться к своим делам.
Я хотела возразить, но он продолжил говорить:
– Кроме того, я напомню тебе, что ты не единственная, кому изо дня в день приходится делить свое… личное пространство, свою жизнь с кем-то незнакомым. Айлин, ты такая не одна.
Я опустила взгляд и сжала губы. К счастью, Лютер ушел в спальню и мне не пришлось ему отвечать. Как бы сильно я ни злилась на его очередное обвинение в эгоизме, мне было больно. Оттого, что даже после всего он продолжал считать меня чужой… Но ведь так и было, разве нет? Человек, вторгшийся в личное пространство, комнату, кровать. Каким бы сильным ни было его желание разделить мою магию, я не могла перестать думать: а что все это значит для него?
Меня охватила странная буря эмоций. Мне снова стало больно от ощущения, что я всего лишь инструмент, которым пользуются, но помимо этого у меня возникло необычное желание стать в его жизни чем-то большим. И, конечно же, после всего произошедшего я почувствовала себя идиоткой от одной только мысли об этом.
Лютер вернулся через полчаса, свежевыбритый и с аккуратно зачесанными назад волосами. Он был одет в серебристые брюки, рубашку и пиджак бледно-розового цвета. Повесив пиджак на спинку кресла, он снова сел на диван, чтобы почитать. Собрав бумаги, я встала.
После долгого изучения содержимого своего шкафа я выбрала длинную бледно-розовую тюлевую юбку под цвет жилета Лютера и темно-бордовую блузку с длинными рукавами. Я наскоро приняла душ, собрала волосы в пучок и, оставив коль пылиться на полке, сделала естественный, северный макияж, с которым чувствовала себя голой.
Завершила образ я капелькой духов и длинными сережками. Когда я открыла дверь, Лютер встал и обернулся, чтобы взглянуть на меня.
– А Сара думала, что эта юбка будет для тебя слишком.
Я покрутилась в обе стороны, заставив тюль колыхаться.
– Она сочетается с твоим пиджаком, – сказала я.
– Я знаю.
Когда Лютер надел пиджак и предложил мне руку, я поморщилась. От него все еще пахло мылом.
– Идем?
Я взяла его под руку, и мы направились в бальный зал, который уже был полон людей. Или, возможно, так казалось из-за установленной в конце зала сцены. Это была обычная деревянная конструкция без каких-либо тканевых украшений.
Лютер принес нам напитки и представлял меня тем, кто подходил с ним поздороваться. Южан было больше, чем я ожидала, возможно, присутствовать их вынудили обстоятельства. Помимо них на праздник приехало много людей с Севера, в том числе и несколько мэров, которые выразили мне соболезнования в связи со смертью отца, заверив, что теперь, когда у власти Микке, все наладится.
Судя по разговорам, которые вел Лютер с гостями, Микке назначила его на какую-то политическую должность, но больше он мне ничего не объяснил, и я тоже не задавала ему лишних вопросов.
Наконец после почти часа неловкого молчания, в течение которого я слушала, как Лютер общается со своими знакомыми, к нам подошли для приветствия Сара и Ной.
– Сара, сеньор Соваж.
Сара пожала мне руку, пока Ной здоровался с Лютером.
– Как ты? – шепотом спросила она меня.
– Хорошо, все в полном порядке. А ты?
– Нервничаю. Мы до сих пор не знаем для чего предназначена эта сцена, Микке только приказала нам ее поставить, но никаких дальнейших инструкций не дала… Надеюсь, все пройдет хорошо.
– Конечно хорошо, ты организовала уже тысячу таких вечеринок, все будет на высоте!
– Ну, они были не такие, как эта…
Я крепко сжала ее руку, стараясь подбодрить подругу.
– Ты надела эту юбку, – заметила Сара, взглянув на меня.
– Да что вы привязались к этой юбке? Вы же сами мне ее купили, – возмутилась я.
– Да ничего, все с ней нормально. Мне нравится, тебе очень идет.
Сара посмотрела на маленькие часы, висевшие у нее на поясе, и закусила губу:
– Мне пора идти, время почти пришло. Увидимся позже.
Сара направилась к боковой двери, протискиваясь сквозь толпу.
– Где Итан?
– С Мактавишем. Лучше пойду за ним, а то я оставил их рядом с напитками.
Когда Ной ушел, Лютер покачал головой:
– Как дурно он на них влияет.
Я улыбнулась:
– Не переживай, мои друзья были испорченными еще до знакомства с Мактавишем.
Музыка прекратилась, и через мгновение на сцену вышла Микке. Пока бо́льшая часть публики разражалась аплодисментами, мы пробрались поближе, чтобы лучше слышать. Одетая в тяжелую меховую накидку поверх простого темно-бордового хлопкового платья, она подняла руки, требуя тишины.
– Спасибо всем, кто пришел этим вечером отпраздновать вместе с нами начало нового этапа мира и процветания в Оветте.
Публика снова зааплодировала, и Микке, улыбнувшись, вновь призвала к тишине.
– Я понимаю, что эти месяцы были тяжелыми для всех и принесли многочисленные потери. У нас было слабое и малодушное правительство, которое предпочло молчать вместо того, чтобы делать все для обеспечения нашей защиты.
Несколько человек засвистели, и я глубоко вздохнула, чтобы унять колотящееся сердце. В толпе я смогла разглядеть хмурые взгляды, что в какой-то степени меня успокоило. По крайней мере, не все были согласны с ее словами. И с тем, что происходило.
– Но мы не боимся, – продолжила свою речь Микке. – Мы положим конец этому трусливому правительству и сегодня же вечером начнем новую эру.
Снова раздались аплодисменты, как вдруг открылись боковые двери и вошли несколько человек. Послышалось бормотание, но мы ничего не видели, пока они не добрались до ступенек, ведущих на сцену.
Прежде чем я успела даже согнуть колено, я почувствовала, как рука Лютера крепко сжала мой локоть. Я взглянула на него, встревоженная тем, что собиралась сделать, но он продолжал смотреть прямо перед собой.
Вошедшим оказался президент Лоуден в сопровождении двух вооруженных мечами охранников. Его руки и ноги были закованы в тяжелые кандалы, кожу покрывали порезы и синяки, а одежда, с уже высохшими каплями крови, была порвана. Он лишился повязки, и все увидели его ослепший, пересеченный толстым шрамом глаз. Я непроизвольно приблизилась к Лютеру, и он обвил рукой мою талию.
По залу пробежались шепотки, но никто не аплодировал и не свистел, пока Лоуден с высоко поднятой головой ковылял по ступенькам вверх.
– Президент Лоуден признан виновным в государственной измене, отказавшись защищать Оветту и позволив иностранным силам убивать своих граждан.
Микке махнула рукой одному из охранников, и тот ударил Лоудена так, что тот упал на колени.
Не глядя, Лютер нащупал мою дрожащую руку, и я позволила ее взять.
– Согласно новому военному положению, единственное наказание за такое преступление – смерть.
И, не сказав больше ни слова, Микке сделала жест рукой, и шея Лоудена согнулась с громким щелчком, эхом прокатившимся в абсолютной тишине зала. Через несколько секунд тело президента упало на пол.
Помимо стука сердца у себя в ушах, я услышала звон бьющегося стекла, когда кто-то из публики выронил бокал. Вино оказалось единственной жидкостью, пролитой в этом зале, – на сцене крови не было. Секунду назад Лоуден был еще жив, а в следующую уже…
Микке сошла со сцены и покинула зал через боковые двери. Охранники нагнулись, чтобы поднять сломанное тело Лоудена, и под шум толпы унесли его.