Мы с Лютером молча ждали, когда он продолжит.
– Микке знает, кто они.
Я взглянула на Лютера. Он сидел, плотно сжав губы и нахмурившись. Его работа заключалась в том, чтобы сообщать Микке имена недовольных, и Мактавиш, должно быть, об этом знал, потому что повернулся к нему:
– Она знает все. Она бы узнала, даже если… даже если…
Он оборвал себя на полуфразе, и Лютер сжал его руку:
– Я знаю. Во всем, что происходит, нет нашей вины.
Две крупные слезы скатились по щекам Мактавиша.
– Это неправда.
– Если бы не мы, были бы другие. И тогда мы сами оказались бы в опасности.
Затем Лютер посмотрел на меня, и я с трудом выдержала его взгляд. Так вот как он видел происходящее? Вот как оправдывал свои действия? Если бы хоть кто-то отказался подчиняться Микке, возможно, все бы изменилось, но пока никто этого не сделал, мы не могли знать наверняка. Лютер поднял брови, настаивая, чтобы я что-нибудь сказала, но что тут было говорить?
– Лютер прав, – солгала я. – Мы решили подождать, прежде чем попытаться что-либо сделать, помнишь? Мы все тогда согласились.
Но, возможно, это не было ложью. Возможно, Лютер был прав, а мы просто обманывали себя, говоря, что все это временно и что рано или поздно мы бросим Микке вызов. Я сама думала уехать в Олмос, как только появится возможность… Неужели я полагала, что на Юге мне выпадет хоть малейший шанс что-то сделать? Что же тогда было ложью? То, что я собиралась уехать, оставив Микке в правительстве и отдалившись от Лютера? Или то, что я намеревалась противостоять ей и разоблачить ее обман? Даже я не могла ответить на этот вопрос.
– Я не хочу причинять людям боль, – пробормотал наконец Мактавиш так тихо, что я едва расслышала.
Мы замолчали, давая ему время.
– Мне пришлось причинить им боль.
Я почувствовала, как мое сердце сжалось, когда я услышала его голос, такой надломленный, и его слова, такие… Сглотнув, я тайком смахнула слезу.
– Если бы не ты, это сделал бы кто-то другой, – настаивал Лютер. – И было бы хуже, потому что другие бы себя не сдерживали. И тогда они причинили бы боль тебе и людям, которые тебе дороги. Ты же не хочешь, чтобы причинили боль нам с Айлин, верно?
– Нет! Нет, нет, нет, – повторял он, глядя то на меня, то на Лютера.
– Но они не причинят нам боль, потому что ты сделал то, что должен был.
Мактавиш, похоже, не был полностью убежден, но в конце концов кивнул.
– Мы должны защитить Айлин, – сказал он.
Я почувствовала, как в груди сильно кольнуло. Судя по тому, как он это сказал, я поняла, что Лютер говорил ему эти слова еще задолго до всего. Что они должны защитить меня от Микке, что все они должны сделать все возможное, чтобы развеять существующие в отношении меня сомнения. И снова во всем была виновата я.
– Спасибо за твою заботу, Мактавиш.
Он взял меня за подбородок и на несколько минут прижался своими губами к моим. Я удивленно моргнула, но не оттолкнула его.
– Джеймс, – сказал он, оторвавшись от меня.
– Что?
– Теперь ты должна называть меня Джеймсом. Сегодня вечером по крайней мере. А завтра… завтра я снова могу стать Мактавишем.
– Я не хочу, чтобы ты снова становился Мактавишем.
Джеймс едва заметно, но все же улыбнулся.
– Наконец-то, – пробормотал он.
Я рассмеялась и откинула волосы с его лба. Он повернулся к Лютеру и приподнял его подбородок. Лютер с улыбкой потянулся легонько чмокнуть Джеймса.
– Не хочу, чтобы ты ревновал, – сказал Джеймс.
– Никогда.
Джеймс вздохнул несколько спокойнее.
– Хочешь, переночуешь сегодня с нами? – спросил его Лютер. – На полу слишком жестко лежать.
Он кивнул, позволив нам помочь ему встать. Лютер посмотрел на меня и качнул головой в сторону комнаты. Я молча согласилась.
– Уверен, ты уже давно не спал с двумя сразу, – пошутил Лютер, ведя его до двери.
Джеймс рассмеялся:
– Не будь так уверен.
– Надеюсь, я вас не услышу, – поддразнила я, поправляя простыни и обходя кровать.
– Тс-с, – прошипел Мактавиш, когда Лютер усадил его на постель.
Я повесила халат на спинку стула и подождала, пока Лютер снимет ботинки. Затем скользнула под одеяло, освободив место Мактавишу, который лег на спину, и Лютеру, устроившемуся на боку лицом к нам.
– Холодно.
Щелчком пальцев Лютер разжег в камине огонь, а я, приподнявшись на локте, натянула на Джеймса одеяла. Лютер задул свечи, и мы лежали в тишине при свете пламени. Джеймсу не потребовалось много времени, чтобы заснуть, и его глубокое, тяжелое дыхание наполнило комнату.
– Прости, что так вышло, – тихо сказал мне Лютер.
– Не извиняйся. Он и мой друг тоже.
Лютер посмотрел на меня и собрался что-то сказать. После минутного колебания он решился:
– Я уже столько лет считаю Джеймса… своим, что порой забываю: ты знаешь его не только как моего лучшего друга.
– Я знаю его во многих ипостасях. Как часть Сары, как… что-то непознанное для Ноя и Итана. Как твоего лучшего друга. Но помимо всего этого, он и мой друг тоже.
Несколько минут мы провели в молчании, прежде чем я снова шепотом заговорила, мягко поглаживая волосы Джеймса:
– Он взял меня с собой в путешествие на Север, когда… когда приехала Агата.
Когда ты исчез, ничего не сказав. Когда ты бросил меня одну. Когда я не понимала, что происходит между нами и почему. Мне не нужно было произносить это вслух.
– Он знает, как ты важна для меня. Уже тогда знал. И, все же… Он сделал это не ради меня.
– Я знаю. Знаю, что он заботится и обо мне тоже, а не только о тебе.
Знаю, что он не такой, как ты.
– Я рад. Рад, что ты знаешь это и что Джеймс есть в твоей жизни. Он…
– Твой лучший друг.
– Он гораздо больше, чем друг.
Я тоже это знала, но не могла найти слов, чтобы выразить свои чувства.
– Сегодня я пила чай с Леоном Винсентом и тетей Андреа.
Если он и был удивлен сменой темы, то не подал вида.
– И как впечатления?
– Странно. Очень странно.
– Из-за твоей тети?
– Из-за Винсента. Тетя по сравнению с ним еще нормальная.
Увидев улыбку Лютера в свете пламени, я тоже улыбнулась.
– Я серьезно, – настойчиво прошептала я. – Он думает, что я с тобой ради защиты.
– И это правда.
– Да, но… он считает, что я… с тобой только поэтому.
Я почувствовала жар на своих щеках, не зная, как донести до него важность этих слов.
– Так считают многие. Между нами разница в возрасте, у меня есть деньги, а ты – Тибо…
– Да, но люди обычно не говорят мне это в лицо и не предлагают обратиться к ним за помощью, даже если она нужна.
– Он предложил тебе свою помощь?
– Типа того.
Джеймс глубоко вздохнул, ворочаясь в простынях. На несколько минут мы с Лютером замолчали, желая убедиться, что не разбудили его.
– Он сказал мне, что если мне нужна защита или друг, то есть и другие люди.
– И ты ему доверяешь?
Он спросил это таким тоном, будто не знал моего ответа, и я нахмурилась:
– Конечно нет.
– Но ведь мне ты доверяешь.
– Ты…
Я пыталась подобрать слова, но не находила их. Кем был для меня Лютер? Конечно, он не был моим другом, но тем не менее…
– У тебя нет романа с моей тетей, – сказала я наконец, снова уводя разговор в сторону.
Лютер слегка приподнялся, подперев рукой голову, и с удивлением посмотрел на меня.
– Нет.
Я пожала плечами:
– По крайней мере я так думаю. Судя по ее поведению и словам Винсента о прошлом и упущенных возможностях… Полагаю, он имел в виду войну.
– Но Винсент…
Лютер не стал продолжать, погрузившись в свои мысли.
– Не знаю. К тому же, только-только появившись при дворе, он сказал мне, что знает моих маму и тетю еще с молодости.
Лютер некоторое время задумчиво смотрел на пламя. Затем повернулся ко мне, и я заметила, что в его лице что-то поменялось.
– Айлин… А где твоя мама?
Я укрыла Джеймса одеялом, стараясь не встречаться с Лютером взглядом.
– Я не знаю.
Лютер взял мою руку, которой я держалась за покрывало, и молча ждал.
– Она уехала после смерти отца, еще до того, как… на меня напали.
– И ты не знаешь куда?
– На Север. Чтобы… чтобы искать помощь, попытаться что-то сделать. Она не писала мне с тех пор, как прибыла Микке.
Лютер погладил тыльную сторону моей руки. Я чувствовала под ладонью дыхание Джеймса и грубый большой палец Лютера, выводящий на моей коже невидимые круги.
Мы больше ничего не говорили, и, когда я проснулась, Лютер осторожно тряс меня за плечо, стараясь не разбудить Джеймса. Тот продолжал спать, пока мы уходили, торопясь успеть на первый утренний поезд.
Когда мы приехали, вокзал был практически пуст, и, помимо привычного контролера, стоял сотрудник Охранной бригады, проверявший разрешения при прибытии и перед посадкой в поезд. Кроме того, сам состав включал в себя всего лишь два почти пустых вагона. Я предположила, что получить разрешение на поездку очень сложно, но ничего не сказала, и просто последовала за Лютером к нашим местам.
– Хочешь сидеть у окна или в проходе? – спросил он, пока я размещала наши сумки на багажной полке.
Оглядевшись и решив, что никто больше не претендует на это место, я устроилась у окна, спиной к движению поезда.
– Вот здесь будет хорошо.
Лютер кивнул и, когда состав тронулся, сел напротив меня.
– У тебя будет время заехать ко мне домой перед… работой или тебе нужно уйти, как только мы прибудем?
– У меня есть время. Не знаю только, насколько все затянется.
Я кивнула, не осмеливаясь спросить его, зачем он едет в Олмос. Вероятно, допрашивать людей, которые уехали от двора.
Лютер достал из своего кожаного портфеля стопку бумаг и принялся их просматривать. Когда прозвучал гудок поезда, отъезжающего от станции, я невольно вспомнила свой последний приезд в Олмос. Это был Фестиваль урожая, когда только начиналась осень. Теперь поля по обе стороны путей были засыпаны снегом, а на станции уже не ждал меня отец.